Значит, остаются только два более-менее реальных варианта: либо нападение кого-то, кто во время парада окажется на трибуне, либо «вселение» в одного из дипломатов или иностранных корреспондентов. Причем, по здравом размышлении, Сергей вынужден был признать (Зыкин, зло поиграв желваками, согласился, прокомментировав оное согласие несколькими емкими выражениями на «втором командном»), что оба предположения достаточно реалистичны. Хоть и имеют свои плюсы и минусы. Подселить донора в кого-то из американцев или англичан, скорее всего, не слишком сложно – хотя бы, исходя из схожего менталитета. Однако в результате неминуемо возникает серьезнейший дипломатический скандал. А в том же ленд-лизе на данный момент заинтересованы обе стороны. Для СССР – это горюче-смазочные материалы, грузовики и истребители, которых на первом этапе войны и на самом деле остро не хватало, для США и Великобритании – деньги и политические дивиденды. Решатся ли далекие предки обрубить этот сук? Ой, вряд ли, капитализм, знаете ли… Скорее, постараются взять под контроль кого-то из менее важных дипмиссий.
Вот только про вчерашнюю попытку покушения их уже официально известили, поэтому никаких шансов пронести с собой оружие у них не будет: сегодня досматривают всех. С извинениями и прочими причитающимися моменту реверансами, разумеется, но тем не менее. Так что максимум нечто колющее, возможно со смазанным ядом острием, но внешне никак не схожее с холодным оружием. Но кто ж их к самому товарищу Сталину-то подпустит?! Как говорится, со всем нашим уважением, но – на расстоянии, господа. Не менее трех метров, ага…
Касательно же непосредственно присутствующих на трибуне? Тут еще сложнее, пожалуй. Особых проблем в том, чтобы подчинить разум кого-то из членов правительства, с точки зрения Кобрина, в принципе, не было. Большинство из них – отнюдь не гении, и уж тем паче не военные, так что вряд ли сумеют долго сопротивляться слиянию с донором. За ними, понятно, приглядывают переодетые в штатское сотрудники (и сотрудницы), да и никакого оружия они пронести не могли, так что особой опасности нет. Вроде бы. Но ведь покушение будет, обязательно будет, в этом никаких сомнений! Так кто же тогда?! Кто – и каким образом?!
Хорошо хоть, от выстрела в упор или внезапного удара чем-то колюще-режущим товарищ Сталин достаточно защищен: под его шинелью надет полицейский противопульный панцирь офицерского образца, разработанный еще в 1905 году капитаном инженерных войск Авениром Чемерзиным. Эдакий прообраз будущего бронежилета скрытого ношения, защищающий носителя как минимум от выпущенных в упор пуль револьвера системы нагана и пистолетов Люгер и Браунинг, а то и более серьезного оружия[16].
К восьми утра стало окончательно понятно, что никто не собирается проносить в приготовленный для участия в параде танк боеприпасы, хоть последние и на самом деле обнаружились в подвале одного из прилегающих к площади зданий. Об этом сообщили с ночи сидящие в засаде сотрудники НКВД. Выслушав доклад, Сергей лишь молча кивнул: что ж, вполне логично. Операция прикрытия изменена, интересно только, на что? Вряд ли они решатся проводить основную акцию, не отвлекая внимания противодействующей стороны, это азы… гм, или как раз таки решатся? Пойдут, так сказать, ва-банк? Или понадеются, что противник решит, что покушение отложено? Тоже вариант, кстати.
Минутная стрелка меж тем коснулась цифры «12». Ударили куранты, и над заметенной снежной круговертью главной площадью страны загремел усиленный многочисленными громкоговорителями звенящий от торжественности момента голос легендарного Левитана:
«Говорят все радиостанции Советского Союза. Центральная радиостанция Москвы начинает передачу с Красной площади парада частей Красной Армии, посвященного двадцать четвертой годовщине Великой Октябрьской социалистической революции…»
Одновременно включили свою аппаратуру киносъемочная и звукооператорская группы, что позволяло надеяться, что товарищу Сталину не придется повторять выступление, стоя на раскрашенной под мрамор фанерной трибуне, спешно возведенной в одном из залов Большого Кремлевского дворца, как произошло в прошлый раз. Да и окна открывать тоже не придется, тем более что в конечном итоге это ничем не помогло[17].
Переглянувшись с Зыкиным, Сергей коротко кивнул и отступил к самой стене, чтобы одновременно видеть всех присутствующих на трибуне, незаметно отстегнув клапан кобуры. Ну что ж, самое время признать, что заранее просчитать противника он все-таки не сумел – значит, придется действовать по обстоятельствам, благо не впервой. А в том, что действовать так или иначе придется, он нисколько не сомневался: уж слишком сейчас удачный момент, чтобы иновременной враг его упустил! Особенно когда все снимается на камеру – кто-кто, а англосаксы подобное ох как любят! У них еще с конца двадцатого века, что война, что теракт происходят исключительно «под запись», поскольку так куда проще манипулировать массовым сознанием. Одно дело – сухие строки в газете или радиосообщении, и совсем другое – живая ТВ-картинка, желательно с жертвами в прямом эфире, что всегда значительно поднимает рейтинги…
Дождавшись, пока выехавший на коне из ворот Спасской башни маршал Буденный примет рапорт генерал-лейтенанта Артемьева и объедет построенные в парадные «коробки» войска, Иосиф Виссарионович начал свою знаменитую речь:
– Товарищи красноармейцы и краснофлотцы, командиры и политработники, рабочие и работницы, колхозники и колхозницы, работники интеллигентного труда, братья и сестры в тылу нашего врага, временно попавшие под иго немецких разбойников, наши славные партизаны, разрушающие тылы немецких захватчиков! От имени Советского правительства и нашей большевистской партии приветствую вас и поздравляю с двадцать четвертой годовщиной Великой Октябрьской Социалистической революции!
Не спускавший с Вождя напряженного взгляда Кобрин внезапно вздрогнул, снова ощутив уже знакомое чувство чужого присутствия. И практически сразу – еще раз, но уже несколько слабее, поскольку сказывалось расстояние до объекта, стоящего от Иосифа Виссарионовича через два человека. Что?! Не может быть! Но… КАК?! Неужели они все же решились? Неужели не понимают, что у них ничего не выйдет, что они ошибаются… или все-таки выйдет? И ошибается как раз таки он сам? А ОНИ придумали нечто новое, ему неизвестное?!
Несколько раз рефлекторно сморгнув, Сергей попытался вновь поймать едва ощутимое эфемерное чувство. Сильно закружилась голова; видимо сказывался одновременный контакт сразу с двумя чуждыми психоматрицами. Нет, все верно, он нисколько не ошибся, враг и на самом деле пытается взять под контроль разум Сталина и Берии. Да что за?!. И, кстати, отчего ему кажется, будто он ощущает еще и третьего «попаданца»?! Последнее уж и вовсе полный бред, откуда ему тут взяться? Похоже, его, говоря техническим языком, заглючило…
Перехватив взгляд Зыкина, комиссар госбезопасности двумя быстрыми кивками указал на попавших под ментальный удар людей. Витька вполне ожидаемо распахнул глаза, всем своим донельзя ошарашенным видом озвучивая то самое «не может быть».
– Товарищи! В тяжелых условиях приходится праздновать сегодня 24-ю годовщину Октябрьской революции. Вероломное нападение… – Сталин внезапно запнулся на середине фразы, схватившись руками за край невидимого из-за ограждения трибуны неширокого стола для документов, на котором лежали листы с распечатанной речью. Тяжело пошатнувшись, Вождь коротко потряс головой, словно человек, внезапно позабывший, кто он такой, почему оказался в этом месте и что здесь делает. Со своего места Кобрин не видел выражения его лица, но готов был поспорить, что сейчас оно выражает глубочайшее непонимание происходящего.
Лаврентий Павлович же и вовсе отшагнул назад, едва не упав, и инстинктивно прижал ладонь к правому виску. Впрочем, со стороны зрителей и участников парада это выглядело достаточно безобидно, словно всесильный наркомвнудел просто переступил с ноги на ногу – мороз же, понятное дело, холодно неподвижно-то стоять! – заодно поправив форменную фуражку. Подскочивший охранник аккуратно подхватил народного комиссара под локоть, поддерживая.
– Пропустите! – раздался откуда-то из-за спины сдавленный голос. – Неужели не видите, что товарищу Сталину дурно?! Товарищ Власик, да пропустите же, я врач! И вы меня прекрасно знаете!
Сергей резко обернулся. Ну да, все верно, именно военврач первого ранга, дежуривший на трибуне как раз на тот случай, если кому-то из правительства внезапно станет плохо. Шинель с соответствующими знаками различия на отворотах, небольшой медицинский чемоданчик в руке. И чего только Николай Сидорович придрался, человек просто выполняет свою работу.
Кобрин досадливо сморгнул: вот и снова накатило, неужели очередная ментальная атака? И отчего у него такое чувство, словно он внезапно перестал ощущать две первые матрицы, но зато куда острее почувствовал третью?
Пропущенный начальником сталинской охраны врач меж тем торопливо опустился на колени в метре от Иосифа Виссарионовича, откидывая крышку чемодана:
– Товарищи, неужели вы не понимаете… – сдавленно бормотал медик, роясь в своем чемоданчике. – Важно не терять ни единой секунды… Он на грани обморока… Немедленно нашатырь, определенно нашатырь…
«А вот и третий, – с какой-то особенной остротой понял Сергей, в доли мгновения сложив два и два. – И вовсе меня не заглючило, просто их и на самом деле было трое. На этот раз тонко сработали, суки, браво. Сталин и Берия – операция прикрытия, военврач – основной удар. До него метра четыре, если не больше, и никто, кроме меня, еще ничего не понял. Пистолет он пронести никак не мог, досматривали всех, нож тоже, но если в ящике взрывчатка – могу и не успеть. А взрывчатки туда, судя по размерам, можно напихать, разместив, допустим, под вторым дном, вполне достаточно. Хоть тоже не факт, собачки могли б учуять. Скорее, нечто отравляющее, а он уже у ампулы носик сломал, опаздываю…»