– Потому что у меня проводили дезинсекцию?
– Да. Принудительно.
– Когда?
– Рано утром.
– Хорошо, раз вы так говорите. Ваша правда, это ее успокоит, я об этом не подумала.
Адамберг нажал на отбой и встал, отряхнул брюки и улыбнулся Ретанкур.
– Чувствую, речь шла обо мне, – заметила она.
– Да. Нужно навестить в Кадераке моего шпиона-арахнолога – Ирен.
Адамберг в двух словах объяснил лейтенанту ее роль – фотограф, проверяющий результаты дезинсекции.
– Но ваша главная цель – Луиза Шеврие. Вы с ней выпьете чаю.
– А чай – это обязательно? Нельзя будет попросить кофе?
– Можно, конечно. Ретанкур, мне нужно узнать ответ на три вопроса. Во-первых: выглядит ли она на свой возраст? На семьдесят три года. Или скорее на шестьдесят восемь?
– Всего на пять лет больше или меньше – это не так просто.
– Я догадываюсь. Во-вторых: покрашены ли у нее волосы в светло-рыжий цвет? И не видны ли у корней седые, примерно два сантиметра? И делала ли она завивку? Вот такую. – Он вынул из чемоданчика пакет с волосами. – Посмотрите внимательно.
– Ясно.
– В-третьих: как выглядят ее передние зубы? Они настоящие или вставные? Придумайте что-нибудь, рассмешите ее, пусть она хотя бы улыбнется. Это очень важно. Если пошутите над коллекцией Ирен, это может сработать. Луиза считает эти штуки уродством.
– А что она коллекционирует?
– Сувенирные стеклянные шары. Их нужно потрясти, и тогда на памятник или дворец начинает падать снег.
– Ясно.
– И наконец, попросите разрешения зайти в ванную. И соберите волосы с расчески или щетки.
– Без санкции это является уголовным преступлением.
– Разумеется. Там должно быть две щетки: одна – Ирен, она красится в блондинку, другая – Луизы. Думаю, вы не перепутаете.
– Если она красится в рыжий цвет. Но этого мы не знаем.
– Верно. И как можно скорее сообщите мне о результатах. Не удивляйтесь, если Ирен в присутствии Луизы вдруг назовет меня “Жан-Бат”. Мы так с ней уговорились. А, и вот еще что: я сказал Ирен, что вы очень приятная.
– Вот черт! – буркнула Ретанкур, отчасти потеряв обычную уверенность в себе.
Она на минуту задумалась и наконец проговорила:
– Как-нибудь разберусь. Думаю, у меня получится.
– Кто бы сомневался, Виолетта?
Ретанкур высадила Адамберга и Вейренка у их отеля в Ниме и тут же покатила в Кадерак, держа в руке телефон.
Адамберг написал Фруасси, что она может прекратить поиски улыбки Луизы. Затем отправил сообщение Ноэлю и Жюстену, приказав им возвращаться в комиссариат.
– У меня предложение: сытный завтрак, затем отдых до получения известий от Ретанкур, – сказал он Вейренку.
– Ты думаешь, она справится? Этот визит не из легких. Ложь, крайняя осторожность, психологическая тонкость.
– Ретанкур справится с чем угодно. Она в одиночку могла бы управлять “Сан-Антонио”.
– Ты, похоже, слишком сильно дергаешь за поводок.
– Ретанкур вообще нельзя держать на поводке, – сказал Адамберг, глядя на друга. – А если бы кто-то попытался, она протащила бы его за собой вокруг света.
Глава 40
Сообщение от Ретанкур ближе к полудню получил Вейренк:
Не могу связаться с комиссаром, передайте ему. Луиза: вставные зубы – искусственная челюсть. Волосы по виду идентичны с образцом. Выглядит на семьдесят лет. Водила машину “давным-давно”. Туалет у нее в комнате, в ванной ничего изъять не удалось. Не смогла осмотреть ее комнату, там все скрипит. Боится пауков по-настоящему. Луиза упомянула, что изучала право в Ниме, но бросила занятия после какой-то “неприятности”. Говорила о “праве на труд”, употребляя специальные термины. Зато – одним преступлением больше, одним меньше – я стащила ее чайную ложку. Я БЫЛА приятной, они тоже. Ирен – очень забавная, только все время болтает и воркует, терпеть этого не могу, – передала мне для комиссара этот проклятый сувенирный шар из Рошфора.
Вейренк вошел в номер комиссара, который, не раздеваясь, крепко спал на кровати. Лейтенант потряс его за плечо.
– Новости от Ретанкур, Жан-Батист. Она несколько раз пыталась с тобой связаться.
– Я ничего не слышал.
Адамберг прочитал сообщение и улыбнулся:
– С ложечкой она здорово придумала.
– Ты до такой степени ее подозреваешь?
– У нее поддельные имя, возраст, волосы, зубы, и на данный момент все указывает на нее.
– Что ты привязался к ее зубам?
Адамберг вздохнул и отдал Вейренку его телефон.
– У моей отшельницы, Луи, во рту оставалось всего несколько гнилых зубов. Недоедание. Когда она вышла из… черт, Луи, как это называется – место, где держат голубей?
– Голубятня, – подсказал Вейренк.
– Наверное, я проспал слишком долго, – пожаловался Адамберг, пытаясь причесаться пятерней. – Забыть слово “голубятня” – это уже не шутки.
Адамберг несколько секунд посидел неподвижно, потом надел ботинки и открыл свой блокнот.
Забыл слово “голубятня”, –
записал он.
– Это из-за удаления больного зуба, – сказал Вейренк. – Доктор тебе говорил.
– И все-таки.
– Забудь о голубятне, давай вернемся к Луизе. Согласен, у нее фамилия Шеврие – белая девственная козочка господина Сегена. Есть ее насильник, некий Карно, связанный с Ландрие, связанным с приютской бандой. Есть ее волосы, ее фобии, мыло во флаконе, струйка масла из дозатора. Но есть и ее боязнь пауков-отшельников. И если она действительно изучала право, пока не произошло изнасилование – “неприятность”, – она не может быть нимской узницей. Фруасси, наверное, права, она родилась за границей.
– Из-за нее мы бродим в тумане. Все сходится, все основательно. Но только с виду.
– С виду? Ты же был убежден, что нашел убийцу, но неожиданно оказывается, что это всего лишь видимость.
– Это все закрытые бухты, Луи. Может быть, есть какая-то другая. Нет, это явно не то, – твердо заявил он. – Что-то меня смущает, какой-то пустяк, что-то чешется, как сказал бы Лусио.
– С какого момента?
– Не могу сказать.
– О каком пустяке ты говоришь?
– Не могу понять.
– Пойдем, пора нам освободить номера и пообедать.
– Drekka, bor?a, – произнес Адамберг и встал. – И пора возвращаться. Срочно отправь волосы и ложку в лабораторию, пусть сделают анализ ДНК. Мы узнаем, сидела она или нет в засаде в той кладовке, со своим стволом и ядом. Возможно, удастся установить генетическое соответствие с членами семьи Сеген.
– В восемьдесят четвертом, при освобождении из тюрьмы, Энзо не мог быть зарегистрирован в общей картотеке, тогда этого еще не делали. Потребовалось бы эксгумировать тела родителей.
– Или достать из хранилища вещдоков топор, которым был убит отец. Это нам покажет, была ли Луиза его привязанной белой козочкой. Которая, совсем не так, как в сказке, обретает свободу, убивая волков.
Из поезда, увозившего их в Париж, Адамберг отправил послание Ретанкур:
Поздравляю, задание выполнено. Положите пакет с ложкой мне на стол.
Потом он вышел в тамбур между вагонами и позвонил доктору Мартену-Пешра.
– Доктор, вы помните об отшельнице в голубятне?
– Разумеется.
– Представьте себе, сегодня днем я не мог вспомнить слово “голубятня”.
– Вы спите, как я вам посоветовал?
– Никогда в жизни столько не спал.
– Это прекрасно.
– Слово “голубятня”, которое я забыл, – это побочный эффект удаления зуба?
– Нет, рана начала рубцеваться. Но это реакция избегания. У нас у всех такое бывает.
– Что это значит – избегание?
– Когда мы что-то знаем, но не хотим знать.
– Почему?
– Потому что это мешает нам жить, создает проблемы, которых мы хотели бы избежать. Не называть их.
– Доктор, речь идет о слове “голубятня”. Значит, и о моей отшельнице – или нет?
– Нет. Эта глава окончена, и вы можете вернуться к ней, когда пожелаете. Вы знакомы с каким-нибудь голубем?
– Знаком? Все шесть миллионов парижан знакомы с каким-нибудь голубем.
– Я не о том говорю. Лично у вас с голубем связано что-то тревожное? Не торопитесь, подумайте.
Адамберг прислонился к двери вагона, расслабился и позволил поезду покачивать его.
– Да, – сказал он. – Это был голубь, которому связали лапки. Я его подобрал и выходил. Он почти каждый месяц прилетает меня навестить.
– Для вас это важно?
– Я беспокоился, выживет ли он. И радуюсь, когда он прилетает. Правда, неприятно, что он всякий раз какает на мой кухонный стол.
– Это означает, что он воспринимает ваш дом как дружественную территорию. Он ее помечает. Не вытирайте помет в его присутствии. Вы его раните, Адамберг, на сей раз психологически.
– А разве можно ранить голубя психологически?
– Само собой.
– А что же с этим словом – “голубятня”? Доктор, я спас птицу уже довольно давно.
– Наверное, в вашем сознании оставили след путы, которые были на лапках голубя. Тот факт, что он стал пленником. Это соотносится с вашим делом о девушках, живших взаперти. Вы их нашли?
– Да, ужасный случай, произошедший сорок девять лет назад. Думаю, одна из девушек и есть убийца.
– И вы сожалеете, что придется ее арестовать. Своими руками снова упрятать ее в клетку, в голубятню.
– Это верно.
– И нормально. Отсюда и реакция избегания. Существует и другая возможность, хотя и маловероятная.
– То есть?
– Есть переносный смысл у слова “голубь”, “голубок”: тот, кого можно обмануть, обидеть. Возможно, вы боитесь, что вас водят за нос, принимают за человека, которого легко обвести вокруг пальца. Иными словами, вам вешают лапшу на уши. Но если эта неосознанная возможность могла настолько вас ранить, что вы избегаете даже отдаленно напоминающего об этом слова, значит, речь идет о человеке, имеющем к вам непосредственное отношение. О предательстве. Возможно, кого-то из ваших сотрудников.
– Меня предал мой самый давний помощник, но я уже урегулировал эту проблему.