– Это утешает.
Эстель встретила троих полицейских без малейшего удивления. Пока у них проблемы, она сможет видеть этого офицера с рыжими прядями каждый вечер. У нее это уже вошло в привычку, а привычка превратилась в смутное желание. Когда они завершат свое дело, то исчезнут, и он вместе с ними. Она предпочла отойти в сторонку, сделать вид, будто этим вечером очень занята.
– Я попробую другое блюдо, – сказал Вуазне. – Возьму фаршированного молочного поросенка. Думаете, стоит?
– По мнению Данглара, безусловно, – заметил Вейренк.
– Что нам следует думать о мнении Данглара в настоящий момент? – произнес Адамберг. – Впрочем, по поводу молочного поросенка я с ним согласен, но только по поводу поросенка. Вуазне, до вас доходили какие-нибудь слухи о Дангларе? Говорят, когда Ноэль грохнул кулаком по его столу, это наделало шума.
Вуазне потупился и положил ладонь на живот. Вейренк встал и пошел к стойке сделать заказ. От Адамберга не укрылось, что Эстель редко поглядывала в сторону беарнца. Она немного отступила, Вейренк сделал шаг вперед.
– Мне кажется, он думал, что делает как лучше, – проговорил Вуазне.
– Какая разница, что он думал, лейтенант? Если бы не вмешались Мордан и Ноэль, я схлопотал бы выговор. Мне важно, что думаете вы.
– Он слишком налегал на вино.
– Это ничего не объясняет, он всегда налегает на вино.
– Он думал, что делает как лучше.
– А сделал хуже.
Вуазне так и сидел понурившись, и Адамберг решил, что пора остановиться. Он не хотел мучить лейтенанта, попавшего между молотом и наковальней.
– Вы, наверное, что-то нашли и теперь сумеете доказать, что он сделал хуже? – оживился Вуазне. – Вы видели архивы?
– Полностью. Эти “скверные мальчишки” организовали банду в сиротском приюте. Которая носила забавное имя.
Вейренк достал из сумки папку и положил ее перед лейтенантом. “Банда пауков-отшельников. Клавероль, Барраль, Ламбертен, Миссоли, Обер и Ко”.
Вуазне не заметил, как Эстель принесла ему молочного поросенка, не поблагодарил ее даже кивком. Он не отрывал глаз от наклейки на папке.
– Господи, – пробормотал он наконец.
Адамберг подумал, что всякий, кто обнаруживает этих пауков-отшельников семидесятилетней давности, призывает на помощь Господа или Богоматерь.
– Скорее дьявол, – поправил он. – Бывший директор приюта говорил, что дьявол вселился в их души. Клавероля, Барраля и остальных.
– При чем здесь пауки-отшельники? Разве речь идет не о людях?
– И о пауках, и о людях. Сначала поешьте, а потом уже посмотрите фотографии. Вейренк вам все расскажет, он прочитал досье от корки до корки, пока мы ехали в поезде.
– Откуда ты знаешь? Ты ведь спал.
– Да, спал.
Вейренк изложил Вуазне все факты. Тот жевал механически, кажется даже не чувствуя вкуса еды, сосредоточившись на рассказе лейтенанта. И даже не прикоснулся к своему стакану мадирана.
– Выпейте немного, Вуазне, я сейчас покажу вам снимки.
И снова фотографии, словно зловещие игральные карты, с громким хлопком легли на стол. Вуазне послушно отпил несколько глотков вина. Его взгляд перескакивал с одного безногого малыша на другого, с мальчика без щеки на того, кто лишился яичек, на того, кто остался с ужасным шрамом на руке. Потом Вуазне оттолкнул снимки, залпом допил вино и с громким стуком опустил стакан на стол.
– Получается, вы были правы, комиссар, – произнес он. – Дело пауков-отшельников существовало. Когда-то. И теперь они снова вернулись, ползя на своих восьми лапках. Потомки тех давних пауков. Я хочу сказать, они вернулись, чтобы угодить прямо в руки своей бывшей жертвы.
– Так и есть, Вуазне.
– Или нескольких бывших жертв, – вставил Вейренк. – Или всех сразу.
– Примерно десять лет назад в одном кафе в Ниме Клавероль говорил о малыше Луи. О том, которому отняли ногу. Малыш Луи ему угрожал. Клавероль над ним посмеялся, как в старые добрые времена, а Луи посоветовал быть осторожным, потому что он, Луи, не один.
– То есть жертвы, в свою очередь, могли сколотить банду?
– Почему нет?
– Хорошо, а третий, Ландрие, не имеет ничего общего с бандой. С ним мы налетели на подводный камень.
Подводные камни – скалы, острые как копья, на которые напарываются брюхом корабли. Вуазне вырос в Бретани.
– Необязательно, – заметил Адамберг. – Клавероль и его банда частенько удирали из приюта. Они запросто могли познакомиться с Ландрие во время своих ночных прогулок по Ниму. Это вполне вероятно. А что там с этой изнасилованной девочкой, Жюстиной Повель?
Лейтенант вздохнул и потер лоб, восстанавливая в памяти два нелегких часа, проведенных в компании этой женщины.
– Нас в полиции немного учат этому, ведь так? – неохотно заговорил он. – Как обращаться с женщинами, которых изнасиловали, а главное – как их разговорить. Но плохо учат, комиссар, очень плохо. Я целый час пытался сломать ее защиту. Она замкнулась, заблокировалась, отгородилась стеной. А я ведь делал все, как меня учили, я ведь считаю, что умею быть деликатным. Я отношусь к женщинам с глубоким уважением, но не получаю его в ответ. Наверное, виновата моя внешность, наверное, в ней все дело.
– А что не так с вашей внешностью? – осведомился Вейренк.
– Она далеко не деликатная, это правда. Вероятно, это и сыграло против меня, когда я встретился с той женщиной.
– Или дело просто в том, что вы мужчина, Вуазне, – произнес Адамберг, пораженный приговором, который лейтенант вынес самому себе.
– Нужно было послать женщину, – жалобно проговорил Вуазне. – Этому ведь нас тоже учили. Она совершенно сломлена, эта Жюстина, совершенно сломлена. Но в конце концов она все-таки заговорила. Раз она согласилась со мной встретиться, значит, она, так или иначе, этого хотела. Что я предпринял? Я хорошо оделся, как вы видите, пришел к ней с цветами, с тортом, очень нежным тортом из фруктового суфле. Глупость, наверное, но это, похоже, помогло. Потому что она не выносит мужчин, не выносит, когда к ней приближаются, это правда. Она так и живет со своим страхом и стыдом, потому что так и не дождалась правосудия. Нас этому тоже учат. Но я соврал, сказал, что мы добьемся справедливости. Потому она и успокоилась.
– Может, нам это удастся, лейтенант.
– Я очень удивился бы.
– Она подозревает кого-нибудь?
– Она клянется, что никого не смогла ни опознать, ни описать хоть приблизительно. Потому что он был не один. Они сделали это втроем. Втроем. Ей было шестнадцать лет, и она была девственницей.
Вуазне умолк, снова потер лоб, достал из кармана таблетки.
– Череп раскалывается, – пожаловался он. – Похоже, она думает об этом целыми днями.
– Поешьте, – участливо предложил Вейренк, придвигая Вуазне припасенную для него тарелку сыра.
– Спасибо, Вейренк. Извините, это все очень тяжело.
– Их было трое? – снова заговорил Адамберг. – Феномен банды?
– Да. В пикапе – классическая ловушка. Один за рулем, двое выбирают жертву. Водитель останавливается и спрашивает дорогу, двое остальных набрасываются на девушку и грузят в машину. Она отдала мне статью о ее “крестном отце” на случай, если мы захотим его снова расспросить. Это Клод Ландрие, случайный свидетель. Судя по всему, она пока не знает, что его уже нет в живых. Это даже не статья, а просто интервью, где мужчина рассказывает о “страшном шоке”, который он испытал. Оно не представляет для нас интереса.
– На снимке, наверное, его лавочка? – поинтересовался Адамберг.
– Конечно. Кто же откажется от бесплатной рекламы?
– Покажите-ка, лейтенант, – попросил Адамберг. – Интересно, зачем она вам ее дала?
Ничего не понимая, Вуазне вытащил из портфеля старую газетную статью. Вейренк разлил всем по второй порции мадирана, и на сей раз Вуазне с удовольствием отпил большой глоток. Ему полегчало.
– Вы приняли это близко к сердцу, Вуазне, – заметил Вейренк.
– Наверное.
Адамберг сосредоточенно рассматривал старую газетную вырезку и толстое лицо немолодого Ландрие, снятого в его роскошной шоколадной лавке, где продавец в халате суетился за прилавком, обслуживая вереницу покупателей. Комиссар нахмурился, снова открыл папку доктора Ковэра и достал оттуда снимки мальчишек из банды пауков-отшельников, которых фотографировали несколько раз с момента поступления в приют до восемнадцати лет. Вейренк не отвлекал его и не задавал никаких вопросов.
Прошло несколько томительных минут, и Адамберг поднял голову: он улыбался, выражение его лица было почти воинственным, словно он только что вернулся с поля боя. Видимо, он не замечал, что происходит вокруг, а потому с удивлением воззрился на свой полный стакан.
– Это я сам себе налил? – осведомился он.
– Нет, это я, – успокоил его Вейренк.
– Хорошо. Видимо, я не заметил.
Он положил свои длинные широкие ладони на стол, прижав одной газетную вырезку, а другой – фотографии из папки Ковэра.
– Браво, Вуазне! – заявил он.
Он поднял стакан, приветствуя лейтенанта, тот поднял свой, ничего не понимая.
– Вот здесь Клод Ландрие, мы это знаем, – медленно произнес он. – Тут его лавка, продавец, покупатели. Газета вышла через два дня после изнасилования. Фото тоже.
– Тут нет даты.
– Преступление было совершено тридцатого апреля. Первого мая лавка была закрыта, а жандармерия – открыта. Ландрие поспешил туда со списком знакомых своей “крестницы”. Газета вышла второго мая. Фото сделано в тот же день. Присмотритесь повнимательнее: на прилавке стоит букет ландышей, еще свежий. Да, это фото от второго мая. Ландрие наверняка мечтал не о такой рекламе.
– Почему?
Адамберг указал пальцем на лицо одного из покупателей:
– Потому что вот это Барраль. А здесь у нас Ламбертен.
Вейренк покачал головой и забрал у комиссара фото.
– Я в этом не уверен, – сказал он. – На последних снимках Барралю и Ламбертену восемнадцать лет. Как ты можешь узнать их в этих сорокалетних мужиках? А вы, Вуазне?