ая название "второй контур" была признана предметом, подлежащим изучению с целью последующего использования.
Часть 7
Участь первопроходцев была незавидной: слишком единичные случаи, слишком разрозненные и удаленные друг от друга. Большинство всю жизнь находились на грани сумасшествия из-за невозможности разделить с кем-то глубину своего восприятия мира. И хотя постепенно мутировавших становилось все больше и больше, это только приводило к появлению проблем, решение которых ранее никогда не существовало.
Прототипное инфополе возникло само по себе, путем перехода количества одновременно собравшихся вместе держателей второго контура в качество естественной системы коммуникации. Однако вскоре после того, как основные принципы открытого процесса начали широко использоваться на технологическом уровне, самым острым оказался вопрос личного пространства.
Ставить заслоны на пути сигналов можно было научиться достаточно легко и быстро, у многих это получалось практически бессознательно, однако возведенные стены не только защищали своего хозяина от вмешательства извне, но становились для него самой настоящей тюрьмой. Страх перед тем, что кто-то проникнет в твои мысли и ощущения, привел к ужасающему обратному эффекту: человек, завернувшийся в ментальный кокон, оставался с этим и всеми остальными страхами наедине. Без помощи и спасения.
Эпидемия помешательств едва не привела к полному поражению Империи в одной из череды войн, но уже на самой грани краха всего и вся нашлись светлые умы, придумавшие систему, обратную той, что связывала теперь мыслящих существ в единое целое: полное рассеивание.
По принципу не более, чем простая инверсия, технически чуть более сложная для воплощения, чем инфополе, зона рассеивания долгие годы была для обладателей второго контура привычной частью повседневной жизни. С дальнейшим развитием технологий и естественным совершенствованием организма стало возможным обходиться без таких вспомогательных средств, но те, кто чтил традиции или считал нужным декларировать это, снова и снова переступали порог Залов отдохновения.
Айден Кер-Кален не принадлежал ни к первым, ни ко вторым, хотя желал бы этого всей душой. Увы, лично для него зона рассеивания оказалась совершенно бесполезной, а первые посещения стали настоящей мукой. Он не хотел закрываться от мира. Наоборот. Но взрослые, не получающие от ребенка стандартных реакций, рьяно взялись за его лечение.
"Ты можешь думать обо всем на свете"– разрешали ему, оставляя одного в сером лабиринте паутинных занавесей.
"Ты должен думать изо всех сил"– приказывали ему.
Он был послушным. Он думал напряженно и отчаянно. Но Зал отдохновения мог рассеивать только смыслы.
В этом, собственно, и заключалась терапия: в возможности дать волю всему, что кроется внутри себя, не заботясь о последствиях, ведь до наблюдателей, случайных или намеренных, долетят одни лишь эмоции.
Все, кого Айден осторожно пытался расспрашивать, утверждали, что чувствуют себя истинно обновленными, освободившимися от тяжелых переживаний. В конце концов, и он научился уверять окружающих в том же самом. А ещё чуть погодя открыл для себя одно весьма интересное свойство зоны рассеивания, после чего ввел посещение Залов в свой постоянный график.
Даже пересекаясь личными периметрами, то есть, находясь практически нос к носу, в рассеивающем поле невозможно было прочесть ничего осмысленного, зато там оставались эмоции. Очень много эмоций, выплеснутых наружу. Но поскольку сам Айден не был способен так поступать, все, что витало вокруг, резонировало с его ощущениями, зачастую даже болезненно.
Это было практически подслушивание. Да, позволяющее улавливать исключительно настроения, но из них тоже можно было извлекать немалую пользу, особенно в нынешних реалиях.
Все, что требовалось, это неспешно прогуливаться меж серых полупрозрачных занавесей, не позволяющих, впрочем, разглядывать лица тех, кто за ними прячется. Но лица и личности Айдена обычно интересовали мало, в отличие от совокупного эмоционального фона, выражающего то, о чем думают все, присутствующие в Залах.
Нынешний фон напоминал типичное затишье перед бурей. Настороженность, нерешительность, раздражительность– все это говорило о пока ещё сохраняющейся стабильности, а значит, с действиями следовало повременить. И Айдена это устраивало, поскольку давало возможность размышлять в привычном режиме, а не в условиях цейтнота. Вот едва только вектор настроений начнет меняться, придется…
Это пронеслось мимо, как шквал.
Растерянность, удивление, ярость, беспомощность, боль, восхищение и непонимание. Слишком много всего, сконцентрированного в одном объекте. Вернее, излившееся из него бурным потоком.
Это направлялось к выходу, и Айден не мог не отправиться следом.
За многие сотни своих визитов в Залы отдохновения лорд-претендент ни разу не сталкивался с таким взрывом эмоций, и даже не мог предположить, что за события способны настолько раскачать сознание. А главное– чье?
В определенном смысле его поступок можно было счесть нечестным, почти предосудительным, особенно в отношении того, кто доверил тайны своего сердца зоне рассеивания. Но удержаться оказалось попросту невозможным: Айден сообразил чуть замедлить шаг только уже на самом выходе, чтобы сохранить хотя бы видимость приличий. И как выяснилось, не зря.
После посещения Залов контакт периметров первые мгновения ощущался слишком остро, и возмутитель личного спокойствия лорда-претендента резко обернулся, открывая свою личность и свое лицо. Очень особое лицо.
– Леди Ийра.
– Лорд Айден.
Разумеется, представлены друг другу они были давным-давно, ещё в раннем детстве, и время от времени встречались, правда, по сугубо официальным поводам, потому что положение дочери лорда-смотрителя накладывало много ограничений на любые отношения.
Темноволосая, темноглазая, кожей того цвета, который на родине Тааса получался при смешивании кофе со сливками, Ийра Вен-Верос была типичным представителем генетической линии кукловодов. Собственно, её куклы находились тут же рядом, ожидая возвращения своей хозяйки, и бесшумно воздвиглись слева и справа от хрупкой фигуры в простом черном платье, предупреждая о неприятных последствиях нежелательного приближения.
Это свойство было родственным способности Вивис работать с фантомами, но позволяло управлять обособленными автономными объектами, и изначально использовалось в медицине, как помощь при травмах, повреждающих собственный второй контур пострадавшего. Потом применение расширилось на военные действия, решив проблему восполнения живой силы посредством создания биомеханических солдат, о правовом статусе которых, впрочем, до сих пор велись ожесточенные споры.
Молекулярное конструирование могло построить практически все: скелет, мышечный корсет, внутренние органы, кровеносная система, даже нервная, но не более. Разум, как таковой, не желал поддаваться моделированию. А безмозглыми куклами можно было эффективно управлять только в количестве одной-двух. Технологический прорыв случился, когда научились снимать слепки уже готовых, сформировавшихся сознаний, и помещать их в искусственные матрицы. На роль доноров подходили любые половозрелые социализированные особи и, как правило, эта процедура хорошо оплачивалась. Единственным неприятным моментом было то, что проводить её требовалось с очень большими перерывами, чтобы сознание донора успевало полностью восстановить все связи.
Однако ходили слухи… Сам Айден никогда не выбирал, верить им или нет, но исключать саму возможность было бы глупо. И теперь, глядя на кукол Ийры, он поневоле задавался вопросом, выращены ли они на фабрике или же добровольно отказались от собственного, пусть и изначально ущербного сознания, чтобы служить своей госпоже.
– Обычно сюда приходят, чтобы зализывать душевные раны. Только разве вы когда-либо слыли страдальцем и мучеником?
Вряд ли она рассчитывала оказаться настолько откровенной. Скорее, хотела уколоть своего собеседника, но даже это говорило о многом. Например, о том, что Ийра Вен-Верос, несмотря на посещение Залов отдохновения, все ещё испытывает массу разных чувств, причиняющих ей неудобство. Заставляющих стыдиться самой себя и, соответственно, защищаться там, где на неё никто и не собирается нападать.
– Совсем не обязательно страдать, чтобы нуждаться в освобождении. Рутина, скука и беспросветность тоже способны причинять боль.
В черноте глаз Ийры пыхнули искры. Они тут же благополучно угасли, но Айден успел понять, что ответный выпад успешно поразил совершенно незапланированную цель.
– И насколько сильно вы скучаете?
Так на него никто и никогда не смотрел, словно желая одновременно вывернуть наизнанку и заключить в объятия. Что-то похожее иногда проскальзывало в манерах лорда-смотрителя, но по сравнению с дочерью то были только всполохи на горизонте, а не костер, вот-вот собирающийся залить пламенем все вокруг.
В эти мгновения она была раскрыта куда больше, чем в зоне рассеивания, о чем, наверное, и не подозревала. Она была уязвима, как никогда, и кто-то другой на месте лорда-претендента непременно воспользовался бы этим обстоятельством, получая пусть не искреннего союзника, но послушный ресурс.
Айден пессимистично полагал, что, в конце концов, вынужден будет поступать и так тоже, но сейчас, пока ещё остается возможность побыть самим собой…
– Недостаточно, чтобы начать делать глупости.
Темные глаза сузились, чтобы скрыть новые вспышки. Миг слабости прошел, и перед лордом Кер-Кален снова стояла не отчаявшаяся и обессилевшая женщина, а имперская леди.
– Уверена, что многие каждое утро молятся о том, чтобы вы продолжали скучать. И каждый вечер возносят хвалу за то, что их мольбы были услышаны.
Делать выводы на базе догадок– весьма неблагодарное занятие, и Айден давно ощутил это на собственном опыте. Да, со стороны его решения и поступки выглядели тщательно продуманными и предугадывающими естественный ход событий, но на самом деле куда чаще он опаздывал, чем опережал. И в некоторых случаях только врожденный изъян, намертво блокирующий эмоции лорда-претендента от внешней среды, помогал сохранять лицо. Позволял казаться осведомленным тогда, когда все происходило ровно наоборот. Однако картина, явленная вниманию Айдена несколько минут назад, н