Фруасси. При свете дня Ретанкур обязательно заметила бы объектив камеры. Но она осматривала ванную вечером, поднимала глаза к потолку, и ее слепили лампы встроенных светильников, размещенных вокруг датчика. Адамберг зажег свет, не отрывая взгляда от объектива. Линза не блестела. С чувством безграничного удовлетворения он взобрался на стул и отвинтил устройство. Теперь парень в курсе. Адамберг прижался ухом к северной стене, из-за которой доносились только негромкие звуки, но там явно кто-то засуетился, стал передвигать вещи, открывать шкаф.
Спустя одиннадцать минут мужчина торопливо вышел из дома. Отодвинув штору, Адамберг смотрел в окно на полицейских в форме и с оружием: не заметить их было невозможно. Реми Марлло, или как его там, пузатый мужичок невысокого роста с рюкзаком на спине, решил бежать. И угодил прямо в руки комиссара Декартье.
– Куда это мы бежим? – зверским голосом заорал комиссар, чтобы его непременно услышали возможные свидетели. – Ты что, боишься полицейских? Как их увидишь, сразу даешь деру?
– Может, чувствуешь за собой какую-то вину? – осведомился один из лейтенантов.
– Нет, конечно! Вот черт! Чего вы от меня хотите?
– Хотим узнать, почему ты бежишь.
– Потому что спешу!
– Ты не спешил, когда вышел из дома. А как только нас увидел, сразу понесся изо всех сил!
– Что у тебя в рюкзаке? Наркота?
– Вы что, я такое не употребляю!
– Может, ты что-то другое употребляешь?
– Да что вы от меня хотите, в конце концов?
– Хотим знать, почему ты убегаешь.
Адамберг успокоился, задернул штору и уничтожил все следы своего пребывания у Фруасси. Пусть никогда не узнает, что у нее было обнаружено это мерзкое устройство. Нужно немедленно установить новый детектор дыма. Он позвонил Ламару, который без посторонней помощи построил дом для своей матери в Гранвиле. Бригадир заверил его, что через два часа все будет сделано. Адамберг отправил ему фотографию устройства и его размеры, чтобы тот подобрал похожее. Хотя Ламар не знал, что работает в квартире Фруасси, Адамберг потребовал от него, чтобы он молчал, а Ламар даже слегка обиделся: как можно ставить по сомнение его умение держать язык за зубами? Ведь он пришел в полицию из армии – Великой Немой[6], – и это, бесспорно, наложило на него отпечаток. Конечно, ему не хватало воображения, но он был исполнителем, о каком можно только мечтать. А люди с воображением считали своей священной обязанностью без устали спрашивать, насколько обоснованны те или иные действия.
Декартье оставалось только сдержать слово. Адамберг считал, что тот так и поступит.
Глава 15
Комиссар назначил Ретанкур встречу на заднем дворе комиссариата. Она вышла к нему широким гусарским шагом, едва он захлопнул дверцу машины.
– Дело сделано, – спокойно сообщил Адамберг. – Она никогда ни о чем не узнает.
Он сунул руку во внутренний карман куртки и вытащил детектор дыма.
– Вот, – показал он на черный выпуклый глазок, блестевший на солнце.
– Боже мой, – пробормотала Ретанкур, поморщившись от досады.
– Все закончилось, Виолетта, – ласково проговорил Адамберг.
– Нет, она заметит, что детектор дыма пропал.
– Сейчас, когда мы с вами разговариваем, Ламар устанавливает другой. Очень похожий, только настоящий.
Ретанкур почувствовала прилив восторга, хотя плохо умела выражать это ощущение, как и многие другие.
– Он же показался мне нормальным, этот датчик, – прошипела она сквозь зубы и нахмурилась. – И то, что она его установила при первой же возможности, тоже. Вот дерьмо! Я должна была заметить.
– Нет.
– Должна была. Но я представить себе не могла, что камеры слежения так быстро начнут встраивать в эти штуковины. Еще полугода не прошло, как появилось распоряжение об обязательной установке датчиков. Наверное, это и сыграло роль, и я расслабилась. Черт, мне нужно было догадаться, – повторяла она.
– Нет, потому что вы не могли. По крайней мере, только не вечером, при свете встроенных ламп. Линза не блестит. Я проверил.
Адамберг почувствовал, что она немного успокоилась и перестала корить себя.
– Я тогда сказал “Тем лучше”, помните? Того типа приняли люди Декартье, комиссара девятого округа.
– Черт, и вы не двинули этому гаду в морду?
– Ретанкур, – мягко одернул ее Адамберг.
– Извините.
– Я ведь только что вам говорил, что ей незачем об этом знать. Вот ее ключи. Положите их как-нибудь в ее сумку. Я заберу компьютер и записи, как только представится возможность. А пока уничтожьте эту гадость. – Он положил устройство ей на ладонь. – И гору круассанов Фруасси.
– Круассанов?
– Чтобы она не знала, что я их утром не съел. Это тоже очень важно.
– Хорошо, обязательно.
– Когда она вернется утром домой, она обнаружит, что вода у соседа больше не сливается. И все будет хорошо.
– Она больше не заходит в эту проклятую ванную комнату. Как же она узнает?
– И то верно.
– Вижу только одно решение. Завтра приглашу ее поужинать со мной.
– И?..
– И, заехав за ней, попрошусь помыть руки. И сообщу, что сосед воду не сливает. Еще несколько раз проверю: ничего. Скажу, что сосед, наверное, починил свой бачок, слишком чувствительный к вибрации почвы.
– Такое бывает?
– Нет. Но я ее сумею убедить, приложу все силы.
– Думаю, в этом я могу на вас рассчитывать.
– Проблема в том, что я никогда не приглашала ее вместе поужинать. Правда, есть один способ, – сказала Ретанкур, немного помолчав. – Она помешана на Вивальди, вы ведь знаете.
– Нет, впервые слышу.
– Да, Вивальди! В воскресенье в маленькой церквушке недалеко от моего дома будет концерт. Скажу ей, что мне не хочется идти на него одной. Это сработает.
– Вы все равно собирались туда идти?
– Вот уж нет!
– А как вы объясните, что сами едете к ней, вместо того чтобы ей к вам приехать?
– Я не буду ничего объяснять, я собираюсь ее убедить.
– Ну да, конечно.
– Комиссар, и еще минутку: я против этого паука, совершенно против.
– Я знаю, лейтенант. Впрочем, может, не будем это снова обсуждать? Хотя обсуждения и не было.
– Действительно, какой смысл?
– Значит, на этом и закончим.
– Только вот еще что, комиссар: если займетесь этим поганым пауком и вам кто-нибудь понадобится, я буду тут.
Сунув руки в карманы, с легкой улыбкой на губах Адамберг направился к зданию. Он вошел в кабинет Фруасси, слишком поглощенной поисками, чтобы заметить его появление. Ему пришлось положить руку ей на плечо, и она вздрогнула.
– Сделайте передышку, лейтенант. Пора немного расслабиться.
– Но я только начала хоть что-то находить.
– Тем более, пойдемте во двор, прогуляемся. Вы заметили, что расцвела сирень?
– Я?! – обиженно откликнулась Фруасси. – Как вы думаете, кто ее поливал, когда она стала засыхать? Когда вы еще были в Исландии?
– Вы, лейтенант. Но есть еще кое-что. Вы помните пару дроздов, которая свила гнездо среди побегов плюща три года назад? Так вот, они вернулись. И самка высиживает яйца.
– Вы думаете, это те же самые?
– Я спросил у Вуазне. Это они. Он уверен. Самец здорово отощал. У вас не найдется немного сливочного кекса? Они от него без ума. Знаете, Фруасси, мне хотелось бы, чтобы сотрудники не ходили по кабинетам и не обсуждали паука-отшельника.
– Я поняла. Подождите меня в коридоре, мне нужно кое-что закончить.
Адамберг удалился. Все знали, что Фруасси никогда не открывает при свидетелях шкаф со своими припасами, считая, что ее тайна нерушима. И в то же время прекрасно зная, что это не так. Она догнала его через несколько секунд, неся два ломтика кекса в руках и свой ноутбук под мышкой.
– Они вон там, – сообщил Адамберг, когда они вышли во двор, и показал на скопление переплетенных травинок, висящее на плюще в двух метрах от земли. – Вы ее видите? Мамашу? Не подходите слишком близко. А это самец.
– Да, вы правы, он хиловат.
Фруасси аккуратно положила компьютер на каменную ступеньку и начала крошить первый ломтик кекса.
– Так вот, о сиротском приюте, – заговорила она. – Речь идет о детском доме “Милосердие”. Это учреждение было реорганизовано двадцать шесть лет назад, теперь это центр помощи подросткам. А значит, архивы могли быть уничтожены или перевезены в другое место.
– Никаких шансов, – вздохнул Адамберг, который раскрошил второй кусок кекса и стал кормить птиц.
– Подождите. Прежний директор умер – ему сейчас исполнилось бы сто одиннадцать лет, – но у него был сын, и он вырос в этом “Милосердии”. Не совсем, он жил отдельно от остальных, но ходил на уроки и ел вместе с воспитанниками. Похоже, пошел по стопам отца: он стал детским психиатром. Лечит детей. Сейчас, одну секунду.
Фруасси белоснежным платком вытерла пальцы, жирные от кекса, и стала что-то искать в компьютере.
– У меня вылетело из головы название книги, – объяснила она, а тем временем Адамберг вытер замасленные ладони о брюки.
– Вы испортите брюки.
– Это вряд ли. Какая книга?
– Сын опубликовал – за свой счет – маленькую книжку под названием “Отец 876 детей”. Текст в свободном доступе, так что прочитать ее не составило труда, – добавила она немного разочарованно. – Он описал тамошнюю жизнь, мальчиков, которые его окружали, драмы, праздники, драки, уловки, чтобы обмануть охрану и пойти смотреть на девочек через высокую решетку, отделявшую один двор от другого. Но главное – тысячу и одну хитрость, которые использовал его отец, чтобы управлять этими брошенными детьми. В связи с этим он анализирует разнообразные последствия родительской безответственности. Написано проникновенно, жестко, но для нас там нет ничего интересного. Кроме того, что сын, совершенно очевидно, очень много знает о “Милосердии”, и он это подчеркивает. Много точных ремарок с указанием дат и имен персонажей: похоже, это сведения из архивов. Они у него, комиссар.
– Прекрасно, Фруасси. Вы знаете, где можно найти этого сына?