Я ничего не знаю об этом мире, а главное, не смогу узнать в той мере, чтобы понять: живу, а не существую. Да, конечно, есть всякие инстинкты самосохранения и все такое, но…
Ради чего бороться, терпеть лишения, совершат ежедневные подвиги? Дома смысл напрягаться вроде бы был. Формально. Традиции, устои, предрассудки опять же. А здесь?
Когда я задал себе этот простой вопрос, к беспомощности бодро и весело присоединилась бессмысленность.
Что человеку помогает строить и жить, помимо песни? Ресурсы. Материальные и не очень. Если в наличии нет золотых шахт или урановых рудников, можно попытаться обзавестись кое-чем другим, невесомым, но опутывающим иногда надежнее, чем стальные сети. Ага, связями. Правда, для того, чтобы их создавать, нужно хотя бы иметь возможность общаться и…
Беспомощность, бессмысленность, безнадежность.
Да, один раз мне уже сделали щедрый подарок, кстати говоря, наказывая беречь его, как зеницу ока. Что получилось? Не уберег. Не смог. По собственной вине, по стечению обстоятельств– какая теперь уже разница? Главное, что глупо рассчитывать на второе пришествие. Тянут и толкают, когда от тебя хотя бы ожидается польза, а когда ты в любой момент можешь потерять человеческий облик…
Это тоже было почти невыносимо, понимать, что с тобой происходит вне черепной коробки. Догадываться, какое зрелище предстает перед теми, кто находится рядом. Перед тем. Вернее, перед той.
Сначала я мог только догадываться о её присутствии, потом узнал все наверняка. Когда однажды в мои скрюченные пальцы ткнулось что-то вроде колбы или мензурки, а голос-колокольчик совершенно явственно произнес: "Пить". На чистом русском языке. Тоном, не допускающим возражений. А спустя пару секунд добавил, смешно растягивая слоги: "Лекарство".
И я подчинился.
На полном автомате кое-как донес склянку до рта и даже умудрился опрокинуть, заливая язык адской смесью валерьянки и корвалола, но тут сознание очень не вовремя прояснилось, подсказывая, что за медсестра меня посетила, и ещё толком не проглоченное лекарство бодро поперло назад.
Мысли затопил уже не страх, а кое-что гораздо худшее. Банальный стыд. Потому что вспомнилось все и сразу, начиная с первой встречи. Но если за знакомство оправдываться вроде бы не стоило, то за все остальное… Впрочем, я не успел осознать всю глубину своего морального и физического падения. Вернее, мне не позволили: цепанули за волосы, поднимая голову, и плотно прикрыли рот, не позволяя расстаться даже с каплей едкой настойки. И все бы ничего, тем более, чуть погодя странное снадобье подействовало, наконец-то отправляя меня в апатичное забытье, но…
В памяти намертво засел один момент, который, прокручиваясь снова и снова, грозил свести с ума.
Да, она заткнула мне рот.
Поцелуем.
Вернее, с её стороны это могло быть чем-то другим, например, просто первым попавшимся способом заставить меня выпить лекарство, и все-таки…
У неё очень ловкий язык. Куда ловчее, чем в том моем сне, хотя это и кажется невозможным. А ещё произошедшее могло означать… Хотелось бы, чтобы означало. Да, пожалуй. Несмотря на всю нелепость ситуации.
Но наберусь ли я хоть раз смелости, чтобы проверить одну робкую догадку? Пусть действительность перед моими глазами снова подернулась пеленой привычности, и чужие голоса говорят на языке, знакомом мне с детства, факт остается фактом: это не мой мир. И я всегда буду существовать отдельно от него. Ото всех вообще, даже если эти "все" полагают необходимым спрашивать из-за закрытой двери:
– Разрешите войти, сэр?
– Никого нет дома.
Насколько бы тихо я это не пробормотал, уверен, адъютант ясно расслышала все, до последнего звука. Вот только встречатся на белом свете одно весьма удобное качество, которым отдельные личности обладают в полной мере. Избирательная глухота, ага.
– Я вхожу, сэр.
А мне плевать. Я в домике. Накрылся с головой. Не думаю, что это одеяло, скорее какой-то чехол, но под ним темно и уютно. Пока он, конечно, не взмывает вверх парусом.
Выглядит ли блондинка на самом деле по-человечески или только притворяется, так сказать, под ретушью медузок? Думаю, на первый вариант надежды больше, чем на второй. В конце концов, тот, кто притащил меня сюда, был очень даже похож на парня с соседней улицы. Если не приглядываться. А я тогда зрение по пустякам не напрягал: думал о собственных глупостях больше, чем о чужих. Вот и вляпался, что называется. И стало бы мне это хорошим уроком на будущее, да только…
– Как скоро вы планируете вернуться к исполнению своих обязанностей, сэр?
Это даже не смешно. Какие обязанности? Бродить по огромной жестянке и делать вид, будто понимаю, что тут к чему?
– Экипаж волнуется.
А вот этого уж точно добавлять не стоило. Потому что, пусть я и не Станиславский, но все внутри вопит: не верю. Хотя…
Вон там, на краю лежанки. Вазочка с печеньем. Правда, она больше похожа на ящик из-под инструментов с характерными царапинами и запахом машинного масла, а в кривобоких, частично обугленных подошвах, судя по отпечаткам на тесте, принимало участие множество мохнатых ручек, но да, они старались. Порадовать. Сделать что-то приятное.
От всего этого хочется выть. Дурным голосом. И биться головой о стену. А ещё хочется набраться, наконец, то ли смелости, то ли отчаяния, чтобы поднять голову и посмотреть в глаза, взгляд которых выражает что угодно, только не то, чего я действительно заслуживаю.
– Вы ничего не съели, сэр.
Конечно. Даже не пробовал. Аппетита нет. Но это и к лучшему: желудок пока ещё крутит остатками страха. Призраками, медленно, но неуклонно тающими в прошлом.
Да, сейчас мне снова все по барабану. Риски, опасности, угрозы никуда не делись, это верно. Вот только они… Нестрашные, что ли. Дела житейские, не более того.
По сути это, разумеется, типичный самообман, к тому же вызванный явным применением медикаментозных средств, пусть и вполне естественного происхождения. Иллюзия. Морок. Но теперь я хотя бы знаю, откуда что берется.
Виртуальная реальность, мать её. Оказывается, не надо никаких шлемов, перчаток, нагромождения приборов– достаточно заиметь двух домашних слизней, и вуаля! Все не то, чем кажется. Вернее, не то, что я на самом деле вижу, слышу, осязаю и так далее. А что ещё хуже, понятия не имею, каким воспринимают меня окружающие. Не внешне, конечно. Внешне, надеюсь, со мной ничего страшного не случилось, ну, кроме очередного комплекта одежды не по размеру. Но если, что вполне возможно, переводчики прикладывают свои скользкие ложноручки к переводу моей речи не дословно, а в соответствии с личным пониманием своеобразия текущего момента…
– Воздержание хорошо лишь в меру, сэр.
Кто бы сомневался? Хотя даже когда я снова начну есть, ходить и командовать, это будет уже по-другому. С оглядкой на то, что все может оборваться в любой момент.
Нет, мне не страшно. По крайней мере, пока. Хуже, что я кое-чего не понимаю. Не многого, но, скажем так, основного. Основополагающего.
– Адъютант?
– Слушаю, сэр.
– Вам известно, что произошло там, где я был? Когда отсутствовал.
– Никак нет, сэр.
Жаль. Один раз увидеть, все-таки, лучше, чем сто раз послушать даже самого талантливого рассказчика. Тем более, что это не про меня.
С одной стороны, может, и к лучшему, интимные все же подробности. А с другой… Нет, замалчивать проблему– ещё хуже. Стоит все-таки вспомнить мнение одного моего лохматого приятеля о "молчанке", в которую я бессознательно играю всякий раз, когда требуется совершенно обратное, и внести коррективы. Во избежание очень больших будущих и отнюдь не только моих проблем.
– Я отключался.
Превращался в полное и абсолютное ничтожество. Во всех смыслах.
– Бывает, сэр.
– Не так, как можно подумать. Как обычно принято думать. Я не терял сознания, зато все остальное…
Это они сделали, сто очков. Глупо было предполагать, что участие медузок в моей жизни ограничится только синхронным переводом окружающей действительности туда и обратно. Им ведь понадобился для этого доступ к органам чувств, а там и до мозга недалеко, в том числе, до спинного.
– Я полностью утратил связь с реальностью. С окружающей средой. Со всем тем, что вокруг меня. Но именно это… э, происшествие, помогло узнать, что на самом деле я не имею о своем настоящем никакого понятия. О вас, о базе, о… Да обо всем вообще.
Существовать в выдуманном мире можно. Даже в мире, который кто-то придумал за вас и для вас. Но тянуть в него остальных? По меньшей мере, это неправильно. А по-хорошему говоря, преступно.
– Я принимаю решения и действую на основании информации, которая… Адаптирована. Приведена к общему знаменателю. К тому, что кажется мне знакомым. Понимаете? Только кажется. И я не могу быть уверен… Совсем не могу.
В каком-то смысле это удобно, не спорю: с каждым разговариваю исключительно на его языке. То есть, собеседникам что-то такое точно будет казаться, а мне и подавно. Но поскольку медузки работают не с общим, суммарным инфополем, а с локальными, и словарный запас отдельно взятого субъекта по определению ограничен…
– У меня нет того, что называют полнотой картины, адъютант. И никогда не будет. Для рядового исполнителя такое качество, наверное, даже полезно. Для низшего руководящего звена тоже особой погоды не делает. Но решать даже за десятки, не говоря уже о сотнях, если ни черта не… Мне доступен только один источник информации: личное общение. Только можно потратить на разговоры всю жизнью, а в итоге… К тому же, не хватит для этого никакой жизни. Моей, по крайней мере, точно.
Чего обычно ждешь, когда изливаешь душу? Хотя бы понимания. В оптимальном варианте– сочувствия и сострадания. Но это с людьми прокатывает, если они, конечно, люди, а блондинка…
Она даже не моргнула.
– Позволите высказаться, сэр?
– Конечно.
– Всего два пункта, с вашего позволения.
Не многовато ли? Хватило бы и одного, чтобы меня добить.