– Эта женщина, – помолчав, заговорил он, – Жюли Лакез. Она была мила со мной. Впрочем, я ведь ей жизнь спас.
– И что потом?
– Потом ничего. Вряд ли из этого что-нибудь вышло бы.
– Друг мой, – сказал Люсьен, не отвлекаясь от своего занятия, – нельзя же одновременно совершить геройский поступок и получить девушку в придачу.
– Это еще почему?
– Потому что тогда вместо героической драмы получился бы водевиль.
– Возможно, – тихо ответил Марк, – но если честно, пожалуй, я бы предпочел водевиль.
Глава 43
Когда Луи выходил вечером из комиссариата, он чувствовал себя совершенно разбитым, но на душе у него было спокойно. Пусть Луазель заканчивает эту историю. А ему еще надо кое-что уладить.
Секатор работал граблями в северной части кладбища. При виде Луи он застыл на месте.
– Так и думал, что ты объявишься, – сказал Луи. – Услышал, что убийцу поймали, не так ли?
Секатор дважды бесполезно поскреб граблями.
– И ты решил, что можно выйти? Что тебя не схватят? А изнасилование? Ты про него забыл?
Секатор сжал руками черенок грабель.
– Я тут ни при чем. Если хозяин сказал, что я там был, он врет. Доказательств нет. Никто не поверит убийце.
– Ты был там, – отрезал Луи, – вместе с Русле и приятелем, которого ты нанял. Мерлен заплатил вам.
– Я ее не трогал!
– Потому что не успел. Ты уже лежал на ней, когда Клеман Воке облил тебя. Не трудись отрицать. Мерлен ничего не сказал, но есть свидетель.
Клермон наблюдал за вами в бинокль из своей мастерской.
– Старая сволочь, – проворчал Тевенен.
– А сам-то ты чего стоишь?
Тевенен метнул на Луи ненавистный взгляд.
– Я скажу, чего ты стоишь, Секатор. Ты не стоишь трех гвоздей, и я легко мог бы тебя отправить за решетку. Но Николь Вер до умерла, и ей это не поможет. И есть еще кое-что. Оберег твоей матери. И ради него, только ради него я оставлю тебя в покое. Тебе повезло, он тебя защитил.
Секатор закусил губу.
– И я оставлю тебе эту чертову бутылку сан-сера, которую таскал с собой каждый день, пока ты прятался. Когда будешь пить, подумай о Николь и постарайся почувствовать угрызения совести.
Луи поставил бутылку у ног Секатора и пошел прочь по центральной аллее.
В этот вечер Луи ужинал в лачуге. Когда он вошел, в столовой было пусто и сумрачно, и сквозь закрытые ставни он увидел Марка и Люсьена, сидящих на редкой траве пустоши.
– Где Мартин пупсик? – спросил он, подходя к ним. – Полетел навстречу солнцу?
– Не угадал, – сказал Марк. – Клеман не ушел. Я предложил ему прогуляться по улицам, но он важно заявил, что в том, что касается его, он самолично предпочитает клеить булыжники в погребе.
– Господи, – присвистнул Луи, – надо будет его как-нибудь поделикатнее вытурить.
– Конечно, но не сразу. Времени у нас полно.
– Вы не открыли ставни?
Люсьен взглянул на дом.
– И правда, – сказал ohv – никому в голову не пришло.
Марк встал и подбежал к дому. Он распахнул три окна столовой, раскрыл деревянные створки, потом отодвинул задвижку, которая закрывала ставни комнаты Клемана, и жаркий воздух волной устремился в комнату.
– Вот, – крикнул он Луи, высунувшись из окна. – Видел?
– Прекрасно!
– А теперь закрою, а то мы в этой лачуге от жары сдохнем!
– Что это с ним? – спросил Луи.
Люсьен вытянул руку.
– Не досаждай спасителю, – серьезно сказал он. – Он надеялся найти любовь, а остался с кучей неглаженого белья.
Луи прислонился спиной к аиланту и покачал головой. Люсьен шмыгнул носом и сунул руки в карманы.
– Возвращение солдат с фронта всегда трагично, – пробормотал он.
Глава 44
Толстуха Жизель решила в виде исключения оставить свой пост у дома на улице Деламбр и пройти тридцать метров, отделяющие ее от юной Лины. В руках она держала газету.
Подойдя, она помахала газетой у Лины перед глазами.
– Ну что! – сварливо крикнула она. – Кто был прав? Мартин малыш убил бедных девушек или не Мартин малыш?
Лина с опаской покачала головой:
– Я этого никогда не говорила, Жизель.
– Да что ты! Я извиняюсь, но еще два дня назад ты была готова отдать его в лапы полицейских. Все время я должна вмешиваться. Так не поступают, крошка моя, пусть тебе это послужит уроком. Малыш Марты хорошо воспитан, поняла? И потом, он ей как сын. Тут и рассуждать нечего.
Лина опустила голову, и толстая Жизель, ворча, удалилась.
– Ну что за жизнь сволочная, – проворчала она, – вечно, чтобы настоять на своем, надо глотку драть.
Фред ВаргасДело трех императоров
В Риме происходит загадочное убийство, жертвой которого становится влиятельный парижский издатель. Одно из возможных объяснений - давно назревавший конфликт в семье убитого. Другой предполагаемый след ведет в необъятные, до конца не исследованные архивные фонды Ватиканской библиотеки. Французский юрист Валанс, виртуоз сыска, считает, что раскрыл тайну преступления. Однако второе убийство заставляет его взглянуть на дело по-новому.
I
Двое молодых людей коротали время за беседой на главном вокзале Рима.
- В котором часу приходит поезд? - спросил Нерон.
- В час двадцать, - ответил Тиберий.
- И долго ты будешь тут торчать? Так и будешь сидеть на месте и ждать ее?
- Да.
Нерон вздохнул. Вокзал был пуст, часы показывали восемь утра, и он ждал, когда прибудет из Парижа этот чертов «Палатинский экспресс». Он взглянул на Тиберия: тот растянулся на скамейке и закрыл глаза. Можно было потихоньку уйти отсюда, вернуться домой и лечь спать.
- Не уходи, Нерон, - произнес Тиберий, не открывая глаз.
- Я тебе не нужен.
- Я хочу, чтобы ты посмотрел на нее.
- Ладно.
Нерон снова плюхнулся на скамейку:
- Сколько ей лет?
Тиберий погрузился в подсчеты. Он не мог с точностью сказать, сколько лет Лауре. Когда они с Клавдием впервые увиделись в школе, ему исполнилось тринадцать, а Клавдию - двенадцать, но к этому моменту отец Клавдия был уже довольно давно женат на Лауре. Получается, что Лаура почти на двадцать лет старше их. Он долгое время думал, что Лаура - мать Клавдия.
- Сорок три, - сказал он.
- Ладно.
Нерон помолчал. Он нашел в кармане пилку и принялся подпиливать ногти, стараясь придать им округлую форму.
- Я видел отца Клавдия, - сказал он наконец. - Так себе, ничего особенного. Объясни мне, зачем Лаура вышла за типа, в котором нет ничего особенного?
Тиберий пожал плечами:
- Это нельзя объяснить. Думаю, она все же любит Анри, а за что - неизвестно.
Тиберий и сам часто задавался этим вопросом. Лаура, необычная, великолепная Лаура, - что могло бросить ее в объятия такого строгого, педантичного господина? Это нельзя было объяснить. Казалось, Анри Валюбер даже не отдает себе отчета в том, насколько необычная и великолепная у него жена. Если бы Тиберию пришлось жить с подобным человеком, он заскучал бы до смерти; однако непохоже было, чтобы Лаура умирала от скуки. Даже Клавдий не мог понять, как его отцу удалось жениться на такой женщине. «Это самое настоящее чудо, будем ему радоваться», - говорил он. Впрочем, Клавдий и Тиберий давно уже перестали ломать голову над этой проблемой, поскольку, пытаясь решить ее, всегда приходили к одному и тому же выводу: «Это нельзя объяснить».
- Это нельзя объяснить, - повторил Тиберий. - Что ты там выделываешь с этой пилкой?
- Хочу воспользоваться временем, которое мы должны провести здесь, чтобы улучшить мой внешний вид. Если тебе надо, - добавил он, помолчав, - у меня есть еще одна пилка.
Тиберий подумал, что, возможно, это была не лучшая идея - представить Нерона Лауре. Лаура в чем-то была очень хрупкой. Если случайно стукнуть по уязвимому месту - останутся одни осколки.
II
Анри Валюбер не любил, когда в его жизнь вторгалось нечто непредвиденное.
Он раскрыл ладонь и со вздохом опустил ее на стол.
- Да, это Микеланджело, - сказал он.
- Вы уверены? - спросил его посетитель.
Анри Валюбер поднял бровь.
- Прошу прощения. Раз уж вы это говорите…
- Это набросок Микеланджело, - продолжал Валюбер, - часть торса и бедро, которые, как ни удивительно, пустились гулять по Парижу.
- Набросок?
- Вот именно. Нацарапанный наспех, при вечернем освещении, но стоящий миллионов других, потому что не принадлежит ни к одному из известных собраний, частных либо государственных. Можно сказать, новая вещь, которой никто еще не видел. Наспех зарисованное бедро, гуляющее по Парижу. Купите его, это будет потрясающе выгодная сделка. При условии, конечно, что набросок не краденый.
- В наше время нельзя украсть произведения Микеланджело. Только если они неожиданно обнаруживаются на чердаке - но ведь так не бывает.
- Нет, бывает - в Ватиканке… В необъятных архивных фондах Ватиканской библиотеки… Эта бумага пахнет Ватиканкой.
- Бумага пахнет?
- Да, пахнет.
Это было глупо. Ведь Анри Валюбер прекрасно знал, что невозможно отличить по запаху один обрывок старой бумаги от другого. Он раздраженно оттолкнул от себя набросок. Тогда в чем же дело? Почему он взволнован? Сейчас не время думать о Риме. Совсем не время. До чего было жарко в те далекие дни в Ватиканке, когда он, словно одержимый, выискивал рисунки эпохи барокко, как шелестели в тишине переворачиваемые листы бумаги. Осталось ли еще хоть что-то от его прежней одержимости? Нет, ничего. Он руководил четырьмя издательствами, выпускавшими книги по искусству, ворочал большими деньгами, к нему обращались за советом, а прежде чем обратиться, просили извинить за беспокойство, его собственный сын робел в его присутствии, даже Лаура не решалась перебить его за разговором. А ведь когда они познакомились, Лаура запросто перебивала его, даже не замечая этого.