оем. София не пропустила ни одного четверга, не предупредив ее. Специально для Софии готовили рагу из телятины с грибами. Люсьен пробормотал, что рагу из телятины ничего не значит, когда случается что-то непредвиденное, не терпящее отлагательства. Но для Жюльет, конечно, рагу из телятины – прежде всего. Однако Жюльет далеко не глупа. Обычная история: стоило ей отвлечься от повседневных забот, от самой себя и от рагу из телятины, как она сморозила глупость. Она надеялась, что старый комиссар сумеет что-то вытянуть из Пьера Реливо. Хотя, как она поняла, Ван-дузлера нельзя считать образцовым полицейским.
– Но все же, – сказала Жюльет, – полицейский остается полицейским…
– Не обязательно, – возразил Марк. – Разжалованный полицейский может стать антиполицейским, а то и оборотнем.
– Может, ей надоело рагу из телятины? – спросил Вандузлер.
– Вовсе нет, – сказала Жюльет. – Она даже ест его по-особому. Выкладывает в ряд грибы, вроде нот на нотном стане, и методически опустошает тарелку, такт за тактом.
– Организованная женщина, – заметил Вандузлер. – Не из тех, кто исчезает без предупреждения.
– Если муж не беспокоится, – сказал Люсьен, – значит, у него на то есть веские причины, и он не обязан выставлять напоказ свою частную жизнь только потому, что его жена дезертировала и пренебрегла рагу. Оставим все как есть. Женщина вправе на некоторое время исчезнуть, если ей приспичило. Не понимаю, к чему устраивать за ней погоню.
– И все-таки у Жюльет что-то есть на уме, чего она нам не говорит, – сказал Марк. – Дело ведь не только в рагу, верно, Жюльет?
– Верно, – призналась Жюльет.
Она была хороша собой в слабом свете, озарявшем чердак. Охваченная тревогой, она не думала об одежде. Сидела, наклонившись вперед и скрестив руки, так что платье не вплотную прилегало к ее телу, и Марк отметил, что Матиас встал как раз напротив нее. Опять это его застывшее волнение. И есть от чего, надо признать. Белое полное тело, круглый затылок, обнаженные плечи.
– Но если София завтра вернется, – продолжала Жюльет, – я не прощу себе, что разболтала ее маленькие секреты обычным соседям.
– Можно быть соседями, но не совсем обычными, – возразил Люсьен.
– И есть еще дерево, – мягко сказал Вандузлер. – Дерево вынуждает говорить.
– Дерево? Что за дерево?
– Об этом позже, – сказал Вандузлер. – Расскажите, что известно вам.
Трудно противиться мягкому голосу старого полицейского. Непонятно, почему Жюльет должна быть исключением.
– Из Греции она приехала с другом, – говорила Жюльет. – Звали его Стелиос. Она рассказывала, что он был ей предан, защищал ее, но, насколько я поняла, он также был фанатичным, привлекательным и подозрительным, никого к ней не подпускал. Стелиос носил Софию на руках, но он глаз с нее не спускал, не отходил от нее ни на шаг. До тех пор, пока она не встретила Пьера и не бросила своего спутника. Кажется, это была ужасная драма, и Стелиос пытался покончить с собой. Да, точно, он хотел утопиться, но ничего не вышло. Тогда он поднял страшный шум, размахивал руками, угрожал, ну а потом о нем не было ни слуху ни духу. Вот и все. Ничего потрясающего. Разве только то, как София говорит о нем. Она так и не успокоилась. Думает, что однажды, не сегодня-завтра, Стелиос вернется, и тогда всем будет не до смеха. Говорит, он «настоящий грек», то есть, как я понимаю, напичкан старыми греческими историями, а это никогда не проходит. Греки в свое время что-то из себя представляли. София говорит, не надо забывать об этом. Короче, три месяца назад, нет, три с половиной, она показала мне открытку, которую получила из Лиона. На этой открытке была нарисована только звезда, к тому же корявая. На меня она не произвела впечатления, но Софию она потрясла. Я считала, что звезда означает снег или Рождество, но София была уверена, что она означает Стелиоса и что это не предвещает ничего доброго. Видно, Стелиос всегда рисовал звезды, а греки выдумали, будто звезд надо остерегаться. Но больше ничего не случилось, и она забыла. Тем все и кончилось. А теперь я вот думаю… Я вот думаю, а вдруг София снова получила открытку. Может, у нее были веские причины испугаться. Чего-то такого, что трудно понять. Греки ведь что-то из себя представляли…
– Сколько лет она замужем за Пьером? – спросил Марк.
– Уже давно… Лет пятнадцать-двадцать… – сказала Жюльет. Честно говоря, мне не верится, чтобы кто-то захотел отомстить двадцать лет спустя. Все-таки в жизни есть чем заняться, кроме пережевывания своих обид. Вы представляете? Если бы все брошенные любовники в мире стали пережевывать свои обиды, чтобы отомстить за себя, земля превратилась бы в настоящее поле битвы. В пустыню… Разве не так?
– Бывает, что о ком-то вспоминаешь и много лет спустя, – сказал Вандузлер.
– Я понимаю, когда убивают сразу, – продолжала Жюльет, не слыша его, – всякое бывает. Можно потерять голову. Но что можно сходить с ума двадцать лет спустя, мне как-то не верится. Однако София вроде в это верит. Должно быть, что-то греческое, я и сама не знаю. Рассказываю вам потому, что София придает этому значение. Мне кажется, она немного злится на себя за то, что бросила своего грека, и так как Пьер ее разочаровал, возможно, она таким образом вспоминает о Стелиосе. Говорит, что боится его, но я думаю, ей очень приятно думать о Стелиосе.
– А Пьер ее разочаровал? – спросил Матиас.
– Да, – сказала Жюльет. – Пьер уже ни на что не обращает внимания, во всяком случае на нее. Только разговаривает. Беседует, как говорит София, и часами читает газеты, не поднимая головы, когда она проходит мимо. Кажется, на него это находит с самого утра. Я, конечно, сказала, что это нормально, но ей с того не легче.
– Ну и что? – сказал Люсьен. – Чего вы хотите? Если она отправилась прогуляться со своим приятелем-греком, какое нам дело!
– А как же рагу с грибами? – упрямо твердила Жюльет. – Она бы меня предупредила. Так или иначе, я предпочла бы знать, где она. Так мне было бы спокойнее.
– Дело даже не в рагу, – сказал Марк, – а в дереве. Не знаю, можем ли мы сидеть сложа руки, когда женщина исчезает без предупреждения, ее мужу наплевать, а в саду вырастает дерево. Это уж слишком. Что ты скажешь, комиссар?
Арман Вандузлер поднял свою смазливую физиономию. Он выглядел как полицейский. Сосредоточенный взгляд, ушедший куда-то под брови, внушительный, угрожающий нос. Марк знал это выражение. У крестного было такое подвижное лицо, что он научился узнавать различные регистры его мыслей. Низкие басовые тона – его близнецы и женщина, исчезнувшие в неизвестном направлении, средние – полицейские дела, в верхнем регистре – девчонка, которую дядя задумал соблазнить. Это если упрощать. Но иногда все перемешивалось, тогда разобраться было сложнее.
– Я обеспокоен, – сказал Вандузлер. – Но сам я мало что могу предпринять. Насколько я могу судить, Пьер Реливо не станет откровенничать с первым попавшимся старым продажным полицейским. Ни за что не станет. Такой человек подчинится только официальной власти. Однако надо выяснить.
– Что? – спросил Марк.
– Выяснить, сообщила ли София мужу причину своего отъезда, если да, то какую, и узнать, есть ли что-нибудь под деревом.
– Вы опять за свое! – вскричал Люсьен. – Под чертовым деревом ничего нет! Ничего, кроме глиняных трубок восемнадцатого века! Причем битых…
– Под деревом ничего не было, – уточнил Вандузлер. – А… теперь?
Жюльет в недоумении переводила взгляд с одного на другого.
– О каком дереве вы говорите? – спросила она.
– О молодом буке возле задней стены у нее в саду, – сказал Марк нетерпеливо. – Она нас попросила выкопать под ним яму.
– Бук? Новое деревце? – удивилась Жюльет. – Но Пьер сам мне говорил, что велел посадить его, чтобы прикрыть стену!
– Смотри-ка, – сказал Вандузлер, – это совсем не то, что он говорил Софии.
– Зачем ему понадобилось сажать ночью дерево и скрывать это от жены? Просто чтобы ее напугать? Какая-то дурацкая извращенность, – сказал Марк.
Вандузлер повернулся к Жюльет.
– София больше ничего не рассказывала про Пьера? Может, у нее появилась соперница?
– Она об этом знать не знает, – сказала Жюльет. – Пьер иногда подолгу пропадает по субботам и воскресеньям. Проветривается. Во все эти разговоры насчет проветривания верится с трудом. Вот и ей не верится. Меня, например, хоть это не беспокоит. Так что нет худа без добра.
Она рассмеялась. Матиас, по-прежнему застывший, не сводил с нее глаз.
– Надо разобраться, – сказал Вандузлер. – Я попробую встретиться с мужем, что-нибудь из него вытянуть. Святой Лука, ты завтра на занятиях?
– Его зовут Люсьен, – пробормотал Матиас.
– Завтра суббота, – сказал Люсьен. – У святых, у солдат в увольнении и у многих прочих это выходной.
– Вы с Марком будете следить за Пьером Ре-ливо. Он человек занятой и осторожный. Если у него есть любовница, скорее всего он поместил ее в классический раздел суббота – воскресенье. Вы уже за кем-нибудь следили? Знаете, как это делается? Нет, конечно. Не считая ваших исторических расследований, вы ни на что не годны. И однако три ищейки во Времени, способные уловить в свои сети неуловимое прошлое, должны быть способны идти по следу и в настоящем. Если, конечно, настоящее вам не противно?
Люсьен скорчил гримасу.
– А как же София? – сказал Вандузлер. – Вам на нее плевать?
– Разумеется, нет, – сказал Марк.
– Вот и отлично. Святой Лука и святой Марк, вы будете водить Реливо на поводке весь уикенд. Глаз с него не спускайте. Святой Матфей работает, пусть сидит в своей бочке с Жюльет. Однако пусть держит ухо востро, мало ли что. Ну а дерево…
– Что же делать? – сказал Марк. – Мы не можем снова прикинуться муниципальными рабочими. Ты ведь не думаешь в самом деле, что…
– Все возможно, – возразил Вандузлер. – С деревом придется действовать напрямик. Легенек нам подойдет. Он крепкий малый.
– Кто такой Легенек? – спросила Жюльет.