– В чем я так и не разобрался, так это в вопросе о паучьем яде. Как его получить в таких количествах? Допустим, у вас было на это четырнадцать лет. Но как? Наловить пауков? Заставить их выделить яд?
– Тут голова нужна, правда?
– Еще какая, – подтвердил Адамберг и улыбнулся. – И для того, чтобы придумать фокус с леской – тоже. Скажите, вы действительно заряжали ружье тринадцатого калибра шприцами диаметров одиннадцать миллиметров, чем-то оборачивая их?
– Ну конечно, иначе они застревали бы. Я их оборачивала клейкой лентой и смазывала маслом. Всегда можно найти выход из положения. Как и с пауками. Представьте себе, всего у меня их, включая мертвых, было пятьсот шестьдесят пять или около того.
– Но как? – повторил Адамберг.
– Сначала я их вытаскивала пылесосом из нор. Дровяной сарай, подвал, чердак, гараж – поверьте, мне было где развернуться. После этого я открывала мешок пылесоса, вытаскивала их оттуда пинцетом и переносила в террариумы. Я сказала “в террариумы”, ведь если их поместить в один террариум, что они сделают? Правильно, сожрут друг друга. Как они воспринимают себе подобных? Как еду. Ничего мудреного. У меня однажды было аж шестьдесят три террариума. Показать их вам не могу, потому что выкинула их все на помойку. Террариумы – это, конечно, громко сказано. Обычные стеклянные коробки с крышками и дырочками, на дне – немного земли и кучка щепок, чтобы им было где спрятаться и куда закопать свои коконы и мертвых насекомых – кузнечиков, мух, которыми их кормят. В период спаривания я подсаживала самца к каждой самке – и пошло дело. Потом собирала коконы и ждала, когда появятся детеныши. Тогда я пересаживала новорожденных в отдельные террариумы, чтобы они друг друга не съели. Скажу вам одну вещь, комиссар: взять малюсенького паучка так, чтобы не причинить ему вреда, – это требует изрядной тренировки. То, что я делала, можно без преувеличения назвать разведением пауков.
– А яд, Ирен?
– Ну, занете, в лабораториях на них воздействуют электрическим разрядом, чтобы они выделили яд. Но агрегаты у них очень сложные. Мне пришлось кое-что придумать. Берете фонарик, такой, на котором есть кнопка, нажимаешь на четверть секунды и получаешь короткие электрические импульсы.
– Понятно.
– Хорошо. Присоединяете к контактам батарейки медную проволоку, и готово. Все просто. Подводите кончик проволоки к телу паука, то есть к головогруди. Вы следите за моей мыслью, Жан-Бат?
– Прежде всего, я вас слушаю.
– На очень короткое время нажимаете на кнопку фонарика, паук получает электрический разряд и выплевывает яд. Осторожно: нужно использовать батарейку мощностью три вольта, не больше, иначе паук погибнет. И нельзя слишком долго нажимать пальцем на кнопку. Я столько их убила, пока приноровилась. Сажала пауков одного за другим в маленькую рюмку, заставляла выделить яд, и так штук сто подряд, потом собирала яд, втягивая его шприцем, и переливала в маленькие, плотно закрывающиеся пробирки. Потом отправляла в морозильник. Нужен домашний холодильник с морозильной камерой четыре звездочки, чтобы температура в ней была не выше минус двадцати градусов. Таким образом паучий яд можно хранить сколько угодно.
– Секундочку, Ирен, а что вы делали, чтобы паук не выбрался из рюмки, прежде чем вы его ударите током?
– Немного обычного бытового газа, который в плите. Только совсем немного. Тут требуется сноровка. Сначала пробовала на домовых пауках не крупнее одного сантиметра и тоже целую кучу уморила. Потом стало получаться. Газа нужно совсем чуть-чуть – не каждый сумеет рассчитать, тут нужен большой опыт. Но ничего, можно найти выход из любого положения. Паук у меня нанюхается, не шевелится, и я заставляю его выплюнуть яд. Конечно, тут нужно и хорошенько подумать, и потрудиться. Я рассказываю об этом не для того, чтобы похвастаться. Мне понадобилось четыре года, чтобы мои террариумы начали функционировать. Много пауков погибло. Извините, я уже об этом говорила. Знаете, паук выделяет порцию яда каждые день-два, но я решила, что лучше буду ждать трое суток, зато буду уверена, что получу полную дозу. В каждый шприц я набирала двадцать пять доз и считала их, чтобы не провалить дело. На оставшихся шестерых подонков мне требовалось приготовить сто пятьдесят доз. Плюс еще сто на тот случай, если промахнусь. Двести пятьдесят доз. Плюс еще двести пятьдесят: а вдруг морозильник сломается или отключится электричество? Да-да, нужно было все предусмотреть. В общем, всего требовалось получить пятьсот доз яда, я округлила до шестисот, потому что иногда яд сразу подсыхает и его невозможно собрать шприцем. Да, надо все предвидеть, Жан-Бат. Второй холодильник у меня в дровяном сарае, за поленницей, там же, где стояли террариумы, – кому придет в голову туда лезть? – и морозильник в нем закрыт на ключ и присоединен к автономному генератору, которого хватает на четверо суток. Ведь я во всем этом тоже стала неплохо разбираться, как и во многом другом.
– Я так и сказал: вы опередили нас на четырнадцать лет.
– Поэтому вы и не смогли мне помешать, комиссар, не корите себя за это. Но вы все равно меня нашли. Это я признаю. Мне наплевать, скажу я вам, потому что работа моя закончена. Ваша тоже. Я люблю, когда работа закончена.
Адамберг собрал фотографии и спрятал их в рюкзак. Он вопросительно взглянул на Ирен, указав на тарелку и как будто уточняя: “Хотите ее взять?”
– Что мне с ней делать, как вы думаете? – осведомилась она. – Она же разбита. К тому же в тюрьме мне вряд ли придется из нее есть, разве нет?
Адамберг снова завернул в пузырчатую пленку склеенную тарелку и осторожно опустил ее в рюкзак.
– Что вы с ней собираетесь делать? – спросила Ирен.
– Наверное, положу туда, откуда взял. В землю на месте убежища отшельницы.
– Мне кажется, так будет лучше.
– А теперь, Ирен… – начал Адамберг, поднявшись и взглянув на Вейренка.
– Послушайте, дайте мне все-таки немного времени, – перебила она. – Мне нужно помыть чашки, собрать вещи.
– Подождем, сколько нужно. Бегите, Ирен.
Адамберг надел куртку, положил в карман шар со снежинками, взял рюкзак и направился к двери. Ирен и Вейренк, не двинувшись с места, смотрели ему вслед.
– Что вы сказали? – проговорила Ирен.
– Я сказал: бегите, Ирен. Соберите вещи, возьмите наличные деньги – у вас есть наличные деньги? – и исчезните. Самое позднее завтра. Я совершенно уверен, Энзо сумеет сделать вам новые документы – себе-то он раздобыл. И приобретет мобильник, который нельзя засечь.
– Нет, комиссар, – произнесла Ирен и стала собирать чашки. – Вы не понимаете. Я хочу отправиться в тюрьму. Я предполагала, что так и случится.
– Нет, – отрезал Адамберг. – Только не в камеру – не в третий раз.
– Как раз там мне и будет хорошо и уютно. По причинам, которые вам, судя по всему, хорошо известны. Я закончила свою работу и возвращаюсь в заточение. Должна сказать, я уважаю вас за то, что вы хотели сделать, Жан-Бат. Но пусть все будет, как будет. А поскольку вы сами предлагаете мне отсрочку, я попрошу два дня на то, чтобы уладить все дела и навестить Аннетту и Энзо. Спасибо еще и за то, что даете мне время, комиссар, я не люблю суматоху. И хотите вы того или нет, но через два дня я сама явлюсь в жандармерию Нима. Будет лучше, если меня арестуют они. Потому что, как мне кажется, вам самому это не очень-то по душе.
Положив рюкзак на пол, Адамберг смотрел на нее, чуть наклонив голову, как будто хотел вникнуть в смысл ее решения.
– Вижу, вы поняли, комиссар.
– Не уверен, что хочу понимать.
– Не волнуйтесь вы так. Сколько они мне дадут, в моем-то возрасте? И с учетом “смягчающих обстоятельств”, как они это называют. Десять лет? Через четыре года я выйду. Едва хватит времени на то, чтобы написать книгу о жуках-вонючках из “Милосердия”. А работать над ней я могу только в камере. Вы следите за моей мыслью? Но мне надо кое о чем вас попросить, и это будет потруднее. Мне и правда совестно, вы уж меня простите.
– Говорите.
– Нельзя ли что-нибудь придумать, чтобы мне разрешили взять с собой в тюрьму мою коллекцию шаров со снежинками? Они не тяжелые, пластмассовые, ни для кого не представляют опасности, к тому же мне больше некого убивать.
– Ирен, я сделаю все возможное.
– Вы приедете?
– И привезу их все до единого.
Ирен улыбнулась: он никогда еще не видел, чтобы она так радостно улыбалась.
Глава 48
Все три с половиной часа, пока они ехали в поезде, Адамберг беспробудно спал, завалившись на бок: шар со снежинками, лежавший у него в кармане, безжалостно давил ему на ребра, но он не реагировал. Даже в Париже, на Лионском вокзале, где они остановились с диким скрежетом, он не проснулся, и Вейренк с трудом его растолкал.
В мятой одежде, со спутанными мыслями он осторожно, чтобы не разбить тарелку, поставил рюкзак на пол в кухне, потом вышел в маленький садик, уселся под вязом, закурил сигарету Кромса и растянулся на сухой траве, наблюдая за тем, как за набегающими облаками тускнеют звезды и гаснет лунный свет. Он не хотел есть, не хотел пить.
Приподнявшись, он в темноте набрал сообщение, адресованное всем сотрудникам комиссариата:
Команде: миновали 52-й градус. Два дня – полное молчание. Всем вольно, минимум дежурных, кормить дроздов обязательно. Подробности в пятницу в 14 часов.
Он снова улегся на землю, размышляя о том, что, когда Магеллан обнаружил пролив, корабли устроили победную канонаду. Он ничего подобного не желал. Из раздумий его вывел сигнал мобильника. Пришло сообщение от Вейренка:
Я в двадцати метрах от “Гарбюра”, он еще открыт. Я тебя жду. У меня есть один вопрос.
Нет, Луи, не приеду, извини, –
ответил Адамберг.
Но у меня вопрос, –
настаивал тот.
Адамберг понял, что Вейренк, зная, как холодно в только что открытом проливе, звонит, чтобы вытащить его из льд