ке.
Рукава фуфайки я стягивал с матами и слезами, одеть что-то взамен не представлялось возможным, только и оставалось, что спрятаться под одеялом, надеясь на облегчение, во время которого удастся поискать на складе хоть какое-нибудь средство. От глупости.
Можно было догадаться сразу, что ничего хорошего не получится. Или вообще разбежаться и со всей дури воткнуться в стену, эффект, наверное, был бы очень похожий. Гвозди бы делать из этих людей, м-да… Броня у него вместо мышц, что ли, танковая? Тогда странно, что я себе кости заодно не переломал. Хотя и нынешнего гудения во всем теле достаточно, чтобы сойти с ума. Если, конечно, ещё осталось, с чего сходить.
Нет, впредь никакой самодеятельности! Есть у тебя специалисты под рукой, вот и пользуйся их услугами. Даже когда обидно и оскорбительно. Все равно лучше засунуть гордость в одно-единственное место, чем потом долго и мучительно лечить все остальные.
Да и что мне сейчас доступно из лекарственных средств? Только тепло и покой. Впрочем, возможно, их вполне хватит, если…
– Долго собираешься бюллетенить?
Я, конечно, в смысле внимательности тот ещё олух, но ведь только что никого рядом слышно не было! Выглядывал даже нарочно, потому что послышались то ли шорохи, то ли вздохи.
Не дождавшись ответа, Вася поступил ровно так же, как это наловчилась проделывать блондинка: надул из одеяла парус. И присвистнул, оценивая масштаб повреждений:
– Эк тебя…
К слову, сам он тоже выглядел не ахти как. Конечно, палитра его внешности была куда ближе к обычной и нормальной, чем моя, но общая изможденность обнаруживалась невооруженным взглядом. Значит, и я его зацепил ощутимо? Что ж, как говорится, мелочь, а приятно.
– Не делай так больше, ладно.
– А то что?
Он присел рядом, забираясь на лежанку с ногами, и равнодушно констатировал:
– Не откачают.
– Кого?
– Обоих.
Может Вася шутил, может, лукавил, как обычно, но я вдруг поймал себя на мысли, что хочу ему… Нет, не верить. Довериться. Потому что он себя ведет прямо как по песне, ну да, той про друга. И в беде не бросит, и лишнего не спросит. Причем вообще: ни одного вопроса по существу я от него не слышал. Ни разу. Вскользь чего-то коснется, но прежде, чем я соображу, стоит ли открывать рот, уйдет в сторону, будто уже потерял интерес к поднятой теме. Или уже получил вполне исчерпывающий ответ.
Вот и сейчас все проходит ровно по тому же сценарию. Вместо того, чтобы, допустим, извиниться или потребовать объяснений, Вася просто пялится в стену. В ожидании моей реплики, ага.
А что я могу сказать? Да ничего. И так все ясно. Немного пороха в пороховницах у меня есть. На один выстрел. Конечно, это вселяет какую-никакую уверенность в том, что смогу продать свою жизнь дорого. Вот только торговать и торговаться я отродясь не умел. И разговор поддерживать– тоже. Но Вася, как бы то ни было…
– Сам виноват.
– Я разозлился. Реально.
Да я тоже. Намедни. Только с большими разрушительными последствиями для самого себя в первую очередь. Но у меня хотя бы был повод, а у него?
– А чего вдруг?
– Да как-то не каждый день тебе жизнь раз и навсегда. На такое никакой соломки не хватит.
– Ломают?
– Вдребезги и пополам.
Наверное, хорошо, что в его голосе нет чего-то вроде осуждения или обиды. В том, по крайней мере, который мне транслируют мои переводчики. Но обвинение есть. в известный и единственный адрес.
– И что же именно я сломал?
– Транспортную стратегию. Уникальную, между прочим, и главное, малозатратную. Простому смертному, знаешь ли, не всегда по карману путешествовать, куда душа пожелает.
Хочет сказать, что его те четырехглазые куда-то тащили вовсе не насильно? То есть, насильно, конечно, но в нужном направлении? И на месте прибытия Вася бы легко и просто…
– Извини.
– Да ладно, проехали уже.
– Но в плане путешествий, думаю, все можно устроить. Когда закончим ремонт, хочешь не хочешь, придется сниматься с якоря, и если скажешь, по какому адресу тебе нужно отправиться…
Вася вздохнул, тяжело и выразительно.
– Дремучий ты все-таки человек, Лерыч.
А я и не спорю. Я всего лишь хочу если не загладить вину, то помочь.
– Та гоп-компания твоего "добра" не забудет никогда, и тебе бы тоже неплохо это запомнить. Ну, до коменданта они, конечно, добраться попробуют в последнюю очередь, а вот меня будут пасти днем и ночью. Да ещё приятелям наводку дадут. Так что, да, накрылись мои "горячие путевки" медным тазом, на всю оставшуюся жизнь.
– Я же сказал: можем полететь в любую сторону. Куда тебе надо.
Вася скосил на меня взгляд. Добрый и ласковый.
– Никуда мне не надо. Ни больше, ни вообще.
– Я не…
– Все пути заказаны, понимаешь? Ладно, скажу проще. Мне и шага теперь с этой консервной банки на свободу не сделать. В каждом порту, где ты соберешься причалить, на пирсе меня будет ждать целая делегация давних и новых знакомых. А я хоть и двухконтурный, но не двужильный.
– И многим ты успел…
– Подгадить их сладкую жизнь? Да порядочно рыл наберется. Но раньше я сам по себе был, а теперь между мной и тобой не ниточка, целый канат натянут.
– Но на самом же деле мы вовсе не…
– Ты знаешь. Я знаю. А остальные что могут подумать, прикидываешь? Тут даже два и два складывать не нужно.
То, что он говорит, звучит разумно. И логично. Но это все совершенно не важно. А вот то, что Вася будет оставаться здесь всю свою, как сам выразился, оставшуюся жизнь…
И почему бы мне прямо сейчас взять и не обрадоваться? Искренне и облегченно? Потому что чувство вины мешает. Даже при том, что сам Вася, похоже, не особенно и огорчился своей новой "постоянной прописке" или просто успел примириться с этой мыслью, я ощущаю себя полным, неискоренимым и законченным идиотом. Всего и нужно было, что разок сыграть должностными мускулами, а чужая судьба взята и перечеркнута. И вроде как это, помимо всего прочего, ещё и накладывает. Ответственность, ага.
Кто б меня на поруки взял, право слово? Тогда я бы тоже мог так легко выдохнуть, передернуть плечами и невинно поинтересоваться чем-то вроде:
– Ты вообще как к народным целителям относишься?
Локация: третья линия обороны.
Юрисдикция: домен совместного доступа.
Объект: межорбитальное базовое соединение.
Не имея возможности оценить истинную эффективность своих действий по реакции окружения, Айден вынужден был учиться строго и беспристрастно критиковать самого себя в любой ситуации. И делать поправку на присутствующую субъективность, разумеется. Поначалу это представлялось крайне сложным, практически невыполнимым, но благодаря упорной практике стало получаться. Не идеально, но достаточно достоверно для того, чтобы понимать, в какую сторону движешься. Впрочем, от двух существенных недостатков методика лорда Кер-Кален избавиться не могла по определению.
Во-первых, она требовала ощутимых временных затрат, даже несмотря на доступные программные средства анализа внешних факторов. Во-вторых, могла жить и процветать только при наличии вечной неуверенности, что, как понятно и недалекому уму, вряд ли может положительно влиять на процесс принятия решений.
Помимо всего прочего дополнительная трудность заключалась ещё и в том, что почти всю свою сознательную жизнь Айден занимался вещами, мало связанными с обыденным существованием большинства людей. На войне все казалось примитивно простым: есть враг, есть ресурсы, есть задачи, остается только увязать все это вместе и заполучить в свои руки победу. Причем зачастую даже исключительно большая цена считалась для оплаты поставленной цели приемлемой и допустимой. С миром все обстояло иначе.
Волеизъявление, к примеру, могло вызвать и вызывало множество проблем там, где нет устава и регламента. Да, каждый второй гражданин Империи всеми правдами и неправдами старался попасть под протекторат каждого первого, но делал это, опять же, по собственному желанию и отнюдь не навсегда.
В далеком прошлом сроки такой службы могли растягиваться волей сюзерена, но история цивилизаций, превращавшихся в руины только потому, что все решения принимаются только одной стороной, не могла не вызвать раздумий. А потом уже и намерений найти путь, способный вести в будущее, а не возвращать все снова и снова к исходной точке.
Внешние признаки во многом остались прежними: те же титулы и должности, те же цепочки взаимоотношений по вертикали и горизонтали. Суть происходящего, пожалуй, тоже не претерпела особых изменений, но возможность стать не просто участником процесса, а соучастником, привела к поразительным результатам.
Система договорных отношений, начиная с самых верхов и заканчивая семейными узами, только поначалу казалась бесчувственной и бесчеловечной, вызывая протесты вплоть до открытого противостояния. Но ничто не формирует общественное мнение лучше, чем практические примеры соседей, и когда то тут, то там улучшать свое положение стали именно те, кто принял предложенные правила игры, у остальных появилась весьма аппетитная пища для размышлений.
Решающим стало право свободного выбора. Ты мог жить и как свободный гражданин, заключивший контракт напрямую с государством, но в этом случае набор полагающихся тебе благ оставался неизменным с рождения и до смерти. О да, их было достаточно для существования и даже вполне достойного, но если хотелось большего, следовало рассмотреть и прочие существующие предложения. А их, надо сказать, всегда было много.
Каждый лорд, считающий своей главной задачей упрочить и увеличить влияние на государственную политику, должен был думать о вассалах. Причем и об их количестве, и об их благополучии одновременно, потому что договор может быть не только пролонгирован, но и расторгнут. Да, часть имущества, нажитого во время его действия, оставалась у сюзерена, но прок от обустроенных территорий есть лишь тогда, когда они к тому же ещё и обжиты, а количество живых душ, несмотря на достижения медицины, науки и техники, а может, именно из-за них, увеличивалось не так резво, как хот