Только в полночь я перетаскиваю ноги через порог своей комнаты. Около часа уходит на то, чтобы отсидеться в туалете, набить консервами живот, отскрести под ведром воды дневную грязь, перестирать затасканное тряпье одежды. Все…
7 июля 2004 года. Среда
В 06.00 Капитан-Кипеж бьет тревогу: «Пятиминутное построение всего отдела!»
Давно привыкшие к тому, что за пятиминутным построением стоит получасовое или часовое ожидание объявления цели этого построения, мы лениво поднимаемся с кроватей, хлюпаемся в умывальнике, чешем в бритых своих затылках и, угодив ложкой в прокисшее месиво каши, вскрываем консервы.
Последние секунды перед выходом на плац: еще босой Сквозняк трясет свои ботинки, ищет сносившиеся до дыр стельки; Опер надевает разгрузку и подтягивает валящиеся вниз штаны; Ара замер и, вероятно, молится сейчас всем богам о своей судьбе; я, обутый, одетый и навьюченный, съедаю вторую банку консервов.
На построении Рэгс отсекает от строя уголовный розыск, следствие и дознание. Остается служба МОБ. Окрыленные такой удачей, скоро и впопыхах (как бы не передумали!) баловни судьбы расходятся.
До наступления 07.00 часов мы въезжаем на базу чеченского ОМОНа. Тихое, светлое утро крадется там по пустому, лишенному людей двору. Сердитый и заспанный боец на КПП пожимает плечами и недоумевает:
— Что за спешка-то такая, зачищать? Наши только к восьми собираются…
Зачистка. Незнакомые улицы соседнего района. Как две капли воды похожие на любые другие.
Лишенные командования и предоставленные сами себе, мы нехотя высматриваем заселенные дворы, небрежно и на скорую руку проверяем паспорта, охотно и резво лезем в чащу затянутых зеленью руин. Красно-желтые шары абрикосов падают в широкие наши ладони, лопаются на шершавых языках, теснятся во вздутых, упругих животах. Переспелые и загнившие плоды мы весело бросаем друг в друга, размазываем их по стенам, топчем от безделья каблуками.
Сейчас, среди этой скоротечной, неряшливой и глупой, объединившей русских и чеченцев, радости к жизни и этому солнечному утру, от нас уходит война. Изловчившись, Хрон автоматным прикладом отбивает летящий в него абрикос. Сочные гнилые брызги блестят на солнце и ложатся на травы.
За забором, за тонкой границей этого веселья, застыв в напряженном ожидании, нас ждет война.
Потерявшись и запутавшись, махнув на зачистку и надоев самим себе, я, Хрон, Заяц и Чудовище плетемся в обжитую часть города в какое-то кафе. Набрав по тарелке пельменей, макая их в сметану и кетчуп, мы разваливаемся на мягких, обшитых цветным тряпьем стульях. Чудовище, лоботряс и неисправимый хулиган заказывает музыку погромче и завтракающие за соседним столиком молчаливые чеченцы мрачно косятся на чужое счастье до самого нашего ухода.
Не торопясь никого обрадовать своим появлением на зачистке, мы еще долго таскаемся по галереям уличных магазинов. Магазины эти влеплены и всунуты в расползающиеся комнаты первых этажей, яркая пестрота их красок соседствует с продырявленными стенами, заваленной крышей, кучами неубранного хлама. Здесь продается все. Компьютерная, видео-, бытовая техника, которой я еще не видел в России, заполняет полки невзрачных, ломящихся от изобилия товаров витрин.
Тамерлан, старший нашей группы, закрыв глаза, сидит на поваленном стволе черного дерева. Рядом полусидят, полулежат русские и чеченцы. Увидев нас и давно зная, какой непутевый и ужасный барахольщик Хрон, Тамерлан спрашивает:
— Ну, хвастайся, что купил?
Хрон достает из пакета синюю коробочку цифрового фотоаппарата, невероятно маленького, умещающегося в ладони. Чеченцы, народ впечатлительный и любознательный, ощупывают аппарат, цокают языками и скромно завидуют улыбающемуся глупой улыбкой Хрону.
В обед все возвращаются в отдел. В 15.00 новый сбор на новую зачистку.
Та же база чеченского ОМОНа. Тот же заспанный и сердитый боец на КПП:
— А, опять вы… Что за спешка-то такая, зачищать? Наши только к шести собираются…
Чудовище, прибывший в ОМОН на собственной «семерке», берет меня и Сквозняка на переговорный пункт и в кафе. Как-никак, а два автомата не лишние. До самой зачистки мы катаемся по городу, разговариваем по телефону с Россией, протираем в кафе штаны, хлещем из полуторалитровок огромные порции минералки, а затем мочимся прямо за углами центральных улиц. Оживленность и многолюдность этих улиц пропадает здесь с первым же шагом влево или вправо, где за стеной такой многоэтажки начинается другой, обескровленный и запустевший мир убитого города, его зловонные руины гигантских туалетов и чахоточная пыль сыплющихся древностей.
Мы чистим высохшие улицы Ленинского района. ОМОН, не переставая, рубит автоматными очередями вечерний жар и ломится в запертые двери.
Идущие впереди втягиваются на крупный, кипящий бойкой торговлей рынок. Розовые и голубые, обтянутые целлофаном деревянные лотки и киоски лопаются от восточного изобилия. У первых попавшихся, у покупателей и продавцов, мы спрашиваем паспорта. Недовольные нашим появлением, люди хмуро расползаются в стороны, уходят с рынка. Омоновцы грубо выволакивают кого-то на открытое место, мнут ему руки и, сунув голову под мышку, тащат в машину.
Плюс что-то по-чеченски объясняет Пророку. У обоих включены радиостанции. Наша дежурка запрашивает Тамерлана:
— Комбат Седьмому! Комбат Седьмому! Двух участковых и одного пэдээнщика (ИДН, ПДН, ОДН — отделение, инспекция по делам несовершеннолетних. Кто как хочет, так и называет, правильное название ОДН) в комендатуру на патруль. Как принял?
Хриплый голос Тамерлана:
— Принял.
На патруль в комендатуру — это означает до утра. Тех людей, что с 06.00 не спят и мотаются по зачисткам.
Все, кто слышит эту команду, немедленно прячутся в бездонных трущобах рынка, сломя голову бросаются наутек, по дороге прихватывая с собой неосведомленных товарищей. Зазевавшиеся Заяц, Хрон и чеченец Амир с ОДН попадаются в лапы Тамерлана.
Летняя полночь гонит нас со своих бессменных постов в спертый воздух казарм.
Ужин, стирка, помывка, сон.
8 июля 2004 года. Четверг
В первом часу ночи Рэгс объявляет общее построение отдела. Высокий, наглаженный, чистенький, в высокой фуражке, словно холеный немецкий офицер, заведя за спину красные руки, он нервно ходит по плацу. Рядом суетится и развивает бурную командную деятельность короткий и кривоногий Рамзес Безобразный. Личный состав, который уже беспробудно спит после идущих пятые сутки зачисток, поднять почти невозможно. Но криком, скандалом и обещаниями строиться до утра начальники вытягивают на плац чеченцев, в основном пэпээсников.
Безобразный, с кривым от напряжения ртом, грязно матерясь, выкрикивает сотни проклятий на наши головы, клеймит нас нескончаемым позором:
— А если сейчас нападение будет?!. А если враг придет?!. Мы тут в крови валяться будем, а они там спят?!.
Он-то, Рамзес, точно не будет. При первых же выстрелах прижмет уши, как заяц, и нырнет в какую-нибудь щель. Вместе с Рэгсом. Даже, вернее будет сказать, вслед за Рэгсом.
Безобразный, в упор глядя на тощие шеренги строя, никак не успокаиваясь, бросает в ряды злых, уставших пэпээсников боевой клич:
— Идите и поднимите этих контрактников! Они там дрыхнут, а вы за них стоите!
Стоящий в стороне Рэгс молча кивает.
Заместитель командира роты, старший сержант, упрямый и исполнительный, тут же бросается с кучкой своих бойцов в темноту нашего общежития. Неслыханная радость для чеченского сержанта — приказ вытащить из постелей и построить на плацу русских офицеров.
Сержант орет и пытается командовать один. Его свита, скопившись в тесноте коридора, молча и угрожающе держит в руках оружие. Это тоже национальная их особенность. Если у чечена в руках оружие, с ним бесполезно решать какие-то вопросы и о чем-то спокойно договариваться. Здесь помогает только ответная сила.
Равнодушно огрызаясь, не теряя достоинства, не провоцируя глупый конфликт, мы медленно и не торопясь спускаемся на плац. В последний момент передумав, я остаюсь в кубрике. Сержант красен и зол, сжав у порога кулаки, он требует подчиниться. Мы с упрямой ненавистью смотрим друг на друга. Кто-то из пэпээсников что-то говорит сержанту по-чеченски. Все уходят. Не дожидаясь, чем закончится построение, я ложусь спать.
В 05.30 меня и еще троих участковых поднимают на зачистку ПВРа по улице Чайковского, где с 04.00 за его забором гоняют сквозняк армейские БТРы и чеченское ФСБ. Ждут неторопливую милицию.
Фээсбэшники, поставив во дворе машину, стаскивают в нее все паспорта мужского населения ПВРа, сверяют правильность цифр, имен и дат по компьютеру. Мы с вояками выгоняем на улицу всех подозрительных и сталкиваем их лбами у машины.
Но ПВР почти пуст, и зачистка, рассчитанная на многие часы, неожиданно заканчивается к 08.00. Охранники какого-то чеченского подразделения, на чьей совести висит судьба ПВРа, не вмешиваясь в происходящее, жуют у крыльца жвачку, трут заспанные лица. Я спрашиваю у них:
— А почему народу-то так мало? Где все жители-то?
Который постарше, спокойно почесывая короткую бороду, иронично говорит:
— Так ушли многие. Войну ждут.
Отдел встречает нас пугающей тишиной. Двор и здание его пусты. Все на зачистке с чеченским ОМОНом. Радость этой пустоты для нас бесконечна. Уже через пять минут она затаскивает в кровать всех моих товарищей.
На вечернем разводе не в меру чем-то напуганный, но по-прежнему в меру крикливый и незадачливый перед строем мелькает глупый Рэгс.
— Всем ночевать в отделе! Никому не уходить домой! Никому! Сегодня что-то будет! У меня есть информация, хорошая информация…
Но что это за информация, узнать нам так и не суждено. Рэгс тупо кривляется и, пряча загадочную улыбку, скрывается в своем кабинете.
Если это информация, что нам сегодняшней ночью отрежут головы, то это, да, безусловно, хорошая информация.
Сегодняшней ночью на Минутке обстреляли наш сводный комендантский патруль. Стреляли из разрушенных пятиэтажек по улице Сайханова. Раненых и погибших нет.