Трижды негромко лязгнули затворы, и Кузьмин, смерив товарища многозначительным взглядом, показал сначала три пальца, затем один. Пылев молча кивнул – понятно, мол: немцев трое, вооружены карабинами, автоматического оружия не имеется. Уже проще, можно справиться без шума, по-тихому взяв фрицев в ножи. Вот только хреново, что немец про следы упомянул. Хоть и старались ступать исключительно по торчащим из-под наста кирпичам, все одно наследили неслабо, опытный человек сразу засечет. Да и позиция у них, если начистоту, так себе, если фриц заметит потревоженный снег, вряд ли зайдет за груду кирпичей, за которой и укрылись разведчики, полностью скрывшись с глаз своих товарищей. И как тогда его снять без шума? Вернее, снять-то не проблема, метать все, более-менее заточенное и способное поражать мишень, их научили, но как быть с остальными двумя? Похоже, придется шуметь…
Младший лейтенант закинул за спину автомат, зубами стянул перчатку и бесшумно выдернул из ножен клинок; Вадим последовал примеру командира. Рукоять НР-40 привычно легла в ладонь, но налипший снег ожег кожу, мгновенно превращаясь в воду, и сержант досадливо отер руку о маскхалат. Кузьмин подал знак «первый мой, дальше действуем по обстановке» и провернул нож в руке, перехватывая за лезвие. Значит, уже просчитал диспозицию, и теперь точно уверен, что незаметно от камрадов фашиста не взять. Фигово, даже очень фигово…
Глава 14
Старший лейтенант Федор Кобрин, февраль 1942 года (продолжение)
Привстав на колено, Кузьмин отвел руку с зажатым ножом и напрягся. Под сапогами подходящего все ближе фрица негромко похрустывал слежавшийся снег, желтоватый луч рыскал из стороны в сторону.
«Ну, давай же, давай, – мысленно взмолился младлей. – Сделай еще пяток шагов, видишь же, что ничего подозрительного нет! Как раз на пятом тебя со стороны пролома в стене видно-то и не будет. Давай, сволочь, шагай! Mach weiter! Eins, zwei, drei…
Словно прочитав мысли разведчика, гитлеровец сделал ровно три шага и остановился, обшаривая пространство перед собой тусклым лучом электрического фонарика, батарейка в котором, судя по всему, порядочно разрядилась. Внезапно свет резко метнулся в сторону – заметив свежие следы, фашист, не выпуская из руки фонаря, схватился за карабин. На миг луч выхватил из темноты фигуру затаившегося за каменным развалом советского разведчика, однако гитлеровец не успел даже вскрикнуть: брошенный нож вошел ему в горло под самым подбородком, мгновенно и навсегда излечивая от двухнедельного кашля и страха заболеть воспалением легких. Выронив глухо лязгнувшую о скрытый снегом кирпич винтовку, немец грузно осел, валясь ничком. Холодный русский снег равнодушно принял в себя порцию горячей германской крови, проседая и окрашиваясь карминно-алым.
– Приплыли, – зло выдохнул Алексей. – Все как на ладони! Работаем, у нас секунды. Вперед!
Разведчики выметнулись из-за укрытия, слаженно расходясь в стороны. На мгновение присев возле трупа, Кузьмин успел выдернуть клинок, не снижая скорости уйдя перекатом в сторону. Пылев же, заметив на фоне высветленного станционными прожекторами пролома контур замешкавшегося противника, практически не целясь, метнул нож. Полученные еще в учебном лагере навыки не подвели, да и расстояние, в принципе, было плевым, всего каких-то метров семь, и пятнадцатисантиметровое лезвие НР вошло в грудь врага почти на половину длины. Оступившись, фашист сделал еще шаг и завалился на бок, заставив товарища автоматически дернуться в сторону, сбивая прицел вскинутого карабина.
«Молодцом, Вадька, – краем сознания отметил младший лейтенант, – не смазал, дал мне пару секунд. Сейчас я тебя, гад, сделаю. Как раз успеваю».
Алексей почти успел. То ли окровавленное лезвие, отереть которое просто не оставалось времени, предательски скользнуло в пальцах, нарушая нормальный хват, то ли гитлеровец излишне резко дернул своим «98К», но клинок, глухо звякнув о цевье, скользнул по дуге куда-то в снег. И следом раскатисто бахнул выстрел, мгновенно сводя на нет всю секретность. Зарычав от бессилия что-либо изменить, Кузьмин перебросил под руку автомат, наискосок перечеркивая корпус противника короткой очередью. Не промазал, понятно, вот только это уже ничего не могло изменить.
– Вадька, дуй туда, откуда мы заходили, занимай позицию! – Младший лейтенант рванул из-под маскхалата сигнальный пистолет и взвел курок. Вытянув руку, выстрелил в низкое зимнее небо, с кривой улыбкой наблюдая, как высоко над головой с хлопком раскрылся бутон из трех ярко-зеленых огненных цветков. – Нормально, успел. Ну, чего застыл?! Вперед, мать твою!
– Лех, может, лучше вместе обороняться? – заколебался товарищ. – Два автомата все ж лучше, чем один, а?
– Вали давай, не теряй времени, его теперь и без того мало. Ваське нужно еще радиограмму отбить и уйти успеть. А мы пока фрицев боем свяжем, чтобы никто по нашим следам к поселку не поперся. Пусть думают, что всех тут зажали. Фашист в любом случае нас с тыла прижать попытается, вот там ты его и приветишь.
– Так точно, понял, – кивнул сержант. – Ушел. Удачи.
– Не сглазь, – досадливо поморщился младший лейтенант, мельком подумав про себя: «Какая уж тут удача, вчетвером против хрен знает скольких фрицев? Впрочем, минут пятнадцать, а то и все двадцать они фашистов наверняка придержат, ни разу не проблема. Укрыться в руинах есть где, особенно теперь, когда скрываться больше не нужно. Патронов полно, по три диска и четыре гранаты на каждого, плюс пистолеты и ножи. Нормально. Для последнего и решительного боя, как в родном гимне поется, самое то. Этого времени радисту должно хватить, немец ночью сдуру в лес не попрется, забоится, да и следы Васька путать умеет, поскольку ученый. А стены тут толстенные, кирпичные, не из всякой пушки враз прошибешь, так что будет гадам маленькая Брестская крепость…»
Больше не глядя на Пылева, младлей короткой перебежкой добрался до пролома в стене. Укрывшись за трупом застреленного пехотинца, Алексей натянул капюшон маскхалата как можно ниже и замер. От фашиста противно воняло ваксой для сапог, свежей кровью, оружейным маслом и еще чем-то незнакомым, вероятно порошком от вшей. Пока в его сторону никто не бежал, значит, немцев и на самом деле было только трое и несколько последних спокойных минут у него имеется. А уж дальше? Главное, чтобы сержант Рубин спокойно ушел, унося с собой радиостанцию. Мало ли что, вдруг не успел сразу эрдэ передать, связи нет или еще что случилось. Ну, а остальное? Остальное не важно, в общем-то. Задание они выполнили, данные авиаразведки подтвердили. Умирать, конечно, не особо хочется, да и страшновато, что уж там, но какое это имеет значение? Они разведчики, и смерть, что своя, что врага – всего лишь неотъемлемая часть их боевой профессии…
Младший лейтенант Леша Кузьмин все рассчитал верно. И даже немного ошибся, вместе с товарищем продержавшись против взявшего развалины в кольцо взвода немцев почти полчаса. Когда гитлеровцы, забросав гранатами последнюю позицию русских, захватили разрушенный пакгауз, они долго не могли поверить, что им противостояли лишь двое бойцов, вооруженных всего парой автоматов, один из которых к концу боя намертво заклинило, и трофейным карабином. При этом их собственные потери после нескольких попыток штурма исчислялись полутора десятками убитых и раненых, не считая троих погибших караульных…
Стена брызнула кирпичной крошкой, и старший лейтенант, выстрелив в ответ, торопливо отпрянул, прикрывая локтем лицо. Пристрелялись, суки! Снова пора менять позицию, на сей раз – уже в последний раз:
– Серега, давай за мной, мухой! Справишься?
– Справлюсь. – Подволакивая ногу, наскоро перетянутую выше раны ремнем, сержант двинулся следом. Ну, как двинулся? Скорее, похромал, собрав в кулак остатки сил и опираясь на автомат, словно на посох. Шаг, другой, еще один, и еще…
– Помочь? – оглянулся Федор.
– Сам, – закусив губу, зло выдохнул товарищ, изо всех сил стараясь, чтобы ответ прозвучал достаточно твердо.
На самом деле, сержант Ларин отлично осознавал, что совсем скоро, буквально через несколько минут и десяток пройденных метров, просто не сможет двигаться. Осколок немецкой гранаты перебил бедренную артерию, и стеганая брючина комбинезона отяжелела, несмотря на импровизированный жгут все сильнее и сильнее пропитываясь кровью. Отчаянно кружащаяся голова гудела, то ли от контузии – проклятая «колотуха» рванула совсем рядом, – то ли от кровопотери; перед глазами все расплывалось, периодически накатывала тошнота. Все, отбегался, не боец он больше… Но не оставлять же командира одного? Значит, будет стрелять, прикрывая старлея, пока хватит сил давить на спусковой крючок. Хорошо, хоть диск менять не нужно, поскольку этот – последний.
– Ну, и на хрена геройствовать? Сказать не мог? – Кобрин подхватил товарища под мышки, практически потащив на себе. Подошвы сапог проскальзывали на припорошенном снегом битом кирпиче и каких-то железяках, обильно усеивающих пол разбомбленного депо; порой приходилось перебираться через завалы из искореженного, перекрученного взрывной волной металла. Да и чему удивляться – одна из советских фугасок, пробив световой фонарь крыши, угодила точнехонько в стоящий над ремонтной ямой паровоз, разворотив могучую махину и раскидав обломки по всему строению. Идеальное место, чтобы держать оборону… разумеется, в том случае, если ты не ранен и полон сил…
Впрочем, они и держали, вот уже почти полчаса держали, каждые несколько минут сменяя позиции и не давая фашистам их зажать. Эх, если б не эта проклятая граната! И ведь что обидно, две первые он успел отшвырнуть обратно, спасибо горящему почти семь секунд замедлителю, а вот третья рванула практически сразу. Видать, опытный фриц попался, повоевавший, не зассал подержать ее несколько секунд в руке, прежде чем метнуть в цель. Только чудом насмерть не убило, россыпь кирпичей прикрыла, но вот нога оказалась на открытом пространстве, словив свой осколок…