— Смотри, что делает контра! А ты говоришь — сиди дома. Да как я могу сидеть дома?! Давай мне поручения, Тимофей Петрович!
От Самсонова Дерибас прошел в свой кабинет. Вызвал начальника группы, рассказал ему о задании — организовать наблюдение за Федоровым.
— Держите меня все время в курсе событий.
— Хорошо.
Договорившись о некоторых деталях, Дерибас возвратился домой. Нина Ивановна уже пришла с работы.
— Где ты был?
— Заходил к Самсонову.
— Опять рвешься в бой! Ну хоть бы поправился как следует.
К ночи у Дерибаса разболелось бедро. Он выпил какую-то микстуру. Уснуть долго не мог. В голову лезли разные мысли, а главное — думал о предстоящем приезде в Москву антоновца и о встрече с ним Самсонова. «До чего же обнаглели! Не боятся ехать в столицу… Да-а, туго, видно, им. Ищут связей и поддержки. Сами по себе задохнутся и передерутся, как пауки в банке. Это ясно. Но для нас от встречи с Федоровым зависит многое!»
Проснулся рано. Было совсем светло. Сквозь прикрытые портьеры проглядывало солнце. Июньское утро было теплым. Оделся, сделал небольшую зарядку, такую, как научили его в госпитале: чтобы лучше работали суставы.
Пришел на службу раньше всех. Хотел познакомиться с накопившимися за время болезни материалами, посмотреть, нет ли чего нового из Тамбова. Услышал, как стали хлопать двери других кабинетов. Потом один за другим заходили сослуживцы к нему и задавали один и тот же вопрос:
— Ну как?
Всем Дерибас пожимал руки и шутливо отвечал:
— Лучше всех!
Разговаривал, шутил, а все время думал о Федорове: «Как он там? Взяли под наблюдение или нет?»
В час дня не выдержал, позвонил начальнику группы:
— Почему не звоните? Как у вас дела?
— Все в порядке, Терентий Дмитриевич. Ведем наблюдение, результаты доложим вечером.
— Приехал или нет?
— Приехал, приехал. Уже в городе.
Успокоенный Дерибас спустился в столовую. Она находилась на первом этаже. Народу было много, все друг друга знали, делились новостями, но Дерибасу разговаривать не хотелось. Да и рассказывать об операции он не мог, сел в угол за свободный столик.
— Что, Терентий Дмитриевич, невесел? — К нему подошел его старый друг Валерий Михайлович Горожанин.
— О, Валерий, садись. Ты почему здесь? И почему не зашел ко мне?
— Приехал только вчера и собирался зайти. Да вот увидел тебя здесь и рад встрече. Как нога?
— А-а… — Дерибас махнул рукой. — Болит. Еще, говорят доктора, долго будет болеть. Да не в этом дело… Работать надо.
— Это верно. Сейчас лезут все: от монархистов до эсеров, — чтобы спихнуть большевиков. За свою собственность они готовы нас вешать на деревьях, стрелять и бить.
— Ты прав… Как твои дела?
— На днях еду на Украину.
Записку с описанием наблюдения за Федоровым принесли только в одиннадцать часов вечера. Привычный лаконичный отчет, но как много он говорит чекисту! Дерибас сразу углубился в чтение.
Поезд из Тамбова прибыл в 11 часов 25 минут, с опозданием на 10 минут. Федоров Дмитрий Федорович, в дальнейшем Фараон, вышел из спального вагона последним. В руках у него был коричневый кожаный чемодан средних размеров.
Приметы Фараона: рост выше среднего, лет 50—52, волосы русые; небольшая, аккуратно подстриженная бородка, одет в темно-серый костюм в полоску; на ногах — черные полуботинки. Особых примет нет.
Фараон вышел на вокзальную площадь, нанял извозчика и приехал в Газетный переулок, где проживает его сестра. Пробыл там два часа. Вышел без чемодана. Пришел на Тверскую, шел медленно, рассматривая витрины магазинов.
Посетил Коммунхоз. Поднялся на второй этаж в общий отдел, где встретился с Тимофеевым А. Я.
Тимофеев Александр Яковлевич, 56 лет, бывший присяжный поверенный, одинокий. Ранее состоял в партии кадетов.
В Коммунхозе Федоров пробыл недолго. Вышел, нанял извозчика, приехал снова в Газетный переулок к сестре, откуда до вечера не выходил.
Поздно вечером вышел из квартиры сестры. Медленно пошел по переулку, увидел извозчика, остановил, сел и велел гнать. Кружным путем приехал к Никитским воротам. Сошел с пролетки, огляделся. Подошел к Гранатному переулку, быстрым шагом зашел в дом № 9, квартира 16, где проживает Тимофеев А. Я.
На этом докладная записка заканчивалась.
Когда Федоров зашел к Тимофееву, тот сразу стал выговаривать:
— Что же это вы, Дмитрий Федорович?! От вас-то я этого никогда не ожидал. Явиться прямо на службу! Сотрудники, с которыми я работаю, вас видели и заприметили. Разве так можно!
— Александр Яковлевич, прошу прощения, но другого выхода у меня не было. Свой домашний адрес вы мне не сообщили, а дела не терпят отлагательств, — громко заговорил, пытаясь оправдаться, Федоров.
— Да замолчите же вы наконец! Ничему-то вы не научились, — зашипел на него Тимофеев. — За стеной живут соседи и могут услышать. Вы хотите угодить в ЧК?
Федоров насупился. Прием был не из деликатных. Он так и остался стоять посреди полупустой комнаты, где, кроме неприбранной кровати, платяного шкафа, непокрытого стола и пары стульев, ничего не было.
Немного успокоившись, Тимофеев предложил, указав на стул:
— Присядьте. Зачем я вам срочно понадобился?
Федоров поднял голову, тяжело вздохнул и тихо, полушепотом спросил:
— Александр Яковлевич, вы знаете о событиях в Тамбовской губернии?
— Знаю.
— Там бунт. Туда сбежалось много кулаков, зажиточных крестьян, недовольных политикой большевиков.
— Ну и что же?
— Движение все разрастается, но оно принимает чисто бандитские, а не политические формы. Это движение необходимо направить в правильное политическое русло, оздоровить его идейно. Вы понимаете, придать идейную направленность. — Федоров все более возбуждался. Снова стал говорить громко.
— Тс-с, — остановил его Тимофеев. Он все еще сомневался, стоит ли связываться с Федоровым, который действовал так неосторожно, но которого он знал как человека умного и способного, хотя и слабых нравственных правил. Поэтому Тимофеев продолжал держаться осторожно. — Что мы сейчас можем? У нас нет никаких сил и связей… Какое принять участие? Какую придать идейность?
— Об этом я и приехал спросить вас, Александр Яковлевич. Вы занимали руководящее положение в партии кадетов. У вас остались связи… А вы спрашиваете, что делать?! Вы мне не доверяете?
— Ну что вы, батенька! Вас-то я знаю. — Тимофеев стал говорить более доброжелательно. — Вам я могу сказать: кое с кем я встречаюсь. Иногда вижу Николая Михайловича Кишкина. Вы его должны знать. Это член ЦК нашей партии и бывший член Временного правительства. Могу при случае рассказать ему, но не знаю, что из этого получится.
— Движение, которым руководит Антонов, очень многообещающее. Там реальные силы. Но у них нет оружия, вернее, мало. Во что бы то ни стало нужно получить оружие. А главное, сам принцип — нет целеустремленности. Это движение нужно прибрать к рукам, — с горячностью в голосе повторил Федоров, — ну хотя бы путем объединения кадетско-эсеровских сил для придания идейной направленности. Я и прибыл к вам с той целью, чтобы убедить ЦК партии кадетов в необходимости установить контакт с ЦК левых эсеров и выработать согласительную платформу по совместной вооруженной борьбе с большевиками. Если мы это упустим, история нам не простит.
Тимофеев задумался. Потом покачал головой и сказал:
— Мне думается, что никаких результатов здесь, в России, добиться не удастся из-за отсутствия ЦК кадетов в Москве. Ведь вы знаете, что все сейчас там. И вряд ли Николай Михайлович сможет что-либо сделать. Нужно ехать за границу… И все же я поговорю с Кишкиным. Это я вам обещаю… Я постараюсь выяснить у него местонахождение ЦК партии кадетов. Зайдите ко мне послезавтра.
Федоров покинул квартиру Тимофеева с надеждой, что ему удалось склонить этого политикана на свою сторону: «У него-то связи остались. И дело пойдет на лад…» Потом стал размышлять о том, что ему предстоит завтра. Завтра должна состояться важная встреча с представителем генерала Деникина. Увидятся они в 10.30 вечера, когда начнет темнеть. Все развивается по плану…
Самсонов с утра стал готовиться к разговору с Федоровым. Нервы у него были хоть и крепкие, но видно, что ему не по себе. Дерибас, который то и дело заходил к нему, чтобы информировать о ходе наблюдения за Федоровым, заметил это сразу. Последний раз Дерибас доложил в 19.00: «Ничего особенного в поведении Федорова за день не отмечено. Ходил по магазинам, никого не посещал». Они заговорили о предстоящей встрече.
— Что мне надеть? В каком виде может появиться в Москве деникинский офицер? Как ты считаешь, Терентий Дмитриевич? — спросил Самсонов, и уже в этом вопросе Дерибас почувствовал его волнение. Да и он сам переживал не меньше…
— Прежде всего, ясно, что не в офицерской форме, — пошутил Дерибас. — Я думаю, что в костюме, недорогом, чтобы не выделяться из общей среды, но хорошо сшитом.
— Так. А головной убор? Ботинки?
— Мне кажется, что лучше надеть кепку. Большинство москвичей ходит сейчас в кепках.
— Так, так, так… — Самсонов походил по кабинету. — А какое у меня ранение? Твоя идея мне понравилась, но как ее воплотить в жизнь, как сделать, чтобы это было видно?
— Нога или бедро, как у меня. Можно слегка прихрамывать, идти с палочкой…
— А нужно ли это? Какое влияние будет все это иметь на характер разговора человека? Да и походить мне, может, придется порядочно…
Против этого нечего было возразить.
— Да-а… Ты прав…
Самсонов подошел к раскрытому окну. Постоял.
— Как сегодня тепло на улице. Настоящее лето… Вот что! Я думаю, что ранение у деникинского офицера все-таки будет. И лучше всего — в голову. В этом случае даже что-нибудь сказанное невпопад вполне объяснимо и оправдано. Нужно так забинтовать, чтобы было видно, но не бросалось в глаза… А поверх бинтов надеть кепку.