— Скорая помощь сейчас приедет, Паоле.
— Не называйте меня Паоле, — отрывистым голосом приказал врач. — С тех пор как владычеству про?клятых пришел конец, перестали существовать и Паоле. Они спасены. Они могут уйти. Вы поняли, Адамберг? Они могут уйти, потому что они свободны. Наконец-то свободны.
— Вы убили их всех? Всех Плогойовицев?
— Я никого не убивал. Истребить чудовищ не значит совершить убийства. Ведь это не люди. Я помогаю роду людскому, комиссар, я же врач.
— В таком случае, Жослен, вы и сами не человек.
— Ну, не совсем. Но теперь я — человек.
— Вы их всех истребили?
— Пятерых полноценных. Остались две жеваки. Им не под силу восстановить то, что я разрушил.
— Я знаю только троих: Пьера Воделя-Плога, Конрада Плёгенера и фрау Абстер-Плогерштайн. Плюс еще ноги Плогодреску, но это старая история.
— В дверь звонят, — робко произнесла мадам Бурлан.
— Это скорая помощь, откройте.
— А если это не они?
— Это они. Открывайте, черт возьми.
Маленькая женщина послушно удалилась, опять ворча себе под нос и понося полицию.
— Кто это? — спросил Жослен.
— Соседка.
— Откуда она стреляла?
— Понятия не имею.
— Losa sreca.
— А двое других, доктор? Еще два человека, которых вы убили?
— Я никого не убивал.
— Еще два чудовища, которых вы уничтожили?
— Самый сильный из всех, Плоган, и его дочь. Они были ужасны. Я с них начал.
— Где это произошло?
Вошла бригада скорой помощи, они поставили на пол носилки, открыли свои сумки. Адамберг знаком попросил дать ему несколько минут на разговор с раненым.
— Где?
— В Савонлинне.
— Где это?
— В Финляндии.
— Когда? Еще до Пресбаума?
— Да.
— Плоган? Это их теперешняя фамилия?
— Да. Вейкко и Леэна Плоган. Самые страшные из всех. Он потерял власть.
— Кто?
— Я не произношу его имя.
— Значит, Петер Плогойовиц.
Жослен утвердительно кивнул.
— Там, в Хайгете. Все кончено. Его род угас. Скоро вы увидите, как умрет дерево на Хэмпстедском холме. И пни вокруг его могилы в Кисельево тоже сгниют.
— А сын Пьера Воделя? Он ведь тоже Плогойовиц, да? Почему вы его не тронули?
— Потому что он просто человек. Родился без зубов. Про?клятая кровь достается не каждому отпрыску.
Адамберг выпрямился, но врач схватил его за рукав и притянул к себе.
— Поезжайте туда и взгляните, — попросил он. — Вы в курсе дела. Вы поймете. Я должен удостовериться.
— Взглянуть на что?
— На дерево, оно растет на Хэмпстедском холме, к югу от часовни. Огромный дуб, который посадили в тысяча шестьсот шестьдесят третьем году, это год его рождения.
Ехать смотреть на дерево? Выполнять бредовое желание Паоле? Может быть, он верит, что Плогойовиц продолжает жить в этом дереве, — так же как племянник верил, что сущность его дяди продолжает жить в теле медведя?
— Жослен, вы отрезали ступни девяти покойникам, вы зверски убили пять чудовищ, вы замуровали меня в этом чертовом склепе, вы использовали и обманули моего сына, вы собирались убить меня.
— Да, знаю. И все-таки поезжайте и взгляните на дерево.
Адамберг замотал головой, то ли от омерзения, то ли от усталости, и подал знак санитарам, чтобы они уносили раненого.
— О чем это он? — спросила мадам Бурлан. — О семейных неприятностях, да?
— Совершенно верно. Откуда вы стреляли?
— Из коридора, через дырочку.
Мадам Бурлан мелкими шажками проследовала в коридор, ведя за собой комиссара, и отодвинула одну из висевших на стене гравюр. В этой стене, вернее, тонкой перегородке было проделано отверстие диаметром три сантиметра, через которое в зазор между двумя коврами можно было увидеть комнату с роялем.
— Это наблюдательный пост Эмиля. Поскольку месье Водель не гасил свет на ночь, никогда нельзя было знать наверняка, спит он или нет. А через эту дырочку Эмиль мог видеть, как он выходит из кабинета и идет в спальню. Эмиль иногда таскал у него денежки. Бог ты мой, Водель был так богат.
— Как вы об этом узнали?
— Мы с Эмилем отлично ладили. Я единственная в нашем квартале, кто не воротит от него нос. И у нас свои маленькие секреты.
— Это он дал вам револьвер?
— Нет, револьвер от мужа остался. Ах, как нехорошо получилось. Шутка ли, выстрелить в человека. Я целилась ниже, но дуло само подскочило кверху. Я не собиралась стрелять, хотела только посмотреть, что происходит. А потом, бог ты мой, ваши люди все не ехали, мне показалось, вы влипли, и я подумала: надо что-то делать.
Адамберг кивнул. Да, он крепко влип. С тех пор как он вошел в ванную, не прошло и двадцати минут. В животе бурчало от голода.
— Если вам нужен молодой человек, — добавила маленькая женщина, направляясь к подвалу, — то он у меня в гостиной. Лечит себе руки.
XLVI
Группа Данглара поехала вслед за скорой помощью, группа Вуазне осталась работать в доме. Кромс сидел в гостиной у соседки, все такой же напуганный: вокруг него расположились четверо полицейских с пистолетами в руках. Руки у него были замотаны толстыми тряпками, которые мадам Бурлан скрепила с помощью английских булавок.
— Этим типом я займусь сам, — сказал Адамберг, взяв Кромса за локоть и поднимая его со стула. — Мадам Бурлан, у вас найдется что-нибудь обезболивающее?
Он дал Кромсу выпить две таблетки, потом, подталкивая сзади, вывел его из дому и подвел к машине.
— Поправь ремень.
— Не могу, — ответил Кромс и показал перевязанные руки.
Покачав головой, Адамберг затянул и застегнул ремень на его брюках. Кромс повиновался, безмолвный, опустошенный, словно бы отупевший. Адамберг молча вел машину, было уже пять утра, до рассвета оставалось совсем недолго. Он не знал, как начать разговор. То ли сперва поговорить о расследовании, то ли, наоборот, взять быка за рога. Был и третий вариант, который всегда рекомендовал ему Данглар: вступить в контакт сразу, но мягко, дипломатично, изящно. По-английски, одним словом. Однако Адамберг был начисто лишен талантов, необходимых для такого вступления в контакт. Раздираемый сомнениями, усталый, он безучастно следил за дорогой. Какая, в конце концов, разница, заговорит он сейчас с парнем или нет? Что это изменит? Он ведь может спокойно отпустить Кромса, дать ему вернуться к прежней жизни. Может ехать с ним в этой машине хоть на край света, не вымолвив ни слова. Может высадить его в любом месте. Кромс своими перебинтованными руками неуклюже достал сигарету. Но зажечь ее он сейчас был не в состоянии. Адамберг вздохнул, включил автомобильную зажигалку и дал ему прикурить. Другой рукой он взял свой второй мобильник: звонил Вейль.
— Я вас разбудил, комиссар?
— Я не ложился.
— Я тоже. Ноле нашел второго свидетеля, он учился в одном классе с Франсуазой Шеврон и Эммой. Полчаса назад он застукал Эмму у квартиры одноклассника: она явилась туда собственной персоной с оружием в руках.
— Бывают такие ночи, Вейль, когда люди готовы сожрать себе подобных. Час назад мы арестовали Арнольда Паоле. Это доктор Поль де Жослен. Он собирался прикончить Кромса в доме старика Воделя.
— Потери есть?
— У Кромса изранены руки. Жослен в больнице Гарша с пулей в животе, но жить будет.
— Это вы в него стреляли?
— Соседка. Шестьдесят лет, рост метр пятьдесят, вес сорок кило, револьвер тридцать второго калибра.
— Где молодой человек?
— Со мной.
— Вы везете его домой?
— В каком-то смысле да. Руки так пострадали, что он пока ничего не может делать самостоятельно. Скажите Ноле, чтобы он приказал оцепить дом Франсуазы Шеврон: этим людям надо любой ценой вытащить из болота Эмму Карно и вместо нее утопить мужа Шеврон. Скажите ему еще, чтобы он сорок восемь часов не давал информации о Карно. Никаких заявлений, ни единой строчки в газетах. Завтра в суде рассматривается дело дочери Мордана. Он отдал себя на съедение, так пусть хоть это будет не зря.
— Разумеется.
Кромс протянул Адамбергу окурок, просительно глядя на него. Адамберг раздавил окурок в пепельнице. В профиль, в свете наступившего утра, весь во власти каких-то неотвязных мыслей, с загнутым книзу носом и приплюснутым подбородком, Кромс был настолько похож на Адамберга, что тот удивлялся, как Вейль мог не заметить этого сходства. Жослен называл парня дураком.
— Я выкурил все твои сигареты в Кисельево, — сказал Адамберг. — Те, что ты оставил у меня дома. Все, кроме одной.
— Жослен что-то говорил о Кисельево.
— Это деревня, где в тысяча семьсот двадцать пятом году умер Петер Плогойовиц. Там был устроен склеп для девяти его жертв, в котором Жослен запер меня.
Адамберг почувствовал, как спину обдало ледяным холодом.
— Он говорил об этом, — сказал Кромс.
— Да. Я здорово замерз там. И каждый раз, когда думаю об этом, опять начинаю мерзнуть.
Километра два Адамберг ехал молча.
— Он запер дверь склепа снаружи и заговорил со мной, подражая твоему голосу. Выходило очень похоже. «Знаешь, где ты находишься, придурок?»
— Голос был похож на мой?
— Еще как. «Все узнают, что Адамберг когда-то подло бросил своего ребенка, и узнают, кем стал потом этот ребенок. А виноват во всем ты. Ты, ты».
— И ты подумал, что это я?
— Конечно. Это говорил настоящий подонок. А именно таким ты и казался, когда пришел ко мне. Чтобы изгадить мне жизнь. Разве не это ты мне обещал?
— Что ты делал в склепе?
— Задыхался. До самого утра.
— Кто тебя нашел?
— Вейренк. Он всюду ходил за мной хвостом, чтобы не дать мне поймать тебя. Ты знал об этом?
Кромс посмотрел в окно. Было уже совсем светло.
— Нет, — ответил он. — Куда мы едем? В вашу чертову Контору?
— Ты не заметил, что мы проехали мимо Парижа?
— Так куда?
— Туда, где кончаются дороги. К морю.
— Понятно, — сказал Кромс, закрывая глаза. — А зачем?
— Поесть. Погреться на солнышке. Посмотреть на волны.