– Сами же меня к воде тянете. А в воде обычно…
– Не плавать-ть-ть-ть! Никак не плавать-ть-ть-ть!
Вот те раз. Все-таки, они сами, похоже, тоже. Того. На обе клювастые головы.
– А что же мне с ней делать?
– Смотреть-ть-ть-ть!– затараторили птички наперебой.– Думать-ть-ть-ть! Говорить-ть-ть-ть!
Ага. Понятно. Местное место для медитации. У кого-то сад камней, у кого-то– море-окиян, почему бы нет, как говорится. Терапия, опять же. Естественно-природная. Все полезнее, чем таблетки и уколы. К тому же, если не прислушаюсь к слезной пингвиньей мольбе, имею шанс получить расколовшийся от щелканья клювов череп.
– Так куда мне нужно спускаться?
За мной птички, конечно же, не пошли. Но строго проследили, чтобы я преодолел как минимум половину ступенек лестницы, начинающейся сразу за одной из входных-выходных арок и заканчивающейся где-то очень далеко на морском дне. Если это самое дно вообще присутствовало в проекте здешнего бога. Сомнения, по крайней мере, возникали: от кромки водной глади вниз, в прозрачную глубину, я насчитал триста пятьдесят ступенек прежде, чем понял, какой ерундой занимаюсь.
Море, которое просто обязано было быть для меня чужим, непонятным образом утверждало обратное, одновременно напоминая о родных хмурых северных водах и надоедливо ярких южных. Смущало и настораживало только одно: полный штиль.
Конечно, так частенько бывало и дома, но я привык видеть если не волны, то рябь, если не рябь, то круги, расходящиеся от брошенного камешка или, на худой конец, затухающую воронку в стакане чая, а здесь все казалось ровным, как стол. И совершенно неподвижным.
Да, насчет купания не стоит даже думать: ни за какие коврижки не полезу в такую воду. В ней ведь не видно ни одной…
Ну да. Ни рыбки, ни медузки, ни водоросли. Мертвое море. Мертвее не бывает. И я должен на него смотреть? А, ещё думать. И зачем-то– говорить.
Наверное, это что-то вроде тестов Роршаха. Мол, какие ассоциации у вас возникают при взгляде на картинку, такой и диагноз. Но там хотя бы пятна занятные, а здесь?
Это все совершенно ни к чему. Буду я смотреть на синюю равнину день, два или целую вечность, ничего не изменится. Просветления не достигну. Хаос из пустоты, как пингвины, создавать не научусь. Потому что не хватает мне…
Нет, вовсе не контура, неважно, второго или третьего. Цели не хватает и желания. Вернее, хотеть-то хотелось бы, но…
– Ты ведь тоже волшебное, да? На что угодно могу поспорить, и выиграю. Потому что здесь все такое. И люди в этих чудесах живут тоже… чудесатые. Но они на своих местах, а я– нет.
Синь, насколько хватает взгляда. Вверху, внизу. А между ними все бело, как от снега. Или от пепла.
– Но я не хочу возвращаться. После того, как увидел столько всего невероятного? Да ни за что. Особенно для того, чтобы рассказать. Не поверят. А показывать… Знаю я, что из этого вышло бы. И самое смешное, сюда бы все мои знакомые вписались, в одно касание. Сразу нашли бы тропки-лазейки, составили прибыльные комбинации и наладили взаимовыгодное сотрудничество. В любой сфере. Как у них это получается, ума не приложу, но факт есть факт: и здесь прокатило бы.
Ступенька под задницей шершавая и прохладная, прямо как настоящий камень. Но если присмотреться, не из кристалликов она состоит, а из… Да неважно. Просто ещё одно чудо.
– Наверное, не я должен был тут очутиться, а кто-то другой. Крутой, целеустремленный, с девизом на щите: "Наглость– второе счастье". И поставил бы всю эту вселенную ра… Э, то есть на колени.
Вроде бы садился я ниже, у самой воды. Или она тогда была выше, чем сейчас?
– Никогда не понимал, зачем это всем нужно: завоевывать, покорять, рыть крепостные рвы и столбить территорию. Все понимают, а я не могу. Наверное, сбилось что-то в программе.
Ещё одна ступенька обнажилась. Отлив начинается?
– Нет, я не в обиде. Потому что не на кого. Просто как-то это неправильно, когда все вокруг идут вперед, а ты словно в стену лбом уперся, и дальше– никуда. А ещё больно. Немного.
Теперь уже десять ступенек. И вода уходит очень даже заметно.
– Иногда даже начинаешь думать, что если бы какую-то часть того, внутри, бессознательного, можно было отрезать, а другое пришить, и ты бы стал таким же, как остальные, стало бы тебе хорошо. И я бы отрезал, наверное. Раньше бы точно согласился, если бы предложили.
Бывшая подводная часть лестницы такая же белоснежная, как та, где я обосновался. Ни единой ракушки и песчаных разводов.
– А теперь соглашаться стало бессмысленно. Не пришьют мне того, что нужно. Не смогут. Ростом не вышел. Куда бы ни подался, стена все равно останется. Одна радость– заглядывать в щелочку и смотреть, как люди живут.
Теперь можно отправиться ниже. Если вдруг захочется. Только там искать нечего: все тот же бесконечный спуск в глубины то ли ада, то ли…
– Я все время чувствую себя виноватым. За то, что обманываю тех, кто со мной носится, как с писаной торбой. За то, что никак не решусь объяснить им раз и навсегда: не того они выбрали. Я пробовал. Несколько раз. Но все как-то не получалось. И вечно вдруг возникает куча проблем, по сравнению с которыми мои убогие трудности, прямо скажем, не котируются.
Оно больше не прозрачное. Море. И не синее, хотя в нем должно отражаться небо, а оно как раз… Нет, и небо стало другим. Гуще и темнее, чем раньше.
– Я знаю, что это не закончится ничем хорошим. Из-за меня. Из-за того, что все время трушу и останавливаюсь на полпути. Надо было сразу сознаться. Сразу рассказать, какой я есть. Но как же ж можно? А вдруг повезет? А вдруг справлюсь?
Почти свинцовое. Прямо как над заливом осенью. Того и гляди, дождь пойдет.
– Но кажется, все само собой наладилось. Я теперь здесь, в райском уголке, и могу всю оставшуюся жизнь предаваться моральным терзаниям.
Нет, не пойдет. Ливанет. Рухнет стеной, как из ведра.
– Конечно, для полного счастья неплохо было бы ещё и собеседника найти, но и с тобой неплохо. Потому что никуда не денешься. Потому что будешь молчать и слушать, молчать и…
Я никогда не жаждал наблюдать цунами вживую. Выпуски новостей, документальные хроники, фотографии со всех ракурсов– достаточно, чтобы получить впечатление. Особенно если идет не одна волна, а вся масса воды, отхлынувшей от условного берега, поднимается вверх, все выше и выше, ощетиниваясь струями и рассыпая брызги.
Монолитно-непроглядная стена. Совсем как та, о которой я думал и говорил. Только в эту устало уткнуться лбом не получится. Когда мы коснемся друг друга, нас прежних больше не будет.
И наверное, стоило бы раскинуть руки, как на носу "Титаника", отправляясь навстречу судьбе, чтобы…
Но когда у вас, в отличие от кино, в партнерах не ди Каприо, а два пингвина, на красоту финального аккорда рассчитывать не приходится: дружно подхватят и поволокут под защиту крыши и стен, торопясь опередить первые капли, несущиеся с небес на землю.
Часть 2
В дождь всегда хорошо спится, это я проверял лично и неоднократно, начиная с самого раннего детства. Даже если вода летит не строго сверху вниз, а во всех возможных направлениях. Заодно звонкие и не очень удары о стены бунгало топят в своем гуле недовольное щелканье.
Нехорошо обманывать-ть-ть-ть. Нехорошо притворять-ть-ть-ться. Ещё что-то нехорошо… Ага, делать-ть-ть-ть. Пока я завороженно смотрел на водяные столбы, вздымающиеся к небу и на самом верху рассыпающиеся струями и брызгами, словно пальмы, пингвины беспокойно сновали по комнате и сокрушались. На мой счет. Пока пациент благополучно не задремал. Вот только недолго музыка играла. Мне показалось, что не прошло и нескольких минут сонного забытья, как с двух сторон в уши ударило:
– Изволите просыпать-ть-ть-ться?
Тело дернулось как-то само собой, принимая сидячее положение. Одним рывком. И спина, конечно же, отозвалась на это насилие болью, которая сыграла роль последней, самой беспощадной трели будильника.
Дождь больше не стучался в наш дом. Наверное потому, что цвет неба, видневшегося в арочных проемах, теперь больше соответствовал тучам с водой замороженной, а не жидкой.
– Изволите прогулять-ть-ть-ться?
Я, может, и псих, но чтобы настолько? Хотя, холодом с улицы не тянет. Да и вообще нет никакого движения воздуха, ни туда, ни отсюда. Все тот же штиль, будь он неладен.
Но порядки в этом заведении суровые. Вернее, распорядок дня.
– Гулять, значит?
– Гулять-ть-ть-ть!– дружно закивали пингвины, хлопая крыльями по округлым бокам.
Остается только надеяться, что за прогулкой в расписании будет полдник, а то впечатления-приключения– это, конечно, хорошо, но одной духовной пищей сыт не будешь.
– Хорошо, пройдусь.
– Только не вниз, только не вниз!– заверещали птички, видя, в сторону какой из арок я собираюсь направиться.
– Как скажете.
Не вниз, значит, наверх. На ту террасу, куда меня приземлил ангел. По пологой лестнице, скрученной спиралью.
Хорошо, что она широкая. Никаких перил ведь и в помине нет: будь ступеньки хоть на метр покороче, дурдом явно не досчитывался бы своих пациентов. С завидной регулярностью. Тем более, что море вокруг…
Да, именно что, вокруг. Прямо над бунгало и чуть в сторону небо по-вчерашнему яркое, зато чуть подальше– под завязку налитое свинцом. И вода все ещё не вернулась. А впрочем, как она вернется, если стоит по периметру частоколом? Намного дальше, чем во время грозы, но в пределах видимости.
Муссоны и пассаты, а с ними легкий бриз, неслись-неслись куда-то и… Нет, бриз, пожалуй, остался. Наверху. Там, где белоснежный парапет почти впивается в небо. Или вернее будет сказать: втыкается, потому что успешно его пробивает, и густая синева складками течет по каменной…
Нет, это и есть складки. Самые настоящие.
Полотнище ткани, совсем как то, что бегало от меня, но сейчас и здесь– умело прирученное и спадающее, но ни в коем случае не падающее с плеч.