Гибель Коновальца вызвала раскол в рядах ОУН. В ходе борьбы за власть внутри организации между Бандерой, освобожденным немцами, и официальным преемником Коновальца — Мельником погибли видные боевики и соратники прежнего вождя. Единство организации было значительно подорвано…
Барселона встретила Павла южным зноем, многолюдьем и ночными налетами франкистской авиации. Уже третий год в Испании шла, в сущности, не одна, а две войны, обе не на жизнь, а на смерть. В первой схлестнулись националистические силы, руководимые генералом Франко, которому помогал Гитлер, и силы испанских республиканцев, помощь которым оказывал Советский Союз. Другая, совершенно отдельная война шла внутри республиканского лагеря. С одной стороны Сталин в Советском Союзе, а с другой — Троцкий, находившийся в изгнании: оба хотели предстать перед миром спасителями и гарантами дела республиканцев, подчинив своему руководству испанское революционное антифашистское движение.
СССР направлял в Испанию как своих молодых оперативников, так и опытных инструкторов-профессионалов. Эта страна являлась своего рода полигоном, где опробовались и отрабатывались его будущие военные и разведывательные операции. Многие из последующих ходов советской разведки опирались на установленные в ней контакты и на выводы, которые сумели сделать из своего испанского опыта.
В Испании Павел оставался в течение трёх недель как польский доброволец в составе руководимой НКВД интернациональной партизанской части при республиканской армии. Здесь произошла его встреча с Эйтингоном, одним из видных руководителей советской разведки в те годы. Его Павел знал с 1933-го, когда тот возглавлял одно из подразделений Иностранного отдела. Тогда старший майор госбезопасности[71] руководил созданием агентурной сети за границей, состоящей из разведчиков-нелегалов. В свою очередь Эйтингон познакомил коллегу с лейтенантом Рамоном Меркадером дель Рио, только что возвратившимся после выполнения партизанского задания в тылу франкистов. Это был обаятельный молодой человек — в ту пору ему исполнилось всего двадцать лет. Старший брат Рамона геройски погиб в бою: обвязав себя гранатами, он бросился под прорвавшийся к позициям республиканцев немецкий танк. Их мать, Каридад, также пользовалась большим уважением в партизанском подполье, показывая чудеса храбрости в боевых операциях.
У республиканцев Эйтингон отвечал за ведение партизанских операций в тылу франкистов и внедрение агентуры в верхушку фашистского движения. Его псевдоним был «Генерал Котов», а в Центре он проходил под именами «Том» и «Пьер». Выполняя инструкции Центра, старший товарищ организовал возвращение Судоплатова в Москву, для чего сопроводил до Гавра и посадил на борт советского судна.
«Вот и закончилась моя Одиссея», — думал Павел, наблюдая с пассажирской палубы за исчезающими в туманной дали берегами Франции. В голубой воде за кормой резвилась стая дельфинов…
Глава 7. Знакомство с Берией. Новое назначение. Над пропастью
Спустя неделю судно, на котором находился Судоплатов, пришвартовалось в ленинградском порту, и он тут же выехал ночным поездом в Москву.
Когда за окнами купе растаяли городские огни, проводник стал разносить пассажирам чай с лимоном в подстаканниках, и Павел за всё время впервые расслабился — он был на родине. Утром на вокзале его встречали Пассов, назначенный вместо Слуцкого, Шпигельглаз и Эмма. Посыпались поздравления, стали обниматься.
— Да ты, брат, загорел как мулат, — шутливо потрепал разведчика по плечу Шпигельглаз.
— Ещё бы, — улыбнулся тот. — Как-никак почти месяц отдыхал на южном море.
Надо ли говорить о том, как он был счастлив вернуться в Москву к прежней жизни?
Ликвидацию Коновальца Судоплатов считал оправданной со всех точек зрения и гордился тем, что при взрыве не пострадали невинные люди. Ни у Абвера, ни в ОУН не было улик, чтобы раскрыть истинные причины гибели их лидера. Конечно, они могли подозревать курьера или связника, прибывшего на встречу в Роттердам, но на этот счёт не было никаких доказательств.
Имелось ещё одно важное обстоятельство, убеждавшее, что дело выполнено правильно. Те националистические лидеры, с которыми Павел сталкивался в Берлине и Варшаве, принадлежали к так называемым «прозападным» украинцам. Они уже плохо владели родным языком, мешая украинскую речь с немецкой, их часто приходилось поправлять. Эти отщепенцы, как искренне считал Судоплатов, были обречены самой историей.
Полностью отрезанные от реальной жизни на Украине, они не понимали сущности и силы советской системы. Не знали и о подъеме украинской литературы и искусства. Образование своё они получили в основном в Вене или Праге. Украинская культура и язык в польской Галиции в то время безжалостно подавлялись местными властями. Регулярно следя за периодикой, «кэривныки» тем не менее не могли объяснить разницы между колхозами и совхозами или понять взаимоотношения различных государственных и общественных организаций, отвечавших за социальную политику в стране. «Свидоми»[72] утверждали, что их взгляды имеют поддержку среди сельского населения и потребкооперации, не зная, что в действительности потребкооперация там уже давно стала неотъемлемым атрибутом колхозного строя.
Новый начальник разрешил Судоплатову не являться на службу в этот день, и они с женой, взяв такси, отправились домой.
— Ну как ты тут без меня? — когда сели в машину, приобнял Павел Эмму.
— Да я сама вернулась неделю назад, — доверчиво прижалась к нему супруга. — Ты был на западе, я на востоке, пшепрашам пане, — смешно наморщила носик.
«Находилась в Польше», — понял супруг.
За время его отсутствия Москва явно похорошела: по широким проспектам катили автомобили, блестели витрины магазинов, в скверах били фонтаны, вокруг которых, веселясь, бегала ребятня. По пути навестили «Елисеевский», купили всё для праздничного стола. Вечером заехал Шпигельглаз с букетом цветов для Эммы, тортом и бутылкой марочного вина. Славно посидели.
На следующий день с утра Павла вызвали к Берии, новому начальнику Главного управления государственной безопасности НКВД, первому заместителю Ежова. До этого о Берии Судоплатов знал, что тот возглавлял ГПУ Грузии в 20-х годах, а затем стал секретарем ЦК Компартии Грузии.
Пассов отвел Судоплатова в кабинет заместителя рядом с приёмной наркома. Первая встреча с Берией продолжалась около четырех часов. Всё это время начальник отдела хранил молчание, зато Лаврентий Павлович задавал разведчику вопрос за вопросом, желая знать обо всех деталях операции против Коновальца и об ОУН с начала её деятельности. Спустя час Берия распорядился, чтобы Пассов принес папку с литерным делом «Ставка», где были зафиксированы все детали операции. Из вопросов заместителя наркома стало ясно, что это высококомпетентный в вопросах разведывательной работы и диверсий человек. Позднее Судоплатов понял — Берия задавал свои вопросы, чтобы лучше понять, каким образом он смог вписаться в западную жизнь. Особенное впечатление на Лаврентия Павловича произвела весьма простая на первый взгляд процедура приобретения железнодорожных сезонных билетов, позволивших беспрепятственно путешествовать по всей Западной Европе. Замнаркома интересовался техникой продажи железнодорожных билетов для пассажиров на внутренних линиях и на зарубежных маршрутах. В Голландии, Бельгии и Франции пассажиры, ехавшие в другие страны, подходили к кассиру по одному — и только после звонка дежурного. Пришли к мнению, что это делалось с определенной целью, а именно: позволить кассиру лучше запомнить тех, кто приобретал билеты. Далее Берия поинтересовался, обратил ли Судоплатов внимание на количество выходов, включая и запасной, на явочной квартире, которая находилась в пригороде Парижа. Его немало удивило, что нелегал этого не сделал, поскольку слишком устал. Из этого Павел заключил, что собеседник обладал опытом работы в подполье, приобретенным в закавказской ЧК.
Одет Берия был в весьма скромный костюм. Судоплатову показалось странным, что он был без галстука, а рукава рубашки, кстати, довольно хорошего качества, закатаны. Это обстоятельство заставило Судоплатова почувствовать некоторую неловкость, так как на нем была прекрасно сшитая «тройка»: во время своего краткого пребывания в Париже Павел заказал три модных костюма, пальто, а также несколько рубашек и галстуков. Портной снял мерку, а за вещами зашел Агаянц и отослал их в Москву дипломатической почтой.
Помимо названного Берия проявил большой интерес к диверсионному партизанскому отряду, базировавшемуся в Барселоне. Он лично знал Василевского, одного из партизанских командиров — в своё время тот служил под его началом в контрразведке грузинского ГПУ. Собеседник Павла хорошо говорил по-русски с небольшим грузинским акцентом и по отношению к Судоплатову вёл себя предельно вежливо. Однако ему не удалось остаться невозмутимым на протяжении всей беседы. Берия пришел в сильное возбуждение, когда подчиненный рассказывал, какие приводил аргументы Коновальцу, чтобы отговорить того от проведения ОУН террористических актов против представителей советской власти на Украине — ссылался на то, что это могло привести к гибели всего украинского подполья, поскольку НКВД быстро нападет на след террористов. Коновалец же полагал, что подобные акты могут совершаться изолированными группами. Это, настаивал он, придаст им ореол героизма в глазах местного населения, послужит стимулом для начала широкой антисоветской кампании, в которую вмешаются Германия и Япония.
— Да, большая сволочь был этот Коновалец, — сжал губы замнаркома. — А ваши действия, расцениваю правильными, — он экспрессивно взмахнул рукой.
Будучи близоруким, Берия носил пенсне, что делало его похожим на скромного служащего. «Вероятно, — подумал Павел, — специально выбрал для себя этот образ: в Москве его никто не знает, и люди, естественно, при встрече не фиксируют своё внимание на столь ординарной внешности, а это дает возможность, посещая явочные квартиры для бесед с агентами, оставаться неузнанным». В те годы некоторые из подобных квартир в столице, содержавшихся НКВД, находились в коммуналках.