– Мне рекордсменка не нужна. Но у вас вполне хватит сил вытащить меня из ледяной воды, если я в нее упаду.
– Сейчас апрель. Там другие погодные условия, нежели в ноябре, когда те двенадцать придурков решили прогуляться по острову.
– Не обольщайтесь. Даже сейчас там от силы пять часов солнечного света в день, и то если повезет. Температура колеблется между двумя и девятью градусами, возможны снегопады, метели, густой туман и дрейфующие льдины в холодной воде.
– Только не Жюстена, – не отступалась Ретанкур. – Он останется тут. Он отлично справляется со слежкой и бесшумен, словно кошка.
– Вы и Вейренк. Данглар нет, конечно. Один только полет выбьет его из колеи на два месяца. Вспомните Квебек. Он останется за начальника, вместе с Морданом. Данглар все знает, Мордан верно мыслит.
Теперь Адамберг шагал взад-вперед вдоль одной стороны стола, Ретанкур вдоль другой, стараясь не споткнуться о лежавшие в углу массивные оленьи рога – сувенир из дремучего нормандского леса, – Адамберг когда-то свалил их туда и забыл убрать. Так они прохаживались туда-сюда, параллельно друг другу, на расстоянии двух метров, разделенные только этим символическим бурладеро в виде стола. Не догадываясь, что за дверью застыл Эсталер с уже остывшим кофе для комиссара. До него доносился шум скандала, и он совершенно растерялся из-за ссоры своих кумиров.
– Если вы не в состоянии выкинуть эту идею из головы, – примирительно сказала Ретанкур, – отложите ее на потом. Покончим с делом Робеспьера, и езжайте себе на здоровье. На теплый камень для поднятия тонуса.
– Я уже заказал три билета на вторник. С открытой датой на случай, если животные начнут двигаться.
– А фамилии в билетах указаны?
– Моя – да. Вашей и Вейренка – нет. Если что, отправлюсь туда с Вуазне, он счастлив будет понаблюдать за северными рыбами. Меркаде тоже подошел бы, но нельзя же оставить его спать три часа на снегу. Вуазне и Керноркян. Или Ноэль.
– Вы с Ноэлем и трех дней не продержитесь.
– Почему же. Его слова я пропускаю мимо ушей. Он сильный и быстрый и может спасти жизнь, если что. Не забывайте этого, Ретанкур.
– Я помню.
– И еще кот. Я возьму с собой Пушка. От него тепла больше, чем от грелки.
Ретанкур замерла на месте. Адамберг тоже, улыбнувшись ей.
– Подумайте, лейтенант. Ответ мне нужен завтра после обеда самое позднее.
Глава 30
Положив в карман телефон и ключи от машины, Адамберг поймал в коридоре Данглара.
– Вы со мной, майор?
– Куда?
– В Брешь. Хочу понять, что от нас скрывают братья.
– Которые не знают, что они братья. Вы устроите там землетрясение, стихийное бедствие.
– А вдруг это окажет на них полезное и благотворное действие.
– Уже начало третьего, а мы еще не обедали.
– Обойдемся сэндвичем в машине.
Данглар в нерешительности поморщился. Но со вчерашнего дня, сам того не желая, он то и дело задумывался о ферме Тот.
– Поужинаем в “Трактире Брешь”, – добавил Адамберг. – В качестве бонуса.
– Давайте заранее закажем меню? С картофельными оладьями?
– Попытаемся.
Проходя через общий зал, комиссар остановился перед столом Вейренка.
– Допрос в Бреши и ужин в “Трактире”, ты за?
– Я за, – сказал Вейренк. – Эти юноши не дают мне покоя.
– Что ты сделал со своими прядями?
– Попытался их покрасить вчера вечером.
– Не очень-то у тебя получилось.
– Не очень.
– Даже хуже стало.
– Да.
– Отсвечивают лиловым.
– Я видел.
Замкнувшаяся в своей скорлупе Ретанкур, не вставая из-за стола, посмотрела им вслед.
Адамберг взглянул на свои часы в тот момент, когда Селеста открыла им большие деревянные ворота.
– Уже четыре, – сказал Вейренк.
Селеста, судя по всему, была даже рада их видеть и с улыбкой пожала им руки, не спуская глаз с Вейренка.
– Она тебя полюбила, – шепнул Адамберг другу детства. – Что там, кстати, сказал Шато? Почему ты не можешь заседать в революционном Конвенте? Ах да, у тебя морда как у античной статуи.
– Римской, к сожалению, – сказал Вейренк, – не греческой.
Адамберг сделал шаг в сторону, чтобы в поисках высохшего репейника пройтись по траве вдоль аллеи. Селеста отправилась за Амадеем и Виктором и привела их прямо из конюшни, от них пахло лошадьми. Вид у обоих был озадаченный. Если бы полицейские поймали убийцу Анри, они бы просто позвонили. Какого черта они сюда приперлись?
– Сожалею, что пришлось побеспокоить вас без предупреждения, – сказал Адамберг.
– Ничего вы не сожалеете, – возразил Виктор. – Полицейские всегда являются без предупреждения. Чтобы застать врасплох.
– Вы правы. Где мы можем сесть?
– А вы надолго?
– Не исключено.
Амадей показал на круглый деревянный стол, стоявший посреди лужайки.
– Если вам не холодно, давайте останемся тут, на солнце?
Адамберг знал, что свидетели чувствуют себя гораздо комфортнее снаружи, чем в закрытом помещении. Он совершенно не собирался на них давить и послушно направился к столу.
– Мне как-то даже неловко, – сказал Адамберг, когда все расселись. – Неловко назвать вам причину нашего появления.
– То есть? – спросил Амадей.
– Дело в том, что вы оба солгали. Тактичнее это выразить трудно.
– Это имеет отношение к отцу?
– Отнюдь.
– К чему же тогда?
– К вашей жизни.
– В которой мы не обязаны перед вами отчитываться, – сказал Виктор, вставая. – Допрашивая бандита, вам не обязательно знать, с кем он спит.
– Иногда обязательно. Но спанье тут ни при чем. Сядьте, Виктор, вы только Селесту перепугаете.
Селеста торопливо приближалась к ним с тяжелым подносом, на котором покачивались всевозможные печенья и напитки. Вейренк тут же вскочил, чтобы помочь ей, и они вместе расставили на столе бутылки и стаканы. Виктор сел на свое место, недовольно нахмурив лоб.
– Амадей, – Адамберг повернулся к встревоженному молодому человеку, – вы сказали, что не помните, за исключением нескольких сцен, первые пять лет, проведенные в детском учреждении.
– Это правда.
– Это неправда. Вы не были ни в каком учреждении. Вас отдали в приемную семью на ферму Тот, где с вами скверно обращались. Родители забрали вас оттуда, когда вам исполнилось пять лет.
Амадей сплел пальцы, но не смог выдавить из себя ни слова. Виктор тут же ринулся в бой:
– С чего вы взяли?
– Навел справки в соцслужбах и на ферме, а если точнее, у мадам Манжматен. У Роберты. В дни большой стирки она приходила помогать супругам Гренье. Она помнит Амадея, от которого отказались при рождении. Помнит, что Мафоре приехали за ним пять лет спустя.
Адамберг говорил медленно, мягко, понимая при этом, что все равно приводит в смятение молодого человека.
– Амадей, вы ничего не вспоминаете, когда слышите эти фамилии?
– Нет.
– Надо дойти аж до уток? Вы говорили, что помните уток.
– Помню.
Положив руку на стол, Виктор согнул указательный палец. Амадей тоже. Знак сговора, приказ хранить молчание.
– Однажды вы разом отрубили головы десяти уткам. Вас заставили выпотрошить их и потом есть на завтрак, обед и ужин. Фермерский работник, мальчик чуть постарше вас, помог вам.
– Мальчика постарше я помню. Я вам говорил.
– А уток? Топор? Кровь?
– Помнит, – подтвердил Данглар так же мягко, как Адамберг.
Амадей разогнул палец.
– А что такого, – сказал он, и у него на лбу и на губе выступили капельки пота. – Да, я рос в приемной семье. Родители просили меня не распространяться об этом. Я не люблю ни вспоминать, ни говорить на эту тему. И вообще, с какой стати? Вам-то какая разница?
– Так значит, – не отставал Адамберг, – вы помните мальчика, который помогал вам есть уток?
– Если есть кто-то в этом мире, о ком я хочу вспоминать, так это он.
– Он защищал вас, да?
– Без него я бы сто раз умер.
Виктор уже согнул кончики всех пальцев, но Амадей, судя по всему, не обращал на него внимания или был просто уже не в состоянии воспринимать его сигналы, погрузившись во мрак воспоминаний, где брезжил лишь один огонек – тот “мальчик постарше”.
– А когда приехали ваши родители, незнакомые вам родители, вас буквально вырвали у него из рук. Говорят, вы вцепились в него и он тоже никак не хотел вас отпускать.
– Я был слишком мал, чтобы что-то понимать. Да, меня вырвали у него ради моего же блага, как мне потом объяснили. А он шептал мне на ухо: “Не волнуйся, куда ты, туда и я. Я тебя не брошу. Куда ты, туда и я”.
Амадей опустил руки и сжал кулаки. Адамберг глубоко вздохнул и поднял взгляд на кроны высоких деревьев. Самое трудное было еще впереди.
– Но он пропал, – продолжал Амадей прерывающимся голосом. – Понятное дело, он же не мог найти меня. Но я понял это гораздо позже. Долгие годы, каждый вечер, всматриваясь в парк, я ждал, что он придет. Но он так и не появился.
– Почему же, – сказал Адамберг. – Появился.
Амадей откинулся на спинку стула, обхватив голову руками, словно животное, которое незаслуженно ударили.
– Он сдержал слово, – продолжал Адамберг.
Виктор разогнул пальцы. Губы его были плотно сжаты.
– Вы на самом деле не узнали его? – Комиссар наклонился к Амадею. – Вот его, – он показал на Виктора, – Виктора, так называемого Виктора Мафоре.
Амадей повернул голову к секретарю отца так медленно, словно, закоченев, утратил способность управлять своим телом.
– Когда вы расстались, он был пятнадцатилетним долговязым, некрасивым, худеньким подростком, а десять лет спустя вы увидели мускулистого бородатого мужчину. Но его волосы, Амадей? Его улыбка?
– Я по-прежнему некрасив, – сказал Виктор с какой-то даже нарочитой небрежностью, пытаясь снизить торжественность момента.
– Мы с коллегами пойдем пройдемся. Оставим вас на несколько минут.
Сев на корточки в траве, Адамберг смотрел издалека, как они, сцепив руки, что-то говорили, перебивая друг друга. Амадей уткнулся Виктору в плечо, тот быстро провел рукой по его волосам, и четверть часа спустя они вроде бы немного успокоились. Он дал им еще пять минут и махнул своим помощникам, сидевшим на скамейке чуть поодаль – английскому костюму Данглара был противопоказан контакт с сырой землей.