орелись идеей и сильно помогли своими академическими знаниями. Дальше работа была представлена на рассмотрение в научно-методическую комиссию Военной академии, где, благодаря связям преподавателей, ее оперативно изучили, после чего труд Лексы рассмотрел Реввоенсовет Республики и своим приказом ввел дисциплину в программу обучения всех военных заведений страны. Здесь сработали не только связи, а тот момент, что труд был уже апробирован в боевых условиях. И успешно апробирован. Да и личность автора работы, героя Туркестанского фронта и самого молодого в стране дважды кавалера ордена Красного знамени, тоже сыграла свою роль.
Все получилось на удивление быстро, даже по современным меркам.
Ну а сам командир эскадрона Алексей Алексеевич Турчин, нежданно-негаданно, в одночасье стал внештатным преподавателем кафедры тактики школы и начал вести ряд специальных дисциплин. Причем, без отрыва от личного обучения. Работы свалилось просто непочатый край, приходилось помимо преподавания и учебы работать над методической программой преподаваемых предметов и проводить обучающие семинары, на которые съезжались преподаватели из других учебных заведений. А еще гребаные митинги и прочие общественные мероприятия, на которые Лексу, так и норовили затащить.
— Воистину, инициатива сношает самого инициатора… — тоскливо пробормотал Лекса, еще раз глянул на часы и побрел в методический кабинет, где обустроил себе рабочее место. До поезда в Москву оставалось еще два часа и это время он собирался потратить опять на работу. Другого выхода просто не оставалось.
Сразу после первой удачи Алексей по инерции с пылом снова взялся за прогрессорство в области военной тактики, начал писать следующие работы: по батальонно-тактическим группам, конно-механизированным соединениям, о роли опорных пунктов в мобильной обороне и еще по целому ряду других тем. Словом, попытался передать весь свой немалый опыт современной войны.
Но, увы, сразу начал банально зашиваться — времени не хватало ни на что. Ни на отдых, ни на учебу, ни, в первую очередь, на семью. Бывший царский генерал Слащев, а ныне тоже преподаватель школы, заинтересовался Лешкиными работами, взялся помогать, но на практике, вся его помощь, по большей части, выражалась в откровенных издевках. Характер у Слащева оказался на удивление вздорный и мерзкий.
— Напиться, что ли? — горько усмехнулся Лешка. — Вот же напасть. На войне было легче. Ну да ладно, небось не сдохну…
Погоревал немного и принялся проверять конспекты, не забывая отмечать в своем блокнотике нерадивых курсантов. Как преподаватель, Лешка получился весьма вредным и придирчивым, за что уже успел удостоиться от курсантов прозвища Вредный Турок, хотя, в целом, со всеми вполне ладил.
Потянулось время, Лешка втянулся в работу и фоном размышлял над своей судьбой.
«Как-то все у меня быстро получается… — мрачно думал он. — За неполный год скакнул от помощника ездового, до командира эскадрона, орденоносца, преподавателя и автора работ, рекомендованных для внедрения во все военные заведения страны. А еще попутно умудрился решить вопрос с басмачеством в Туркестане и обзавестись женой. И детьми, чтобы их кобыла копытом поцеловала, малолетних головорезов. Вот уж попал, так попал. Впрочем, в прошлой жизни почти так же случилось, но там я быстро умер. Как говорят? Ярко жил, быстро сгорел? Вот-вот, как бы и сейчас, того… не сгореть, что более чем вероятно. Нынче сплошной либерализм, но пройдет еще десяток лет и головы полетят сплошным потоком. Никого не оправдываю, но почти на сто процентов уверен, что у большинства в репрессированной верхушки рыльце было не на шутку в пушку. Включили режим бога, почувствовали себя незаменимыми, расслабились, морально разложились, скрысились, положили болт на правила игры, потянули одеяло на себя не по чину — за что и получили сполна. Но дело в том, что крамолу начали выжигать по площадям — не только круги общения, но и всех причастных даже с очень слабой долей вероятности. Синдром херового работника тоже проявился во всей красе, как всегда у нас. Желающих выслужиться любой ценой, пусть за счет жизней других, всегда хватало. Угробили ненароком вместе с вредителем еще сотню невинных душ? Плевать! Не даром потом всех исполнителей тоже зачистили к херам собачим. Причем здесь я? Так вот, к примеру, обласкала меня практически вся военная верхушка страны, ручкались, наградами сыпали, вместе фотографировались, а потом, в один прекрасный момент, вдруг спросят у меня ответственные товарищи: а скажи, друг ситцевый, как так случилось, что практически все, кто подписывал твои наградные документы и представления на звания — враги народа? Может ты и сам матерая вражина? Не даром же они тебя продвигали? Аргумент? Еще какой, я бы сам насторожился. Вдобавок, под рукой у спрашивающих людишек будет папочка со всеми моими косяками. А косяков ой как немало, пусть не особо страшные, но все равно косяки. И как главный аргумент, дюжие, но тупые вертухаи, искренне ненавидящие всех, кто умнее и способней. Что делать? Что-что, признаваться в работе на разведку Гондураса и сдавать подельников. Потом тех, кто отбивал потроха, зачистят самих, а тебя оправдают, но тебе уже давно будет все равно. Весело? Обхохочешься. И как уцелеть, бог весть. Не высовываться не получится — уже высунулся…»
— Ляксей Ляксеевич, ну епта! — в кабинет вдруг с грохотом влетел Семка Ненашев, молоденький красноармеец из обслуживающей школу команды, а так же, по собственной воле, исполняющий роль ординарца при Лексе.
— Какой кобылы орешь? Приехал что ли кто-то? — Алексей сразу подумал, что в школу заявилось начальство с проверкой.
— Время, Ляксей Ляксеевич! — Семка замахал руками как ветряк. — Поезд! Опять свои цидульки пишите, а жена с детками, небось дома уже заждались. Время, епта, время, опоздали уже, поезд через пять минут отходит! Да и я прошляпил…
— Етить! — ахнул Лешка. — Чтоб меня кобыла поцеловала!!!
— На конюшне Гром под седлом! — заорал Семка. — А я на Звездочке с вами, потом Грома назад приведу. На переезде поезд перестренем, он там ход сбавляет. Айда! Вот, я тут вам гостинца для деток собрал! — он вздернул на руке сидор. — И паек ваш забрал. Айда, шибче!
Лешка напялил фуражку, подхватил вещмешок и галопом понесся за ординарцем. Вылетел из учебного корпуса и чуть не сшиб чинно фланирующих под ручку по главной аллее Филатова и Слащева.
— Алексей Алексеевич! — Филатов затряс бородищей и огорченно развел руками. — В самом деле, вы не мальчик уже! Чинней надо, степенней!
— Прстите, товарищи военспецы! — Лешка на ходу исполнил шутовской поклон. — Спешу-уу…
— От судьбы не убежишь, Турчин, га-га-га! — глумливо загикал Слащев. — Ату его, ату, держи вора!!!
— Иди в гузно, буржуйская козлина! — негромко ругнулся Лешка и помчал дальше. Перескочил живую изгородь, чуть не оборвал ремешки кобуры об сучок, подобрал слетевшую фуражку, подлетел к конюшне и сходу заскочил в седло.
— Давайте за мной! — Семка пустил кобылу с места в галоп. — Догоняйте, Ляксей Ляксеич! Успеем, епта…
С Алексея мигом слетела вся усталость и уныние. Бешеная скачка, ветер в лицо — что еще надо для счастья! В своей прошлой жизни Лекса даже слегка побаивался лошадей, а в нынешней ипостаси, словно родился в седле.
— Вона, вона! Перехватим! — Семка поставил кобылу на дыбы и ткнул рукой в шлейф паровозного дыма над рощицей. — За мной, за мной!
Через десять минут Алексей выскочил к железнодорожным путям, направил жеребца вдоль насыпи, немного сбавил ход, дождался пока теплушка сравняется с ним, встал на седло и…
И прыгнул!
Пока летел, в голове пронеслась вся жизнь, а когда удачно приземлился, вцепился в поручни и счастливо заорал:
— Эге-гей, кобылья сиська!!!
Семка на ходу перехватил поводья Грома и круто отвернул, что-то тоже крича и мотыляя руками.
Лекса убедился, что ничего не потерял, оглянулся, половчей перехватил туго набитый сидор и поудобней устроился на площадке. Но почти сразу же, почувствовав восхитительный запах еды из вещмешка, занялся проверкой содержимого.
Мешок до половины был забит мелкой картошкой вперемежку с яблоками, но остальная часть, по нынешним временам, для простых смертных представляла собой настоящее сокровище.
Курсантов в школе кормили без изысков, но сытно, а преподавательскому составу вдобавок полагался не очень впечатляющий паек, который давали с большой задержкой. Но сейчас тыловые службы явно расщедрились.
В промасленной газетке лежала целая селедка, ржавая, обветренная и тощая, но немалого размера. В маленькой бутылочке желтело растительное масло, в кулек из оберточной бумаги насыпали какую-то смесь круп, а в отдельном сверточке даже нашлось несколько кусочков сахара.
Остальное по собственному почину доложил Семка. Две больших луковицы, головку чеснока, небольшой кусочек желтого, старого сала в чистой тряпице, щипанного тощего рябчика и здоровенного копченого леща.
Помимо целой массы достоинств и недостатков, Семен обладал несомненным талантом снабженца. Пронырливый ординарец вовсю браконьерил, свел полезные знакомства с жителями села Солнечное, словом, крутился как мог. Без его «гостинцев» Лексе с Гулей и детьми пришлось бы совсем туго. В Москве с провиантом дело обстояло критически плохо, цены взлетели до небес, жалованья комэска хватало только на хлеб и картошку, да и то, впроголодь. Гуля не получала вообще ничего — студентов мединститута кормили в столовой, но очень скудно, хватало только, чтобы от голода не терять сознание. А оставшиеся со времен Туркестана золотые монеты сразу ушли на закупку муки, керосина и дров.
От одуряющего аромата рыбы моментально скрутило в узел желудок, рука сама по себе потянулось к лещу, но Лешка сразу обругал себя, выбрал яблочко поменьше, а остальное запихал обратно и покрепче прижал к себе сидор.
По пути к Москве удалось слегка вздремнуть. Вовремя проснувшись, Лешка спрыгнул на переезде, не доезжая Виндавского вокзала, успел запрыгнуть на ходу на трамвай и, несмотря на ругань вагоновожатого, доехал на подножке почти до самого дома.