мберг даже не знал, что “считающие ведьмы” на такое способны.
Глава 15
И в комиссариате постепенно воцарилась тишина, поначалу растерянная, потом тревожная.
С момента публикации сообщения прошли сутки, но никто из оставшихся в живых участников исландской эпопеи так и не объявился. Адамберг, отодрав последние колючки со своих брюк, бродил из одного кабинета в другой, то и дело наталкиваясь на озадаченных коллег, чья активность постепенно сходила на нет, – время шло, а Фруасси все не появлялась на пороге своего кабинета с ободряющим известием. Из коридора доносились голоса спорщиков.
– Даже если кто-то из них, да пусть даже никто, не пользуется социальными сетями, – говорил Вуазне, – их бы предупредили. Друзья, родственники.
– Им страшно, – сказала Ретанкур.
Она держала под мышкой жившего при угрозыске упитанного белого кота, который, излучая покой и доверие, безучастно висел на ней, словно чистая, сложенная пополам простыня, и его лапы болтались по обе стороны от ее руки. Ретанкур была любимицей кота по имени Пушок, хотя эта пушинка могла, растянувшись, достигать восьмидесяти сантиметров в длину. Ретанкур как раз собиралась покормить его, то есть отнести наверх к миске, ибо кот, несмотря на отменное здоровье, отказывался самостоятельно подниматься по лестнице и принимать пищу в одиночестве. Поэтому кто-то должен был посидеть рядом с ним, пока он ест, потом снова отнести его вниз и положить на его излюбленное место – теплый ксерокс, служивший ему лежанкой.
– Сам убийца пугает их больше, чем перспектива погибнуть завтра от его руки?
– Они сидят тихо. Если они объявятся и все нам расскажут, их казнят. Зачем совать голову в петлю? Они полагают, что, пока молчат, им ничего не грозит.
– После трех убийств хоть кто-нибудь из них должен попытаться найти лазейку.
– Виктор прав, когда уверяет, что они запуганы до смерти.
– Десять лет спустя?
Адамберг присоединился к ним:
– Да, десять лет спустя. И раз убийца по-прежнему имеет над ними такую власть, значит, он постоянно напоминает о себе. Либо видится с ними, либо пишет им. Не теряет бдительности, не ослабляет хватку.
– А зачем, собственно? – спросил Мордан. – В их группе, сложившейся совершенно случайно за ужином в ресторане, никто никого не знал по фамилиям. И что такого опасного для него они могут нам сообщить?
– Мы бы с их слов составили фоторобот, – сказал Вуазне. – Вдруг кто-то из них в курсе, чем он занимается. Может, им вообще известно гораздо больше, чем мы думаем.
– Вы это о Викторе? – спросил Адамберг.
– Например. Ему пришлось с нами поговорить, у него не было выхода. Но не исключено, что он открыл нам лишь незначительную часть правды. Слишком рискованно для него и для всех остальных давать нам точную информацию о том человеке. Это же относится и к Амадею. Да и Алиса Готье могла рассказать ему гораздо больше. И он тоже теперь должен заткнуться, если жизнь дорога.
– Так что же нам делать? – спросил Эсталер в замешательстве от массового паралича, поразившего его коллег.
– Покормить кота, – сказала Ретанкур, поднимаясь по лестнице.
– Меркаде спит, – сказал Эсталер, загибая пальцы, – Данглар пьет, Ретанкур кормит кота, Фруасси сидит перед компьютером. А мы что?
Адамберг покачал головой. Ему не удавалось вытянуть из клубка даже кончика какой-нибудь одной водоросли, чтобы он тут же не оторвался. Все выходные в ожидании звонка Фруасси комиссар не отходил от телефона дальше чем на метр, поставив его на максимальную громкость. Но он уже потерял всякую надежду. Они испугались, затаились, умолкли. А на защиту полиции никто не полагается. Какой дурак поверит, что убийца откажется от своего замысла, завидев двух охранников у входа? Они-то понимали, что им угрожает, они его знали и видели в действии. Да и сколько времени продержится такая охрана? Пару месяцев? Год? Способна ли полиция отрядить для этого пятьдесят человек на десять лет? Нет. Ведь убийца предупреждал: даже тюрьма не помешает ему их уничтожить. А также их жен, мужей, детей, сестер и братьев. Так с какой стати им являться в полицию? Все равно что прямиком на бойню.
Если вообще исландский след – это след.
В этот теплый воскресный вечер Адамберг ходил взад-вперед по саду с мобильником в руке, а за ним по пятам следовала мамаша кошка. Старый испанец вышел к нему с двумя бутылками пива, как будто подкарауливал его у окна.
– Ну что, hombre, никак?
– У меня ничего не выйдет, Лусио. За одну неделю троих убили, остальные по-прежнему в опасности, притом что о четверых из них я вообще ничего не знаю. Их могут убить завтра, через год, через двадцать лет, когда угодно.
– Ты все испробовал?
– По-моему, да. Даже совершил ошибку.
Дело в том, что распространенное по его приказу сообщение только встревожило убийцу. И никакого проку от него не было. Лажанулся он, одним словом. Или плохо все продумал. Не отмерил семь раз свою мысль. Лусио открыл зубами бутылку.
– Ты так себе все зубы выбьешь.
– Это не мои зубы.
– Тоже верно.
– Ну, ты же не прерываешь следствие на полном ходу, – сказал Лусио. – У этой истории есть конец. Так, что она не должна чесаться.
– А она и не чешется. Но история пока не закончена. Что ни день, то покойник. Вот я сижу и жду очередного трупа в надежде, что убийца оставит след. А он не оставит, будь уверен.
– Ты не заметил другого пути.
– Нет никакого пути. Ничего нет, кроме огромного клубка перепутанных водорослей. К тому же высохших. В таких клубках путей нет. Убийца сам замотал его. И когда вдруг начинает казаться, что в нем проглядывает какой-то смысл, он перезапутывает клубок по-другому.
– А он ни в чем себе не отказывает. – Лусио почесал в пустоте несуществующую руку в том месте, куда его укусил паук. – Ты такой, потому что у тебя уже несколько месяцев не было женщины.
– Какой “такой”? – спросил Адамберг, точным жестом откупорив бутылку о ствол вяза.
– Это тоже портит дерево. “Такой”, что замучил всех вокруг своим клубком водорослей.
– А откуда ты знаешь, что у меня нет женщины? У меня всегда где-нибудь есть женщина.
– Да нет.
Глава 16
В понедельник он добрался на службу только к 9.20 утра. Клубок, бессонница. Человек двенадцать его подчиненных столпились внизу вокруг бригадира Гардона, и Ретанкур уравновешивала своей массой композицию этой живописной жанровой сценки. Они молча и напряженно ждали, не спуская глаз со стойки дежурного, словно гадая, что держит в руках Гардон – дар божий или взрывное устройство. Эта ситуация была внове для Гардона, он никогда еще не оказывался в центре внимания и поэтому не знал, что делать и говорить. И хотя все понимали, что Гардон пребывает в затруднении, никто не решался взять у него из рук письмо. Это бы нанесло дежурному чудовищное оскорбление. Послание вручили ему, и он теперь должен был выполнить свою миссию.
– Его принес курьер, – объяснил он комиссару.
– Кого его, Гардон?
– Письмо. Оно адресовано вам. Но поскольку бумага очень плотная, а почерк очень красивый, словно это приглашение на свадьбу, комиссар, и вот еще из-за этого, – он ткнул указательным пальцем в левый угол конверта, – я показал его лейтенанту Вейренку, а потом уже все пришли посмотреть. – Гардон вложил письмо в руки Адамбергу, так словно подал его на серебряном подносе, и все опять застыли в прежних позах, только взгляды обратились на комиссара. “Они знают что-то, чего ты не знаешь”, – подумал Адамберг, словно услышав хриплый голос Лусио.
Адрес выведен перьевой ручкой – не шариковой и не фломастером, почти каллиграфическим почерком, конверт богатый, с подкладкой. Адамберг чуть ли не с опаской прочел слева вверху адрес отправителя, повергший в ступор его команду:
Общество по изучению письменного наследия Максимилиана Робеспьера
Он слегка сжал пальцами конверт и поднял голову.
– Гильотина, – прошептал Вейренк, выразив таким образом мысли присутствующих, вернее, одну их общую мысль, и тут все принялись качать головами, разводить руками и потирать щеки.
Толкование знака, предложенное Адамбергом, позабавило и раздосадовало их: они давно привыкли, что он попусту тратит время, плутает в дебрях и витает в облаках, поэтому никто не придал значение его словам, никто, кроме Вейренка. Адамберг посмотрел в его смеющиеся глаза.
Ее ужасный нож сверкает на рассвете,
И к небесам вздымается она, как кобра,
Чтоб чью-то жизнь отнять в ее расцвете…
Нет, мы не в силах созерцать сей жуткий образ[5], –
тихо продекламировал лейтенант.
– Цезуры, черт возьми, Вейренк, цезуры! – скривился Данглар.
Вейренк пожал плечами. Его мания, унаследованная от бабушки – кстати, неграмотной, – выдавать ни с того ни с сего второсортные стихотворные поделки “расиновского толка”, как он говорил, выводила майора из себя. В отличие от всех остальных, Данглар стоял ссутулившись и опустив голову. Адамберг без труда читал его мысли. Его помощник не мог оправиться от неудачи в расшифровке знака и своей язвительной реакции на объяснение, предложенное Адамбергом. Как и прочие, он не пожелал принять всерьез “сей жуткий образ”.
– Ну, комиссар, письмо бы распечатать надо, а? – необидно сказал Гардон, и его слова своей прозаичностью рассеяли царившее напряжение, так что все наконец спустились на землю из каких-то тревожных, а то и поэтических пределов.
– Дайте мне нож для бумаги, – сказал Адамберг, протягивая руку. – Не буду же я пальцем его открывать. Идите в Соборный зал, – добавил он, – и захватите всех, кто валандается в кабинетах и у автомата с напитками.
– Меркаде кормит кота, – уточнил Эсталер.
– Ну так приведите кота вместе с Меркаде.
– Иду, – сказала Ретанкур, и никто не вызвался сделать это вместо нее, ибо отправить вниз Пушка и полусонного лейтенанта было задачей нелегкой, особенно учитывая проклятую кривую ступеньку, о которую все постоянно спотыкались. Пока Эсталер хлопотал, раздавая кофе, Адамберг прочел про себя письмо. Он не умел красиво читать вслух, постоянно запинался и даже коверкал слова. И не то чтобы он стеснялся своих подчиненных, просто ему хотелось представить им более или менее вразумительный текст, а он предчувствовал, что утонченная проза отправителя окажется н