или на кладбищах: вспомним знаменитые норы отшельниц на кладбище Невинных в Париже. Это кладбище, как мы знаем, было закрыто и очищено в 1780 году по причине распространявшегося оттуда зловония. Останки перенесли в катакомбы Монружа…
Данглар выражался сухо и точно, и Адамберг заставлял себя сохранять спокойствие. Реванш майора еще не состоялся.
– Давайте вернемся к сути, майор, – сказал комиссар.
– Очень хорошо. Этих женщин уважали, вернее, почитали, однако это не означало, что их хорошо кормили. Их страдания во имя Господа расценивались жителями города как некая гарантия божественной защиты. Женщины считались своего рода святыми покровительницами поселения, как бы отталкивающе они ни выглядели и как бы ни деградировали.
– Спасибо, Данглар, – перебил его Адамберг. – Мне, прежде всего, хотелось бы знать, какие мотивы побуждали этих женщин запереть себя в этих кельях-могилах. Конечно, они страстно желали удалиться от мира, чтобы посвятить себя Богу, но для этого существовали монастыри. Так что же? Вы можете рассказать нам о мотивах?
– Невозможность далее существовать в этом мире, – ответил Данглар, не отрывая глаз от своих бумаг и без всякой надобности переворачивая страницу. – На самом деле монастыри закрывали двери перед подобными женщинами. Они были недостойными созданиями, заклейменными обществом. Этим женщинам было запрещено выходить замуж, рожать детей, работать, заводить друзей, пользоваться уважением и даже говорить, ибо они были нечисты. Либо они “беспутничали” до замужества, либо от них отказалась семья из-за того, что они были увечными, или незаконнорожденными, или уродливыми и никто их не брал замуж. Либо, чаще всего, они были изнасилованы. Отныне эти пропащие женщины, которых обвиняли в том, что их осквернили, что они потеряли девственность, на которых показывали пальцем, были обречены на бродяжничество, проституцию – или затворничество. Или же сами они, убежденные в своей виновности, отправлялись искупать грехи в мучительном заточении. Мне не хотелось бы больше об этом говорить. Помимо чисто исторического интереса, эти отшельницы ничем, кроме названия, не связаны с текущим расследованием.
– Кроме названия, это правда, – проговорил Адамберг. – Благодарю вас.
Данглар сложил свои листки в маленькую ровную стопку, забрал их и вышел из комнаты. Адамберг посмотрел на своих подчиненных.
– Кроме названия, – повторил он, прежде чем всех отпустить.
Глава 34
Адамберг сделал знак Меркаде и поднялся на второй этаж к автомату с напитками.
– Лейтенант, на совещании я не упомянул кое о чем. Когда вы будете искать изнасилованных женщин, содержавшихся в психбольницах, рассматривайте только случаи незаконного лишения свободы. Отцом. Начните с этого.
– И я никому об этом не должен говорить.
– Если только Фруасси. А также Вейренку и Вуазне, если захотите. Пусть это останется между нами.
Меркаде задумчиво смотрел вслед вышедшему за дверь Адамбергу. Незаконное лишение свободы? Почему это должно заставить женщину убивать при помощи пауков? Пусть даже она и жила рядом с ними на чердаке или в подвале. Мы все живем с ними рядом. Но безотказный Меркаде никогда не стал бы оспаривать распоряжения шефа. Сам Меркаде побоялся бы руководить людьми в этом адском деле о пауках-отшельниках.
Адамберг нашел Фруасси во дворе: она сидела на каменной ступеньке, наблюдая за вечерней кормежкой птенцов. Не забыв прихватить с собой компьютер, от которого не удалялась больше чем на два метра. Комиссар присел рядом с ней.
– Как у них дела? – спросил он.
– Добрались до последней малины.
– У нас еще есть?
– Конечно. Что будет с Дангларом?
– Что-нибудь.
– Печально.
– Не факт. Можно узнать точный день и час похорон Оливье Вессака?
– Через местную похоронную службу. Но ничто не говорит нам о том, что церемония пройдет в Сен-Поршере. Это может быть в Ниме или в другом месте.
– Хорошо бы узнать, где могилы его родителей.
– Он был сиротой, комиссар. Отец и мать были депортированы и погибли.
– Тогда бабушки и дедушки.
Фруасси открыла ноутбук, в то время как дроздиха тащила в гнездо последнюю ягоду, а Адамберг краем глаза посматривал на Данглара. В дальнем углу двора майор грузил в багажник картонную коробку.
– На кладбище Пон-де-Жюстис в Ниме, – доложила Фруасси.
– Значит, там все и пройдет.
– Сейчас проверю.
– Ну что он, дурак, делает?
– Кто?
– Данглар. Он запихивает коробки в машину.
– Он уходит? Я нашла, комиссар! Оливье Вессак, погребение в пятницу десятого июня, в одиннадцать часов.
– Завтра? Так скоро? Спустя сутки?
– Потому что в субботу погребение обойдется дороже. А значит, пришлось бы отложить до понедельника.
– Похоже, Ирен убедила Элизабет поторопиться. Ну что он, дурак, делает? – повторил Адамберг. – Лейтенант, скажите мне номер телефона жандармерии Лединьяна. Не так быстро, я не успеваю набивать. Имя начальника?
– Фабьен Фаслак. Капитан.
– Есть и еще кое-что. Меркаде вас проинформирует, и это останется между нами.
Адамберг встал, ожидая, когда парень из Лединьяна ответит на его звонок. Наискосок пересек двор, отодвинул Данглара, склонившегося над багажником служебной машины, и стал читать этикетки, аккуратно наклеенные на коробки: “Словари и антологии”, “Личные вещи, безделушки XIX в., египетский скарабей”, “Мои работы; эссе по криминологии в Священной Римской империи в XV в.”.
Все ясно. Данглар собрал чемоданы.
– Жандармерия Лединьяна? Это комиссар Адамберг. Соедините меня, пожалуйста, с капитаном Фаслаком, это срочно.
Что-то щелкнуло, кто-то выругался, и капитан взял трубку.
– Вы еще на работе, капитан?
– У нас только что произошло два столкновения на шоссе, черт бы их побрал! Говорите скорее, комиссар, в чем дело?
– Вы ведь выделили двоих людей для охраны Роже Торая?
– Вы же знаете, сами просили. Так что у меня осталось на два человека меньше, и я не знаю, как буду выкручиваться.
– Вы не можете получить подкрепление из Нима?
– Они сами чуть живые. У них произошел взрыв газа в аварийном доме. Там месиво. Возможно, криминал.
– Я понимаю, Фаслак. Завтра с утра к вам прибудут двое моих людей, они сменят ваших.
– Это отличная новость, Адамберг.
– В котором часу приходит первый поезд?
– В Ним – в девять ноль пять. Почти круглая цифра, это редкость.
– А отправляется?
– В шесть ноль семь. Может, хоть вы понимаете, почему поезда приходят и уходят в такое время, как ноль часов четыре минуты, ноль часов семь минут, восемнадцать минут, тридцать две минуты? А не просто в десять часов, десять пятнадцать, десять тридцать? Надо сказать, эти фокусы с минутами для меня темный лес. Но самое ужасное, что поезда действительно прибывают в ноль часов семь минут, восемнадцать минут, тридцать две минуты!
– Я тоже никогда этого не понимал.
– Вы меня успокоили. И спасибо за помощь.
– Я вам также пришлю женщину. Будет не так заметно.
– Что вы собираетесь делать?
– Завтра состоятся похороны четвертого старика, погибшего от яда паука-отшельника. В одиннадцать часов на кладбище Пон-де-Жюстис.
– Думаете, это убийство?
– Ничего не говорите.
– Понял. Не хотел бы я оказаться на вашем месте, Адамберг.
– Вполне возможно, что двое оставшихся друзей, Ален Ламбертен и Роже Торай, придут на похороны. Мои люди будут вести непосредственное наблюдение, а женщина, изображая журналистку, сфотографирует присутствующих.
– На случай, если убийца придет на похороны.
– Нельзя пренебрегать такой возможностью, капитан.
– Нельзя.
– Они явятся к вам сразу после прибытия. Можете назвать мне какую-нибудь местную нимскую газету?
– “Арена”. Она самая настырная – в плане фотографий.
– И я хочу напомнить, Фаслак: пустите слух о пауке-мутанте. Никто не должен знать о наших подозрениях, что это убийство. Иначе убийца запсихует и угробит оставшихся двоих, прежде чем мы успеем ее остановить. Она должна завершить свою миссию. И опережает нас на двадцать лет.
– Она?
– Думаю, да.
– Дело дрянь, комиссар. Гниль и изврат. Удачи вам, и спасибо, что смените наших.
Адамберг положил руку на плечо Данглара, застывшего у машины.
– А вы, майор, стойте здесь. Нельзя после стольких лет уйти вот так, не сказав ни слова на прощание. Я сейчас вернусь. Сколько времени?
– Без пяти восемь.
Он прошел через общую комнату в кабинет Ретанкур, которая складывала вещи, собираясь домой.
– Подождите меня, лейтенант. Кто еще здесь, кроме вас? – спросил он, окидывая взглядом длинную комнату.
– Керно, Вуазне, Меркаде, Ноэль. Керно и Вуазне сегодня дежурят, а Меркаде спит.
– Мне нужны два человека на завтра. И еще вы, Ретанкур. Поезд в Ним в шесть ноль семь. Не в шесть ноль пять, а в шесть ноль семь. Нормально?
– С кем? Ламар сидит с сыном.
– Не беспокойте его.
– Жюстен – с отцом и матерью.
– А его побеспокойте. Они и так все время вместе.
– Да, ничего с ними не случится.
– Совершенно ничего. Позвоните ему, он поедет с вами. Если хочет, пусть прихватит отца с матерью. Ваше задание: похороны Вессака завтра в одиннадцать на кладбище Пон-де-Жюстис.
– И там, вероятно, будут Торай с Ламбертеном. Значит, усиленная охрана.
В этом состояло еще одно преимущество Ретанкур: не нужно было ничего объяснять ей по пунктам.
– А вы, лейтенант, будете фотографом из местной газеты “Арена”.
– Сфотографировать всю толпу. Обращать особое внимание на женщин?
– Снимайте всех. Она вполне может загримироваться под мужчину. В таком возрасте это совсем нетрудно.
– Вы думаете, она старая?
– Да. В некотором смысле она родилась в Средние века.
– Ясно.
Адамберг поднялся на второй этаж, чтобы предупредить Ноэля: тот сидел у автомата с напитками рядом со спящим Меркаде и потягивал пиво.