Помимо этого Павел знал, что в их распоряжении уже имеются две бригады, в общей сложности около двух тысяч человек, которые предполагалось использовать в качестве полицейских сил в Галиции, входившей тогда в состав Польши.
— Мы наведем на исконно украинских землях порядок! — выпячивал Коновалец подбородок. — А всех москалей, пшеков и жидов возьмем к ногтю! — грозно потрясал он кулаком.
В эти моменты Павлу хотелось дать ему в морду, но приходилось изображать восторг.
Оуновцы всячески пытались вовлечь нового соратника в борьбу за власть, которая шла между двумя их главными группировками: «стариков» и «молодежи». Первых представляли Коновалец и его заместитель Мельник, а «молодежь» возглавляли Бандера с Костаревым. Но вовлечь никак не удавалось.
Судоплатов убеждал своих «соратников» в том, что террористическая деятельность на Украине не имеет никаких шансов на успех, а власти немедленно разгромят небольшие очаги сопротивления. При этом настаивал, что надо держать национальные силы и подпольную сеть в резерве, пока не начнется война между Германией и СССР, а в этом случае немедленно их использовать.
Особо тревожили его террористические связи ОУН, в частности сотрудничество с хорватскими националистами и участие в убийстве югославского короля Александра, а также министра иностранных дел Франции Луи Барту. Для Павла явилось открытием, что все эти акции финансировались германской разведкой. Полной неожиданностью для него явилась и новость, что убийство польского министра генерала Перацкого в 1934-м году украинским террористом Мацейко было проведено вопреки приказу Коновальца, и стоял за этим Бандера, соперничавший с последним за власть. Руководитель «молодежи» стремился к контролю над организацией, играя на естественной неприязни украинцев к Перацкому, который нёс ответственность за репрессии против украинского меньшинства в Польше.
Коновалец рассказал Павлу, что к этому времени между Польшей и Германией был подписан договор о дружбе, так что немцев категорически не устраивали любые враждебные акции по отношению к полякам. Немцы были так взбешены, что выдали Польше скрывавшегося в Германии Бандеру, непосредственный же убийца сумел сбежать.
— Поляки приговорили эту гниду к пожизненному заключению, с чем я вполне согласен, — гадливо скривил губы Коновалец.
Между тем Судоплатов ещё больше вошёл к нему в доверие, передав содержание конфиденциального разговора одного из сподвижников Бандеры Костарева с несколькими молодыми националистами. Суть состояла в том, что Коновалец устарел, чтобы руководить организацией, и его следует использовать в качестве декоративной фигуры. Узнав это, полковник побледнел, что говорило о его ярости, а вскоре Костарев отдал Богу душу.
Показывая своё расположение, Коновалец стал приглашать Судоплатова на прогулки по городу, на которых выражал восхищение европейской культурой. Однажды они даже посетили Берлинскую оперу, где вместе послушали вагнеровского «Тангейзера»[67]. А ещё они вместе снялись у уличного фотографа, хотя Павел и категорически возражал, ссылаясь на свою не-фотогеничность.
— Ничего, дружэ, нужно же дать заработать бедному немцу, — рассмеялся главарь.
За время учебы в нацистской школе и общения с «коллегами» Павел обратил внимание, что украинская община живет очень бедно, пользуясь незначительными подачками своих хозяев, и лелеет мечту о скорейшем нападении Германии на СССР. Главная её цель — вернуть маетки[68] и земли на Украине, заставив работать на себя быдло, как они называли простой народ.
Побывал Судоплатов с Коновальцем и в Париже, где оуновец показал ему французскую столицу и свозил на обед в Версаль. Центр был осведомлен о поездке и воспользовался этим для организации встречи со связником. Им выступала Эмма. Одетая по последней моде, она сидела в обусловленном месте, в бистро на углу Плас-де-Клиши, и пила кофе.
Не подав виду, что они знакомы, Павел на немецком попросил разрешение присесть и заказал рюмку аперитива, а поскольку место оказалось выбранным неудачно — малолюдное и просматривается с нескольких сторон, Эмма дала ему знак следовать за собой. Далее, подозвав официанта, расплатилась и вышла, через пару минут Павел сделал то же самое. Они прошли квартал и продолжили встречу в номере гостиницы, где остановилась связная. Там Павел подробно изложил полученную информацию, получил соответствующие указания из Москвы и, расцеловав жену на прощание, конспиративно покинул номер.
Он вышел из подъезда на улицу и, проверившись, стал удаляться… Эмма долго глядела вслед из окна, понимая, что может потерять его в любую минуту. То же думал о ней и Павел, неспешно шагая по тротуару. Лоточницы продавали фиалки и каштаны, бродячий музыкант перебирал клавиши аккордеона, наигрывая мелодии Монмартра.
Из Парижа они с Коновальцем заехали в Вену, где Павел по его просьбе выполнил оперативное задание, а затем оба вернулись в Берлин. Там в течение нескольких месяцев шли безуспешные переговоры о возможном развертывании сил подполья на Украине в случае начала войны.
Исполняя поручения «кэривныка», Судоплатов ещё дважды выезжал из Германии во Францию, где встречался с представителями украинского правительства в изгнании. Все это время скрупулезно запоминал фамилии и приметы тех, с кем обучался, контактировал и встречался, анализировал полученную информацию.
Тем временем его «дядя» — Лебедь, используя свои связи, прислал через Финляндию распоряжение о возвращении «племянника» на Украину, где его должны были оформить радистом на советское судно, регулярно заходившее в иностранные порты. Это давало возможность поддерживать постоянную связь между подпольем ОУН на Украине и националистическими организациями за рубежом.
Коновальцу идея пришлась по душе, и он согласился с возвращением Павла в Советский Союз.
С фальшивыми документами, в сопровождении заместителя Коновальца Сушко (тот оказывал помощь) Судоплатов добрался до советско-финской границы, где в безлюдной местности имелось специально подготовленное «окно», однако при попытке перехода Павел был схвачен финскими пограничниками и препровожден в тюрьму. Там его допрашивали почти месяц, в результате подследственный сознался, что, являясь украинским националистом, возвращается в советскую Россию для выполнения задания своей организации.
Всё это время атмосфера в Центре была весьма напряженной, поскольку от советской резидентуры в Хельсинки поступило сообщение об исчезновении Судоплатова. Для выяснения этого вопроса на границу выехал Шпигельглаз с ещё одним работником. На Лубянке считали, что, скорее всего, Сушко ликвидировал разведчика.
По истечении трёх недель после ареста Павла официальному украинскому представителю в Хельсинки Полуведько поступил запрос от финской полиции и офицеров Абвера о некоем украинце, пытавшемся пробраться в Советский Союз.
Между германской и финской разведкой существовало соглашение о контроле над советской границей — любые перебежчики проверялись ими совместно. В итоге Судоплатова передали Полуведько, который сопроводил его до Таллинна. Там Павлу выдали фальшивый литовский паспорт, а в советском консульстве оформили краткосрочную туристическую визу для поездки в Ленинград.
На этот раз с пересечением границы проблем не было: пограничник проштемпелевал паспорт, а затем «литовец» улизнул от интуристского гида, ожидавшего его в Ленинграде.
Успешная командировка Судоплатова в Западную Европу изменила его положение в разведке. О результатах работы было доложено Сталину с Косиором, а также Петровскому — председателю Верховного Совета республики.
В кабинете Слуцкого, где Судоплатов докладывал в деталях о своей поездке, Павла представили двум людям. Один из них был Серебрянский, начальник Особой группы при наркоме внутренних дел — самостоятельного и в то время неизвестного Судоплатову Центра закордонной разведки органов безопасности, а другой — Васильев, сотрудник секретариата Сталина.
Позднее Судоплатова наградили орденом Красного Знамени, который вручил глава государства Калинин. Вместе с ним в Кремле такую же награду получил и выдающийся нелегал советской разведки Зарубин, тоже вернувшийся из-за рубежа после выполнения задания. Павел встретился с ним тогда в первый раз. Позднее они сблизились, и эта дружба продолжалась всю жизнь.
Затем состоялся дружеский ужин на квартире Слуцкого. По такому случаю Павлу пришлось выпить рюмку водки, которую он хронически не терпел. Он стал было отказываться, но начальство приказало принять «норму» за боевой орден, и на следующий день Судоплатов лежал пластом.
После этого он неоднократно выезжал на Запад в качестве курьера. Крышей служила должность радиста на грузовом судне. Встретившись с Коновальцем, Судоплатов узнал, что ОУН передала немцам дезинформацию в отношении военачальников Красной Армии из числа украинцев — Федько, Дубового и других, которые якобы выражали симпатии их делу. А позднее Судоплатову довелось прочесть в эмигрантской прессе, что они якобы делили свою лояльность между советской властью и украинским национализмом. Впоследствии эти командиры были репрессированы.
Одним таким днем, после очередного возвращения Павла из командировки в квартире Судоплатовых раздался звонок. Павел открыл дверь, на пороге стоял Гончаров в морской форме.
— Юрка! Пашка, здорово черт! — приятели крепко обнялись. Всё это время они переписывались. Бывший беспризорник Шкет, закончив рабфак, поступил в Херсонскую мореходку, по окончании которой трудился штурманом в Черноморском пароходстве.
В Москве он был проездом, привез с собой ящик фруктов, балык и плетёнку вина. Эмма накрыла стол, душевно посидели, а из открытого окна напротив лились слова старого романса:
Утро туманное, утро седое,
Нивы печальные снегом покрытые,
Нехотя вспомнишь и время былое,
Вспомнишь и лица, давно позабытые.