– И не будешь. Никаких проблем. Никаких долгов.
– Это ты за себя можешь говорить, Лерыч, а комендант…
– Я здесь комендант.
Сразу он поверил или нет, я так и не понял: на какое-то время Васино лицо перестало что бы то ни было выражать. Но эта застывшая маска была, как оказалось, вполне приемлемым вариантом, потому что когда он вышел из своего ступора…
– Ну, спасибки.
Нет, какой-то особой живости в его чертах не прибавилось, скорее, наоборот, ушла прочь последняя, и стал Вася похож на мраморную статую, которую изнутри выдолбили, выскоблили дочиста, а потом по макушку залили напалмом.
– Долго ждал случая?
Совсем ничего не понимаю. Напрочь.
– Думал, наверное, как понадежнее схомутать?
То, что это обвинение, сомневаться не приходится. Но с какого бодуна?
– Может и ту гоп-комаду лично на подвиги благословил?
Мысли несутся вскачь. Нет, не у меня. У Васи, который генерирует теорию заговора на полном ходу. И складно-то как все получается, аж завидки берут. Правда, есть во всей этой цепочке одно очень слабое звено, но его видно, только если взглянуть изнутри. Моими глазами, ага.
– И за что мне такое везение выпало, а? Поклонился недостаточно низко пару раз? Лизнуть где забыл?
Может лёд кипеть? Не знаю, не видел. Но ощущение создается именно это, когда смотрю на своего лохматого знакомого. Сочетание несовместимого. С одной стороны, очевидная ярость, с другой…
– Или к делу приспособить меня решил? А правила вам, комендантам, конечно, не писаны? Нет, чтобы по-людски, с подписями и печатями… Ах, простите, договор же для всех сторон должен быть выгодным, а здесь бал править только одному дозволено?
Он ведь знает, что говорит. В смысле, понимает или, на худой конец, догадывается, что именно я слышу. И знает, что я по этому поводу могу подумать и почувствовать.
– И каково это, божествовать, а? Сильно греет душу или что там у вас внутри вместо чести и совести по углам жмется?
Надо ответить. Вернее, надо было. С самого начала, едва он завел свою гневную речь. И неважно, впопад или нет, просто– говорить. Пусть даже оправдываться, просить прощения, извиняться, только не молчать. Не строить из себя черную дыру больше, чем и так есть. Может, тогда удалось бы… А может и нет. Ясно одно: пытаться что-то доказывать уже не стоит. Он же видел меня, что называется, безо всяких прикрас. Должен был понять, что на самом деле…
– И удачно как притворялся, куда там народным и заслуженным артистам! Весь такой из себя беспомощный и несчастный!
Это даже не цепочка, а рельсы. Чугунные. Прямая стрела, по которой Васин паровоз уверенно чухает в далекие дали.
– И всего-то надо было один раз слабину дать, посочувствовать, как между людьми заведено! Правильно говорят: где коготок увяз, там птичка и…
Стоять и слушать его, наверное, можно ещё очень долго: судя по накалу страстей, успокаиваться Вася не собирается. И пусть я, в принципе, никуда особенно не тороплюсь, время все-таки не резиновое. Моё личное время. А уж терпение и подавно.
Удобно, что извиняться не нужно: если тебя считают чудовищем, можно смело поворачиваться и уходить. Бодрым строевым шагом, ага.
– Адъютант.
– Да, сэр?
– Тот человек… Гость. Мой гость. И волен делать все, что захочет. Только пока остается на базе, пусть не попадается мне на глаза. Сможете донести до него эту мысль?
Часть 7
В родных реалиях бог меня миловал ссориться с друзьями. Точнее, хорошо позаботился о том, чтобы этих друзей вообще не заводилось. Была пара-тройка знакомых, с которыми общение вроде бы проходило приятно, но только в самые юные годы. А когда мы все начали вливаться во взрослый мир, и выяснилось, что стартовые капиталы у нас совершенно разные, а у кого-то их нет вообще…
Смешно, что здесь ситуация перевернута с ног на голову, а результат все равно тот же. И пусть высота моего положения вещь формальная, изо всех сил притянутая за уши, свой ум в чужую голову не вложишь. Я бы тоже охотнее верил в то, что мне внушали с детства, чем пытался соорудить мир, живущий по новым законам, тем более, почва у древних предрассудков очень даже твердая. Правда, есть ещё такая странная штука, как характер, и когда он, кроме всего прочего, сволочной…
Нельзя сказать, что Вася не соблюдал выставленные условия: увидеть мне его действительно не удавалось. Зато следы пребывания и прочие свидетельства существования бок о бок присутствовали, что называется, в ассортименте.
Шаги были самым меньшим из зол. В конце концов, к вечному шуршанию половинчиков я же смог привыкнуть? Хотя, признаться, гулкое эхо, раздающееся то там, то здесь, раздражало. Казалось, стоит обернуться, и столкнемся нос к носу. Практические пробы, конечно, доказали, что не получится, но каждый раз подмывало не слабее, чем в первый.
Чуть погодя в коридорах начали обнаруживаться крошки. Может быть, даже хлебные. Дорожками ведущие либо к камбузу, либо от него. А кроме того, отсек, предназначенный для приготовления пищи, можно стало находить с закрытыми глазами. По запаху, ага. И пахло, надо сказать, потрясающе, лишний раз доказывая постулат о неисчерпаемых Васиных талантах. Готовой продукции увидеть, правда, не удавалось, зато мордашки твинчей заметно залоснились и вроде бы даже начали округляться.
Впрочем, раздражением вкусовых рецепторов теракты не ограничились. Обосновавшись и осмелев окончательно, Вася, по-прежнему свято чтя правило "не показываться", ввел в употребление музыкальные паузы. Натуральные, ага.
Наверное, пел он хорошо– не мне судить, с моим слухом. Но поскольку медузки в общем случае добросовестно адаптировали все подряд…
Слава богу, шансоном, на который я заимел аллергию к концу первого года на Фанином хозяйстве, Вася не баловался. Зато рок, то полегче, то послабее, летел изо всех щелей. Иногда скатываясь к своим особо экзотическим разновидностям. И все бы было ничего, ну подумаешь, я ведь тоже иногда напеваю что-нибудь себе под нос, но переводчики мои старались на славу, заменяя оригинал подходящей земной версией в полном объеме. С аранжировкой, оркестровкой и даже вроде бы подпевкой.
И спрятаться было невозможно. Совсем-совсем. Там, куда не добирались аппетитные запахи, каждое мгновение ожидалось очередное включение моей личной музыкальной радиостанции, и наоборот. Если раньше во время перемещения по базе у меня волей-неволей возникали мысли о пустоте и одиночестве, то теперь ощущения чужого присутствия было в достатке. Даже слишком много. И напор усиливался. До такой степени, что на полном серьезе начинало казаться, что на тебя из-за угла вот-вот вывалится распевающая песни компания вечных студентов, смачно жующих шаверму и поливающая пол кока-колой.
Нет, я не злился. Ну если только самую капельку. Я просто хотел, чтобы меня оставили в покое. И какое-то время удавалось спасаться лифтами. Но все хорошее когда-нибудь заканчивается, и в три часа пополудни, на восьмые сутки от появления на базе одного беспокойного гостя, мы все-таки наткнулись друг на друга. Вернее, едва не столкнулись. Нос к носу.
До этого момента я искренне полагал, что по гравитационным колодцам можно лететь только в одном направлении, но Вася, похоже, умел нарушать любые законы, даже законы физики: он двигался мне навстречу, плавно и медленно. Так медленно, что в глаза друг другу мы смотрели, наверное, целых пять секунд. А потом от моего терпения осталось меньше следов, чем от лопнувшего мыльного пузыря.
Я дернулся к ближайшему выходу, почти промазал, больно проехался боком и спиной по ребрам переборок, плюхнулся на пол чуть ли не плашмя и заорал:
– Адъютант!
Вопреки обыкновению, блондинка откликнулась не сразу, видимо, чем-то была занята в эту самую минуту, но собеседник у меня все-таки образовался. Вася, которого экстренное торможение явно ничем не напрягло, присел на корточки рядом со мной и ласково поинтересовался:
– Что, снова мамку кличешь? А самому слабо со всем разобраться?
На ноги я поднимался, кажется, опираясь о стену. И не потому, что растерял последние силы, просто ничего не видел вокруг себя. От ярости, обиды, злости и всего остального, что целую неделю пытался давить и изничтожать.
– Или просто ручки марать не хочется?
Хочется. Ой как хочется! До крови и соплей. Так хочется, что в глазах двоится. Или даже троится? Нет, это уж слишком! И одного Васи было для меня слишком много, а когда он ещё и распадается на десятки копий, дрожащих, как марево над перегретым асфальтом…
Слой на слое и за слоем. Торт "наполеон", только что без крема. Рисунок, повторяющийся на каждом уровне. Схема электропитания, продублированная вглубь невесть сколько раз. Вагончики цветных импульсов, составами снующие туда-сюда, пока где-нибудь не загорится красный свет. Красный, как кровь, пульсом гремящая у меня в ушах.
Боксировать я никогда особо не учился. Так, баловался немного, со школьными приятелями, пока бесплатный кружок не закрыли. Но кулак вошел в Васину грудь словно сам по себе и видимо туда, куда нужно, на вздохе, не встретив ни малейшего препятствия на своем пути. Кажется, вообще пробил лохматого друга-недруга насквозь, выходя с другой стороны.
Наверное, именно это и вернуло меня к реальности: испугался, что застряну, поспешил дернуть руку обратно, отлетая к стене, и стукнулся затылком. Но у нормального человека все поплыло бы перед глазами как раз только сейчас, а моё зрение наоборот прояснилось, четко и резко показывая мне коридор, в конце которого наконец-то нарисовалась блондинка, и Васю на линии между нами. Сначала стоящего, а потом бревном валящегося на пол.
Слова насчет марания рук оказались пророческими: в следующий раз я бы очень хорошо подумал прежде, чем положиться на собственные силы. Хотя бы потому, что исчерпание их резерва отражалось на состоянии организма далеко не лучшим образом.
Как водится, все полученные повреждения всплыли на поверхность не сразу, а только наутро, и рука если оставалась все ещё похожей на часть тела, то явно не моего: один большой синяк от кончиков пальцев почти до самого плеча, с разводами, напоминающими мраморные. Цветовая гамма– как если бы негр, наверное, вздумал ширяться отбеливателем, только постоянно не попадал в вену. От светло сиреневого до шоколадно-лилового, ага. Плюс что-то вроде ожогов, иначе откуда бы взяться опаленным волоскам на предплечье? И боль, конечно. Ноющая, тянущая, эхом отдающаяся в затыл