– Следите за их пальцами, – сказал Адамберг, медленно подходя к столу. – Сгибая указательный палец, Виктор подает знак Амадею, чтобы он помалкивал.
– Вы не узнали его? – снова спросил Адамберг.
– Нет, – сказал Амадей с совершенно изменившимся взглядом, все еще держа Виктора за руку.
– Узнали, но на подсознательном уровне. Вы узнали его мгновенно, и приняли его, и полюбили простого секретаря своего отца.
– Да, – признал Амадей.
– Теперь займемся вами, Виктор, и вашими тайнами. Как ваша настоящая фамилия?
– Вы ее знаете. Мафоре.
– Да нет. Брошенному ребенку дают три имени, последнее из которых становится фамилией. Так что?
– Лоран. Гренье назвали меня Виктор Лоран.
– Но вы присвоили себе фамилию Мафоре, чтобы заинтересовать Анри. Вы вошли в этот дом под вымышленным именем и прочно в нем обосновались, не сказав Амадею, что были его товарищем по ферме Тот.
Словно в полусне, накрыв руку Амадея своей, Виктор заговорил усталым голосом:
– Я пытался избежать потрясений. Амадей вроде бы пришел в себя, жил неплохо, может быть, и безрадостно, но жил же, и я не хотел эту жизнь ломать. Я был рядом, это главное.
– Все это прекрасно, и я на самом деле вам верю, – сказал Адамберг. – Но вот так вернуться и ничего не сказать ему, врать напропалую все двенадцать лет – чего ради?
– Я вам объяснил.
– Нет, – резко вмешался Вейренк.
– Нет, – сказал Адамберг. – Амадей принял бы вас как божество с фермы Тот. Не от него вы хотели скрыть свое происхождение.
– От него, – не уступал Виктор, лицо его окаменело, лоб, окаймленный элегантными светлыми кудрями, уродливо сморщился.
– Нет. Вы скрывались не от него, а от нее.
– От кого от нее? – вскинулся было Виктор с высокомерным видом.
– От Мари-Аделаиды Пуйяр, в замужестве Мафоре.
– Не понимаю, о чем вы.
– Вы перерыли все документы в доме Гренье, как только достаточно повзрослели. И всё узнали еще до отъезда Амадея.
– Не было там никаких документов! Либо их уничтожили, – выкрикнул Виктор. – Да, я искал, но ничего не нашел!
– Уничтожили? Притом что это было идеальное орудие шантажа? Такие люди, как Гренье? Конечно нет. И вы их нашли. В противном случае как бы вы узнали новый адрес Амадея?
Наступило напряженное молчание, и Данглар предложил выпить портвейна. Или еще чего-нибудь. И, вяло переставляя длинные ноги, поплелся к дому в поисках Селесты. Попросил у нее чего-нибудь покрепче. На этот раз не для себя. Все молча ждали, словно эта манна небесная могла спасти положение или хотя бы оттянуть развязку.
– Хорошо, – в конце концов признался Виктор, выпив два стакана портвейна. – Я действительно рылся в бумагах Гренье. Они спрятали их в балке, в углублении за старой ржавой косой. Но там оказалось всего два письма.
– Вы нашли их до отъезда Амадея, я прав?
– Да, – сказал Виктор, подливая себе портвейна. – Мне было тринадцать лет.
– Там были сотни писем, а не два. И вы узнали много чего еще.
Виктор согнул указательный палец, на этот раз для самого себя. Амадей уже давно перестал что-либо воспринимать. Он так и сидел, уставившись на Виктора с недоумевающим, почти блаженным видом, которому мог бы позавидовать даже Эсталер.
– Только имя его матери и адрес, – сухо заключил Виктор. – Достигнув совершеннолетия, я уехал с фермы, сменил множество работ, но, как только у меня появился мотоцикл, я ездил смотреть на него, прячась в лесу. Пока наконец не придумал, как проникнуть в дом.
– В ином обличье и под вымышленным именем.
– А что тут плохого? Я же ему обещал.
– Это верно. Но прожить тут двенадцать лет, ничего ему не сказав, чтобы избежать “потрясений”, – нет, в это я не верю. Вы хранили молчание по совершенно другой причине.
– Не понимаю, о чем вы, – повторил Виктор.
Его голос звучал устало и при этом возбужденно, потому что он понемногу пьянел, на что, собственно, и рассчитывал Адамберг, все время подливая ему портвейна. Чем больше пьешь, тем пьешь быстрее, и Виктор подтвердил это правило, осушив четвертый стакан двумя глотками. Амадей сидел молча, все так же вцепившись ему в руку. Данглар в кои-то веки был трезв.
– Все вы понимаете, – продолжал Адамберг. – Деньги на содержание посылались для обоих мальчиков. Вот что вы обнаружили.
– Нет, моя мать ничего никогда не платила.
– Неправда. Доказательством тому служат даты и почерк на конвертах. Сначала писала Аделаида Пуйяр. Потом Аделаида Мафоре. Одно и то же имя, одна и та же рука. Что ж тут не понять.
– Все сгорело, – буркнул Виктор.
– Все, кроме воспоминаний. В частности, почтальона.
Отупев от портвейна, Виктор разжал пальцы.
– Ну ладно, – просто сказал он.
– Вы не просто товарищи по несчастью, – сказал Адамберг так тихо, как мог, – вы еще и братья.
Адамберг снова встал из-за стола и на этот раз отправился в лес, где кабан Марк, внезапно застыв на месте, протянул ему морду. Данглар и Вейренк сели поодаль на скамейку. Адамберг опустился на ковер из опавших листьев, и Марк улегся рядом, позволив ему почесать свою утиную морду и тем самым отрешиться от страстей, бушевавших за столом. Адамберг унаследовал от матери чрезвычайную сдержанность в выражении чувств, которые, говорила она, быстро смыливаются и утекают сквозь пальцы, если слишком много говорить о них. Он поднял голову – и Марк последовал его примеру, – заметив стоящего перед ним Вейренка.
– Прошло двадцать пять минут. Если мы будем ждать, пока иссякнут братские сантименты, мы проторчим тут года два, как ты понимаешь.
– Я совсем не против.
Адамберг встал, наскоро отряхнул брюки и, почесав напоследок пятачок Марку, направился к столу разоблачений и признаний. Ему предстояла трудная партия, чего тянуть. Он заговорил стоя, топчась на траве, и все взгляды следили за его передвижениями.
– Виктор появился тут двенадцать лет назад, прокрался словно тень, обманным путем, под вымышленным именем. Почему? Потому во что бы то ни стало хотел скрыть, что Аделаида Мафоре – его мать. Очень странное поведение. Но весьма логичное только с одной точки зрения: если он намерен ее убить.
– Что? – крикнул Виктор.
– Ты получишь слово чуть позже, – безапелляционным тоном заявил Адамберг. – Дай мне сказать. И хуже всего, что желание это Виктор таил в себе уже давно, с самого детства, проведенного на ферме Тот. И оно только усилилось, когда она, приехав туда, даже не удостоила его взглядом. Младшего сына забрала, а его оставила. Каждый день, каждый вечер он упивался своей ненавистью и отчаянием, вынашивая план действий. Она за все заплатит. И вот в двадцать пять лет он поселяется в доме Мафоре. И ждет удобного случая. Для него жизненно важно скрыть тот факт, что она его мать. Пусть она узнает это за мгновение до того, как он нанесет удар. В Исландии. Он охотно поддержал идею отправиться на теплый камень. Там, вдали от мира, чего только не случается. По дороге найдется прорубь, а на островке ее можно будет отозвать в сторону, там скользко, она упадет, ударится головой о скалы, он позовет на помощь, но поздно, ей конец. Он поклялся себе, что живой она оттуда не вернется. Но они попали в туман, и мерзкий ублюдок заколол так называемого легионера. Предположим, это сделал не сам Виктор. Но он воспользовался случаем. Ночью, взяв нож, он точным ударом в сердце убивает свою спящую мать. Второе убийство тут же приписывают ублюдку. Месть свершилась. Опасность возникает десять лет спустя. Амадей показывает ему письмо Алисы Готье. На следующий день после посещения Амадея Алису Готье убивают в ванной. Только зачем было знак рисовать?
– Понятия не имею, что это за знак! – яростно выкрикнул Виктор.
– Отложим знак на потом, – согласился Адамберг, наполняя его стакан. – Вторая опасность: являются полицейские с целью допросить Амадея насчет его разговора с Алисой Готье. Последняя сказала ему правду: Аделаиду Мафоре убили на острове. Но что касается действий “мерзкого ублюдка”, мы располагаем только вашими свидетельствами. Зачем этому мужику убивать Аделаиду? Что касается первого убийства, то, допустим, оно было вызвано ссорой паникующих самцов. Но ее-то зачем? Муж мог воспользоваться случаем и тут же после первого убийства устранить свою жену. Или не муж, а его преданный секретарь Виктор? Алиса Готье, видимо, поделилась с Амадеем своими предположениями. Не исключено, что подозрение падет на Виктора, тем более что Мафоре тоже только что умер. Полицейские теперь от него не отстанут и не ослабят хватку. Тогда Виктор излагает Амадею свой план. Вот где кроется причина их скачки. Им надо было выработать общую версию событий: человек, напавший на Аделаиду Мафоре, падает в костер – очень правдоподобная деталь, – но, если разобраться, совершенно фальшивая, – он унижен и ударом ножа закалывает ее на глазах у всех. “Иначе, – внушает Виктор Амадею, – начнут подозревать твоего отца. Как будут рассуждать полицейские? Убив свою жену, а теперь и Готье, он покончил с собой. Нам это надо?” Амадей, всегда веривший Виктору, своей путеводной звезде, не сомневается в виновности отца. У меня все.
Раскрасневшийся от выпитого Виктор налил себе очередной стакан – Адамберг уже сбился со счета – и попытался говорить спокойно. Выпрямив спину не хуже Робеспьера, он принял позу оскорбленного пьяницы, пытающегося не упасть со стула.
– Нет, комиссар. Все произошло именно так, как мы вам рассказали. В противном случае почему бы убийца стал нам угрожать? Почему все молчали бы целых десять лет? Если их убил я?
– В этом-то и проблема. В их молчании.
– При этом, комиссар, должен признать, ваша гипотеза звучит весьма убедительно, – нагло заявил Виктор.
Он встал, пошатываясь, и одним взмахом руки смел со стола все стаканы. Схватил бутылку портвейна и отпил несколько глотков прямо из горлышка. Потом завопил, расставив ноги и размахивая бутылкой:
– И я вам скажу, почему она звучит убедительно! Потому что да, да, я мечтал ее убить! Да, я всегда мечтал об этом! Да, когда она забрала Амадея, я поклялся, что сделаю это! Да, опять же, я появился здесь, чтобы быть ближе к брату. И да, я ничего не сказал, чтобы никто не догадался, что я ее сын, черт возьми! Или что она, черт возьми, моя мать! Чтобы безнаказанно прикончить ее! Да, да, Исландия подвернулась очень кстати! Да, я поддержал идею отправиться на их сучью скалу! Но легионера убил этот козел, хотите верьте, хотите нет. И да, мне пришла в голову мысль заколоть ее по