Мне впору выразиться примерно так же, потому что в сердце редкой, но, видимо, непреодолимой алой сети находится не какое-нибудь ужасающее воображение многолапое чудовище, а самая обыкновенная девчонка.
Лет четырнадцати на вид, угловатая и худющая: набор для холодца, одним словом. Вместо нормальной одежды — какие-то ленты, грязные и сильно потрепанные. Да и сама чумазая, как цыганенок, а волосы висят грустными сосульками.
Хуже всего, что не страшная она ни разу. Скорее забавная. Особенно когда растерянно гримасничает, разглядывая меня.
— Что же ты за чудо-юдо такое?
Наверное, надо вернуться к Васе и рассказать ему, что тут творится. А впрочем…
Может, стоит попробовать установить контакт? Тем более, девчонка явно расположена к общению. Практически изголодалась, судя по интересу, с которым на меня смотрит.
— Давно здесь сидишь?
— Оно еще и разговаривает? Офигеть!
Кем бы она ни была, в злой умысел как-то не верится. И в то, что именно эта худышка отключила генератор, — тоже.
— Тебя ведь вообще быть не должно. В природе. А, все, поняла! Глюки пошли. Рановато они, ну да что поделать? Кушать надо лучше.
Она зашарила руками по полу под собой, вытащила узелок, развернула. От странных ошметков пахнуло чем-то вроде крови. Девчонка поворошила их пальцами, сгребла в горсть и начала рассыпать вокруг, приговаривая:
— Ловись рыбка, большая и маленькая.
Кого, интересно, она собирается сюда приманить? Местный аналог крыс, что ли? Фу, какая пакость. Съедобная, наверное, но…
— Это будет вкуснее. Правда.
Девчонка уставилась на леденец так напряженно, что аж глаза свела к переносице.
— Возьми. Тебе сладкое явно не повредит.
Взгляд медленно пополз с леденца дальше и выше. И пальцы потянулись вовсе не за разноцветной конфетой.
— Правда, что ли?
Ладошка у нее была прохладная, и когда коснулась моей щеки, это оказалось даже приятно. Потому что внутренний жар, мучивший меня с самого утра, продолжал потихоньку нарастать.
— Ты настоящий?
— Так возьмешь или нет? А то я и сам не отка…
Цап! За ее движениями уследить не получилось: леденец в мгновение ока переместился из моей руки в тонкогубый и широкий, что называется, лягушачий рот. А парой секунд спустя мне вынесли вердикт:
— Настоящий!
Правда, прозвучало это слово не слишком разборчиво, потому что конфету во рту девчонка катала почти яростно. И уничтожила в считаные мгновения.
— А еще есть?
— Дома. Сколько хочешь. И я бы даже сходил за ними, но лучше…
— Лучше?
— Если мы сделаем это вместе.
Она насупилась:
— Не могу.
— Почему?
— Так вот ведь… — махнула рукой, указывая на алые огоньки.
— Что это такое?
— В самом деле не знаешь или прикидываешься?
— Не знаю.
— Бомба. И она взорвется, если я… или кто-то другой пересечет черту.
Вон ту, вешками отмеченную прямо в воздухе? Что ж, все вполне понятно. И предсказуемо.
— Кто — другой?
— Да все равно кто. Только не такой, как ты. Таких, как ты, вообще не существует. Только в сказках. Немного.
А еще в антропологических музеях, наверное. В качестве ископаемых экспонатов.
— Я тебя вижу, но тебя нет.
Кажется, начинаю понимать.
— А видишь кого-нибудь, кто есть?
Она пожала плечами:
— Да, ошивается один. На самой границе.
— Границе чего?
На меня посмотрели. Задумчиво.
— Я — страшная и ужасная. Вот.
Если бы она себя со стороны в этот момент видела…
— Я могу ловить. И отпускать могу.
— По собственному желанию?
— А как же еще? Только от этого устаешь.
— А сейчас ты что делаешь? Ловишь?
— Угу.
— И не надоело?
— Ужас как.
— Так, может, прекратишь?
— Нельзя. — Она отвернулась. — Если не буду ловить, сюда придут. И убьют меня.
— Почему?
— Потому что я страшная и ужасная.
В каком-то смысле да. Умение полностью выводить из строя второй контур — это вам не шутки. Тут любой, кто поймет, в чем дело, и окажется на расстоянии удара, медлить не станет.
Безвыходная какая-то ситуация: сама девчонка никуда деться не может и подпустить к себе кого-нибудь тоже боится. Так же можно сидеть часами, днями и неделями. И всем будет одинаково плохо. А ведь есть шанс сделать всем одинаково хорошо.
— Я лично тебя не боюсь.
— Потому что тебя нет.
— Пусть так, не важно. Зато я могу попросить своего друга, чтобы он тоже не боялся. И не стал причинять тебе вред.
— И чего?
— Эту бомбу ведь можно убрать?
— Угу.
— Так вот, мой друг, наверное, сможет это сделать. И все будут счастливы. А ты пойдешь… куда захочешь.
— Не, ты же уже обещал!
— Что?
— Домой. Туда, где много конфет.
— Хорошо, значит, туда. Но сначала ты должна перестать ловить. Сможешь?
— Ну…
— И не думай долго. Пожалуйста.
Девчонка куснула губу:
— Ладно. Только если твой друг вдруг передумает, я…
— Если ты ему что-нибудь сделаешь, никаких конфет не будет. И дома. И тебя, наверное, тоже. Не уверен, что у меня получится убивать, но обещаю: буду стараться.
Фыркнула:
— Знаешь, а ты тоже страшный. Хотя тебя и нет.
— Я могу считать это согласием?
Кивок вместо ответа.
Отлично. О каком условном знаке мы договаривались?
Я рассчитывал, что Вася, уловив отключение поля-ловушки, сам догадается что к чему. И оказался прав: эхо последнего выстрела еще не успело отзвучать, а мой лохматый друг уже стоял на пороге аппаратной и приказывал:
— Выйди из периметра. Сейчас же.
Это он про бомбу? Явно. Углядел, глазастый.
— Для меня она безопасна.
— Физически? Да, возможно. Но на все остальное ты уже благополучно купился. Поэтому по-хорошему прошу: выйди.
— Ты, наверное, не понял. Все в порядке. Я для этого вашего минного поля не существую и могу гулять по нему взад и вперед столько, сколько…
— Я не о минах говорю.
А о чем? О девчонке, что ли? Если уж на то пошло, по ее поводу беспокоиться должен вовсе не я.
— Выйди. Еще лучше — вернись обратно.
В уютные сумерки коридора? Жду с нетерпением этого момента. Честно. Но не думаю, что мое отступление на прежние позиции понравится…
— Он-то сможет уйти. А вот ты — нет.
Со мной худышка разговаривала не так. В ином тоне, можно сказать, приятельском. А в сторону Васи не просто процедила самую настоящую угрозу, а…
Это словно бы был теперь совсем другой человек. Охотник. Бесстрастный. Безжалостный. И главное, прекрасно понимающий, что птичка уже не вырвется из клетки.
— Я знаю.
— И все равно глупишь? Ты еще жив только благодаря ему. Его присутствию.
— И это я тоже знаю, — спокойно подтвердил Вася, а потом устало попросил: — Лерыч, уйди уже, а?
— Хочешь испытать судьбу? — улыбнулась девчонка, обнажив неровные зубы.
— Я смогу до тебя добраться.
— Ой ли?
— Проверим?
— Давно не брала я в руки шашек… Но знаешь, как говорят? Мастерство не пропьешь.
— Шансы равны.
— А ты считать-то умеешь?
Они оба не двигались. Ну, положим, девчонке это и не было нужно: раскидывала же она свою ловчую сеть, не покидая минного поля. А вот Вася… Дистанцию он успевал сократить максимум вполовину, но и тогда всей длины клинков не хватило бы, чтобы хотя бы оцарапать противницу. Все, что оставалось, — метнуть их. Наудачу, как говорится. Только тогда передо мной образовались бы два трупа. В самом лучшем из случаев. Ой, простите, формально труп был бы всего один. И еще один невменяемый зомби.
Не знаю, кому как, а мне почему-то кажется, что потерять разум намного страшнее, чем умереть. И очень может быть, что Вася думает примерно так же. Но тогда почему он готов рискнуть своим…
А, не важно. Сегодня обойдемся без героизма.
— Ну-ка, брэк! Разошлись по углам!
Взгляды в мою сторону они не обратили: пришлось выходить на линию огня.
— Никто ничего испытывать и проверять не будет. Ясно?
— Он у тебя страшный… — протянула девчонка.
— Ты даже не представляешь, насколько, — вздохнул Вася.
— Если я страшный, то слушайтесь!
— Да я и не против. Ни слышать, ни слушать. Хоть какое-то развлечение.
— А что, людей отправлять на тот свет скучно было?
— Хоть одного покойничка покажи сначала, а уж потом говори!
Опять они за свое… Два петуха на дворе. В битве за курятник. Вернее, петух и курица, но тут, пожалуй, никакой половой дискриминацией и не пахнет.
— Сейчас. Вы. Оба. Замолкнете. И умерите свой милитаристский пыл. Мы здесь все собрались не драться, а догова…
Вася мотнул головой:
— С ней невозможно договориться. Ни о чем. Поверь. С любым из ее племени.
— А ты пробовал? — оскалилась девчонка. — Или… Скольких моих сестер ты вообще видел?
— Живыми?
Ого. Оказывается, талант все портить — не моя исключительная прерогатива. У Васи он тоже имеется: от последнего вопроса-уточнения худышка вскочила на ноги и грозно растопырила пальцы, как будто собиралась ими кое-кого выпотрошить. Видимо, как тех крыс, останки которых сейчас тихо пованивали вокруг.
— Так смотри и запоминай! Это последнее, что ты увидишь!
Сейчас что-то случится. Нехорошее. Очень. Для них обоих.
Девчонке я не помеха. Васе? Скорее всего тоже: метать клинки ведь можно не только по прямой. Но если он не попадет в цель, это значит, что заканчивать дело придется…
Ага. Мне.
А вот фигушки!
— Ты обещала.
— Но он…
— Ты обещала мне, помнишь?
— И ты тоже.
Ну да. Пряничный домик. То есть дом с конфетами.
— Тебе никто ничего не сделает. Не бойся.
До нее было всего несколько шагов. И те, которые пришлись на пространство внутри заминированного периметра, девчонка сделала сама. А потом прильнула ко мне, но не обхватывая за пояс, а наоборот, переплетя руки на собственной груди и то ли зябко, то ли виновато ссутулившись.
Постояла немного, уткнувшись лбом мне в подмышку, и довольно буркнула: