Она замолчала. Шмуль покачал головой и тоже заговорил.
— А я просто старый еврей. Ви скажете, что я неправильный еврей и таки будете правы. Но я скажу, что не хочу быть правильным евреем. Моя жизнь принадлежит только мне, и я ее хочу прожить, как сам хочу. Богу — богово, а мне — мое!
Алексей закончил с гвоздем, довольно улыбнулся и спрятал его обратно в карман. Оружие, даже такое немудрящее, придавало уверенности.
Все последнее время Лекса упорно тренировался, набрался силы, повзрослел и заматерел, поэтому ничуть не сомневался, что сможет правильно применить гвоздь, но при этом он совсем не обольщался. В рукопашной схватке с тремя сильными противниками, особенно с огромным уродом Гнатом, его силы и ловкости, даже вместе с гвоздем, могло оказаться очень мало. Голливудские схватки, когда герой играючи раскидывал десятки противников, к реальности никогда не имели никакого отношения. В жизни, как правило, исход драки всегда решало количество противников и их масса с силой.
— Как ми это сделаем? — горячо зашептал Шмуль. — Ви только скажите, как! Мине здесь уже надоело, ой вей, как надоело…
Алексей поморщился от смрада и сухо буркнул.
— Просто сиди и не мешай.
— Как скажите! — охотно согласился иудей. — Я таки надеюсь, что ви знаете, что делаете! Но можете на меня рассчитывать!
Потянулось время, все молчали, в камере было слышно только хлюпанье носа старого еврея. У Лесы насморк почему-то полностью прекратился.
В окошке скоро потемнело, Шмуль еще несколько раз взывал к совести охранников, но что стандартно получал обещание переломать ноги.
Когда Алексей уже отчаялся, наконец, послышались приближающиеся шаги на лестнице.
— Но что, убогие… — оскалился рябой, в одной руке держа большую миску, а второй тыкая ключ в замок. — Небось, оголодали? Ну, ничего, ничего, скоро вас всласть накормят. Пани Генбарска-Межвиньская еще та повариха. Тьфу ты… вот же фамилия, чтоб ее курву польскую…
Лекса напрягся и как только охранник шагнул в каморку, с силой оттолкнулся, ударил рябого плечом, прижал всем телом к стене и ткнул гвоздем в висок.
И промазал, жало только пробороздило скулу и пробило нос.
Бандит всхрюкнул, попытался оттолкнуть Алешку, но тот уже ударил еще раз, еще и еще.
Наконец, охранник неловко заметался, дернулся и сполз по стене, мелко дрожа и сипло хрипя.
Лекса примерился и ударил еще раз, загнав гвоздь в глазницу до упора.
В камере снова наступила тишина. Рябой сидел, безвольно уронив голову. Ему на колени из раздробленно виска и пустой глазницы медленно стекали тягучие сгустки крови.
Лекса кинулся обшаривать карманы и едва не выругался вслух. Оружия, кроме примитивного перочинного ножика, при боевике не оказалось вовсе.
— С-сука… — Алексей несколько с силой втянул в себя воздух, успокоил бешено бившееся сердце и начал осторожно подниматься по лестнице.
Но уже перед самой дверью услышал разговор вверху и замер.
— Сука, ненавижу этого выродка… — зло бубнил незнакомый голос. — Ты его видел, видел? Он же… он же вырожденец, сучий потрох! Не могу больше, не могу! Если бы он не ушел, я бы его пристрелил, суку! И эти сучьи пшеки, они же относятся к нам как к холопам!
— Успокойся, Васька, — отвечали ему. — У тебя есть другой выход? Правильно, нет. Сиди тихо и не рыпайся. Пока мы батьке Булаху нужны — будем сытые и пьяные. А как пенензами разживемся — махнем в Америки! Там, таким как мы, всегда работа найдется.
— Да пошел ты со своими пенензами! — заорал его собеседник. — Паша, опомнись! Чем мы занимаемся? Чем, я тебя спрашиваю? Ловим детей, пьяниц и убогих, для этой волчицы? Зачем ей люди? Вот ты скажи мне!
— Я не знаю, — спокойно ответили ему. — И не хочу знать. Пускай она на них даже опыты ставит, пусть препарирует как лягушат, мне все равно. Я свое отжалел. И меня жалеть не надо.
— Паша, Паша…
— Что Паша?
— Ничего.
— Вот то-то же. Угомонись! Гнат должен скоро вернуться, не дай Боженька услышит, он тебе голову голыми руками раздавит. Все будет хорошо. Надо только дождаться, когда у этой волчицы начнет получаться. Потом хорошо погуляем на красной стороне, а дальше в Америки. Я тебя не брошу, верь мне! Будет и на нашей улице счастье…
— Так все это нелегально! Не знает польское правительство, что здесь готовится. А как узнает? Посадят, как пить посадят. Ты же знаешь, как красные в Стшалково* сидели. И мы так будем…
Стшалково — лагерь пленных №1 под Стшалковом — концентрационный лагерь в районе деревни Стшалково (1914–1924 годы) в Польше. С 1915 года по 1918 год немецкие власти содержали здесь (помимо прочих) военнопленных из Русской императорской армии, а с 1919 года по 1921 год польские власти содержали здесь военнопленных из Рабоче-Крестьянской Красной Армии,
— Хватит ныть! Говорю же, Гнат скоро вернется. Не понял, что-то Гуня запропастился. А может он уже эту мелкую приходует? Сказал же этой сволочи, что мы первые. Иди, проверь…
— Я его сам оприходую…
Послышались приближающиеся шаги. Алексей выбрал момент, ударил дверь плечом, подгадав так, чтобы сшибить с ног того, кто за ней, но не рассчитал…
И выскочил в комнату прямо перед коренастым усачом.
Но растеряться просто не успел, ткнул его гвоздем, целясь в шею, отбросил в сторону и изо всех сил пнул стол, за которым сидел бандит со шрамом на морде.
Зазвенели бутылки и тарелки, боевика опрокинуло вместе со стулом, он бешено забарахтался, пытаясь вылезти со стола.
Лешка резко развернулся и уже прицельно саданул в лицо усача, который растерянно стоял, зажимая обеими руками ключицу, из-под которых, сквозь пальцы выбивались порывистые струйки крови.
— Аа-а, с-сука!!! — бандит, наконец, выкарабкался из-под мебели и кинулся к вешалке, с висящими на ней кобурами.
Лекса прыгнул за ним, подшиб ногу, свалил, а потом навалился сверху и стал бить по затылку локтем. Раз, другой, третий…
И остановился только тогда, когда тот безвольно распластался на полу. Заметил, что усач еще живой и куда-то пытается ползти, но добить не успел, потом что в комнату скользнул Шмуль.
Еврей спокойно стал на бандита коленом, прижал его голову рукой к полу и ласково зашептал:
— Ну, куда ты, куда собрался… все уже, все… тихо, тихо, вот и все, вот и все…
А когда тот, наконец, забился в короткой судороге и затих, виновато улыбнулся и сказал.
— Как я понял, ви здесь уже совсем все? Ну, ви тут разбирайтесь дальше, а я посмотрю в доме, а потом постою на шухере!
Лекса показал ему взглядом на вешалку с кобурами.
— Ой, вей… — еврей состроил удивленную рожу, двумя пальцами, брезгливо достал Наган из кобуры и пошаркал к выходу.
Лешка ругнул себя за излишнюю доверчивость, сам вооружился здоровенным и тяжеленным Штайром с удлиненным магазином и деревянной кобурой-прикладом, а потом принялся за единственного оставшегося в живых бандита.
Забил ему рот кляпом из полотенца, крепко связал руки и ноги витым шнуром от портьеры и оттащил в угол.
— В доме тихо, никого нет, — отозвался Шмуль из прихожей. — Я на шухер, а ви, молодой человек, сильно не увлекайтесь. Нам уже пора. Время — деньги, как говорил ребе Шмуклерович…
Лекса кивнул сам себе, а потом ткнул шилом пленного в левый глаз.
Тот дернулся, взвыл и с диким ужасом уставился на Алексея.
— Закричишь, убью… — тихо предупредил Лекса, а затем, почувствовав на себе взгляд, резко обернулся.
И увидел Броню. Девочка сидела на стуле, держа на коленях свой узелок, при этом совершенно спокойно смотрела на Алексея и связанного бандита.
А прямо у ее ног лежал в луже крови труп, но она не обращала на него никакого внимания.
В комнате прошелестел едва слышный, мелодичный голосок.
— Пожалуйста, выколите ему глазки. Он плохой, очень плохой, поверьте мне. Он трогал меня там, где нельзя трогать.
«Твою же кобылу…» — ахнул Лекса, но машинально кивнул и снова занялся пленным.
— Я задаю вопросы, ты отвечаешь. Попробуешь кричать, выколю последний глаз.
Острие гвоздя надавило на роговицу.
Бандит приглушенно взвыл и ошалело закивал. Алексей взялся за кляп, но вытащить не успел, потому что в комнату вбежал Шмуль.
— Шухер, молодой человек, шухер! Сюда идет тот, который подобен Голиафу…
Еврей схватил Броню за руку и потащил вниз в подвал. Скорее всего, он решил, что с этим Голиафом без его помощи разберется сам Алексей.
Лекса отпрянул к стене, чтобы Гнат не сразу видел его и снял Штайр с предохранителя.
На улице забухали тяжелые шаги, потом все стихло, но уже в следующее мгновение Гнат ворвался в комнату с Маузером наготове в ручище. Судя по всему, он каким-то загадочным образом почувствовал опасность.
Прогрохотала короткая очередь, Штайр несильно задергался в руках у Лексы.
На пиджаке гиганта расцвели кровавые кляксы: цепочкой, от живота через грудь, а его голову разметало по сторонам, как гнилой арбуз.
А сам он рухнул ничком вниз, выбив из досок пола тучку пыли.
— Твою же кобылу… — прошептал Алексей, ошалело смотря на свой пистолет. Он никак не ожидал, что творение австро-венгерских оружейников может стрелять очередями.
Впрочем, сразу пришел в себя, выпустил последние патроны в пленного и принялся стирать с Штайра отпечатки пальцев полотенцем, предварительно смочив его водкой.
— Таки все? — Шмуль заглянул в комнату и сразу стал торопить Лешку. — Все, все, молодой человек, надо уходить! Не старайтесь, здесь сам черт голову сломит…
Через несколько минут старый еврей уже вел Алексея и Броню узенькими закоулками. А потом, у каких-то сараев, он остановился, развернулся и, склонив голову на плечо, вежливо поинтересовался:
— Вам куда, молодой человек?
Алексей ненадолго задумался.
Скорее всего, о том, что он попал в руки балаховцев, никто кроме самих бандитов не знал. А значит, полиция тоже не будет знать, кого искать. И уж точно никто не подумает, что четверых здоровенных громил завалил плюгавый парнишка-дурачок.