– Да, – ответил Данглар, безуспешно пытаясь подняться.
– Значит, Ноэль оказался прав: вы уже не полный идиот, вы постепенно возвращаетесь. Правда, издалека.
– Да, – повторил Данглар, – но дело уже сделано – преступление и оскорбление.
– А с чего это вы взяли, что этим “другим” хоть что-то известно о том, как вы покрывали Ришара Жарраса? Кроме Фруасси, Ретанкур и Вейренка, на которых можно полностью положиться.
Страдая от боли – Адамберг не поскупился на удар, – ошеломленный Данглар смотрел на комиссара, все так же стоявшего к нему спиной, облокотившись на подоконник. Смотрел, осознавая, что тот ни слова никому не сказал о его предательстве. Слетев с рельсов и устремившись в безумной гонке неведомо куда, он и вправду забыл, что за человек Адамберг.
Комиссар закрыл окно и повернулся к майору.
– Ну что, Данглар, вы вернулись?
– Вернулся.
Адамберг поднял опрокинутый стул, протянул майору руку, помог подняться и сесть. Бросил беглый взгляд на расползающийся по нижней челюсти синяк и сказал:
– Подождите, я сейчас.
Он вернулся через пять минут с пакетом льда и стаканом.
– Это приложите, а это выпейте, – велел он, протягивая Данглару таблетку. – Осторожно, это вода. Ужинать будете?
Когда они вместе выходили из комиссариата, то столкнулись с Ноэлем, который шел, перекинув куртку через плечо.
– Комиссар, можно вас на пару слов?
Адамберг отошел от Данглара, который пытался прикрыть синяк ладонью.
– Давайте быстрее, Ноэль, вам завтра вставать ни свет ни заря.
– Вы его здорово отделали.
– Да.
– Он перестал быть идиотом?
– Перестал. Лейтенант, этот способ можно применять крайне редко. И только с самыми лучшими друзьями.
– Понятно, комиссар.
Глава 36
В одиннадцать часов утра на кладбище в Ниме лейтенанты Ноэль, Жюстен и Ретанкур смотрели, как собирается похоронная процессия, чтобы проводить гроб с телом Оливье Вессака.
– Народу много, – заметил Ноэль.
– И не все знают Вессака, – откликнулась Ретанкур. – Их притягивают слухи о пауке-отшельнике и само событие. Оно будет в прессе.
– Нас это вполне устраивает, – сказал Ноэль. – Можно не особо напрягаться, чтобы остаться незамеченными.
– Вон та женщина, которая идет с двумя другими, – сказал Жюстен, – мы ее знаем. Фруасси отправляла нам вчера ее фото.
– Луиза как-то там, – припомнил Ноэль. – Женщина, которую изнасиловали в Ниме в возрасте тридцати восьми лет.
– Луиза Шеврие, – уточнил Жюстен.
– Черт! Что она здесь забыла? – проворчала Ретанкур. – Я снимаю. Жюстен, сообщи комиссару, Ноэль, посмотри, нет ли здесь Ламбертена и Торая.
Ноэль достал из кармана фотографии, которые дал им капитан из Лединьяна. Задача предстояла непростая: на погребение престарелого мужчины приходит много престарелых мужчин. А для лейтенанта все старики были на одно лицо.
Адамберг только успел напомнить Ламару о его прямых обязанностях – раскладывать необходимое количество дождевых червяков у корней деревьев, – как получил одно за другим два сообщения из Нима.
Первое – от Ирен:
Секретная эсэмэска, потому что во время похорон их писать невежливо. У многих даже телефоны не выключены, мы как на концерте или еще где. Я на месте, со мной Элизабет, бедняжка. Но я вам вот что хотела сказать: Луиза настояла, чтобы я взяла ее с собой, хотя она с ним даже не знакома и не имеет к нему никакого отношения. Точно вам говорю, это очень странно, что арахнофобке захотелось взглянуть на похороны мужчины, умершего от укуса паука-отшельника. Это глупо с моей стороны?
Ничего подобного. Следите за ней, за тем, что она говорит, как реагирует. Потом скажете мне. Ты мне скажешь, –
ответил он.
Мне уже страшно. Отключаю, подходим к яме, –
написала она.
Второе – от Жюстена:
Пишу скрытно, во время погребения писать SMS неприлично. Луиза Шеврие здесь. Что она тут делает?
Она сопровождает женщину, с которой вместе снимает квартиру, Ирен, которая сопровождает свою подругу, любовницу Вессака Элизабет, –
пояснил Адамберг.
Луиза была знакома с Вессаком? –
спросил Жюстен.
Нет. Разве что она…
Разве что она узнала, что он дружил с Ландрие, который дружил с Карно и бандой ПО. Конец связи, подходим к могиле.
Адамберг погрузился в изучение топографических карт дороги Генриха IV и стал внимательно рассматривать зону между четвертым и восьмым километрами от Лурда, на прямом участке дороги по направлению от города. В интернете он не обнаружил никаких сведений по поводу отшельницы с луга Альбре. Кроме того факта, что по постановлению префекта некая женщина была “без применения силы выдворена из голубятни Альбре”, так как “недопустимо оставление человека в опасности”. Только эта сухая заметка в полицейских архивах Лурда и больше ничего. Те, кто знал святую отшельницу, сохранили ее тайну. Он заметил на карте крошечный зеленый значок в форме трапеции, где, как ему показалось, он разобрал надпись курсивом “Луг Ж…”. Он взял у Фруасси лупу и разглядел остальное. Вот он. “Луг Жанны д’Альбре”. Он обвел трапецию кружочком и завороженно уставился на него.
Потом поднялся и стал ходить от стены к стене. На пороге кабинета возник возбужденный Меркаде.
– Комиссар, я нашел! Одну, нет, двух девушек, которых держали в неволе!
Адамберг приложил палец к губам, напоминая лейтенанту об уговоре хранить все в секрете, и знаком велел ему сходить за компьютером. На полу в кабинете валялись сброшенные папки – следы вчерашнего сражения с Дангларом. Он приказал майору отдохнуть в течение двух дней, чтобы за это время избавиться от своих заблуждений и страхов и подлечить синяк, к концу вечера ставший густо-фиолетовым.
Меркаде вернулся со своим ноутбуком и поставил его перед Адамбергом. Он был возбужден, словно высидел еще одно яйцо, но на этот раз ужасное, притом что даже не понимал, зачем комиссар ищет девушек, которых держали в неволе.
– Это один из лучших снимков. Сделан, когда они выходили из дома. Видите эту толстуху? Это их мать. Видите двух малышек, которым закрыли головы тряпками, пряча их от фотографов? Это две узницы. Они тогда впервые увидели внешний мир. Старшей в этот момент был двадцать один год, младшей – девятнадцать. Кошмарная история, комиссар.
– Продолжайте, Меркаде. Это где?
– В шестистах метрах от Нима, – сказал лейтенант торжествующим голосом. – У южной дороги – Дороги Испанцев. Отдельное строение.
– Когда их освободили?
– В шестьдесят седьмом.
– Значит, старшая родилась в сорок шестом, и ей сейчас семьдесят. А второй – шестьдесят восемь, – прошептал комиссар.
– Отец держал их всю жизнь на чердаке. Насиловал одну шестнадцать лет, другую – четырнадцать. Обеих – начиная с пяти лет. На свет появились шесть младенцев, их закопали там же, за этой проклятой хибарой.
– Успокойтесь, лейтенант, – произнес Адамберг, чувствуя, что его самого начинает трясти.
– Успокоиться? Вы представляете себе, что это такое? Вырасти на чердаке, с одним-единственным окошком, глядящим в небо? К тому же запертыми в двух отдельных помещениях. Девочки даже не могли видеться, только разговаривали через деревянную перегородку. Мать не вмешивалась, только в полдень и вечером приносила им суп! Что это за чудовища?
– Гигантские жуки-вонючки, Меркаде, – произнес Адамберг глухим голосом.
– Могу только сказать: парень – молодец! А что, он действительно молодец! А они ему дали двадцать лет! Это не правосудие, а дерьмо собачье!
– Кто молодец, лейтенант?
– Сынок, конечно.
– Был еще сын?
– Энзо. Когда ему было двадцать три года, он замочил папашу. Хрясь, три удара топором – и он его обезглавил. А заодно и отрубил член. Не знаю, как говорят про член, – обесчленил?
– Энзо, соответственно, старший. Его тоже держали под замком?
– Его – нет. Он жил “нормальной жизнью”, ему разрешалось ходить в школу – но больше никуда. Создавал видимость “нормальности” для соседей. Но он, конечно, знал. Все знал. Он слышал, как отец сношается по вечерам, слышал его тяжелые шаги на лестнице, крики и плач девочек. Он тайком пробирался наверх и разговаривал с ними. Он читал им разные истории, страницы из школьных учебников, подсовывал под дверь рисунки и фотографии, чтобы они представляли себе, что находится снаружи. Он делал что мог, бедный ребенок. Он даже научился залезать на крышу и проскальзывать к ним через слуховое окно. Детишки, они такие хитрые, честное слово! Если бы он заговорил, погибли бы все: он сам, мать и девочки. И он держал рот на замке все эти годы. Он вырос. Набрался сил. И отрубил ему голову. Потом вышел на улицу с окровавленным топором в руке и стал ждать. Когда приехали полицейские, то нашли мать, застывшую в оцепенении у трупа, Энзо, который не мог произнести ни слова, только показал пальцем на лестницу. Там в грязных каморках, где никто никогда не убирал, и нашли обеих сестер. Спали они прямо на полу, на жутких матрасах, где разгуливали мыши и обитали всевозможные насекомые, туалетом им служило ведро, которое мать опорожняла раз в неделю, в банный день. Девочкам изредко подстригали их светлые волосы, да и ногти – не чаще. Отталкивающие, тощие, тошнотворно пахнущие. В розовом и голубом платьях, посеревших от грязи. Когда сестры вышли из дома, прямо там, на дорожке, хотя девушки нестерпимо воняли, Энзо крепко обнял их, прижав к окровавленной рубашке, и долго не отпускал. Есть фото, посмотрите. Полицейские не посмели вмешаться. Только спустя какое-то время они надели на Энзо наручники и увезли его. До самой тюрьмы он их больше не видел.
Адамберг встал и положил руку на плечо лейтенанта. Казалось, тяжесть его ладони успокоила Меркаде. Говорили, будто Адамберг может усыпить младенца, обхватив его головку своей широкой ладонью, и это была правда. Говорили также, что он способен усыплять подследственных в сидячем положении, и даже самого себя.