Глава 10. Предвоенные годы (продолжение)
Пакт Молотова — Риббентропа имел для Советского Союза ещё одно последствие — присоединение Западной Украины.
Вслед за оккупацией Польши немецкими войсками Советская армия заняла Галицию и Восточную Польшу. Галиция всегда была оплотом украинского националистического движения, которому оказывали поддержку такие лидеры, как Гитлер и Канарис в Германии, Бенеш в Чехословакии и федеральный канцлер Австрии Энгельберт Дольфус.
Столица Галиции — Львов — сделалась центром, куда стекались беженцы из Польши, спасавшиеся от немецких оккупационных войск. Польская разведка и контрразведка переправили во Львов всех своих наиболее важных заключенных — тех, кого подозревали в двойной игре во время немецко-польской конфронтации тридцатых годов.
О том, что творилось в Галиции, Судоплатов узнал лишь в октябре 1939 года, когда Красная Армия заняла Львов. Первый секретарь компартии Украины Хрущев и его нарком внутренних дел Серов выехали туда, чтобы проводить на месте кампанию советизации Западной Украины.
Эмму направили во Львов вместе с Журавлевым — начальником немецкого направления закордонной разведки. Павлу было тревожно: её подразделение занималось немецкими агентами и подпольными организациями украинских националистов, а во Львове атмосфера была разительно не похожа на положение дел в советской части Украины. Во Львове процветал западный капиталистический образ жизни: оптовая и розничная торговля находилась в руках частников, которых вскоре предстояло ликвидировать в ходе советизации. Огромным влиянием пользовалась украинская униатская церковь, местное население оказывало поддержку организации украинских националистов, возглавляемой людьми Бандеры. По данным чекистов, ОУН действовала весьма активно и располагала значительными силами. Кроме того, она обладала богатым опытом подпольной деятельности, которого, увы, не было у Серовской «команды».
Служба контрразведки украинских националистов сумела довольно быстро выследить их явочные квартиры во Львове. Метод был крайне прост: бандеровцы начинали слежку возле здания горотдела НКВД и сопровождали каждого, кто выходил оттуда в штатском и… в сапогах, что выдавало в нем военного — украинские чекисты, скрывая под пальто форму, забывали такой «пустяк», как обувь. Они, видимо, не учли, что на Западной Украине сапоги носили одни военные. Впрочем, откуда им было это знать, когда в советской части Украины подобную обувь носили все, поскольку другой просто нельзя было достать.
О провале явочных квартир доложили Центру, а Эмма перебралась в гостиницу «Центральная»: сначала под видом беженки из Варшавы, а затем выдавая себя за журналистку из газеты «Известия». Она широко использовала опыт работы с польскими беженцами в Белоруссии в прошлые годы. На польском говорила свободно, и вскоре ей удалось установить дружеские отношения с семьей польских евреев из Варшавы. Эмма помогла им выехать в Москву, где их встретили её «друзья», дали денег и помогли выехать к родственникам в США. При этом договорились, что отношения будут продолжаться, а это означало — в случае необходимости советская разведслужба сможет на них рассчитывать. Эмигранты не знали, что журналистка — оперативный работник, и согласились на дальнейшую связь.
Серов с Хрущевым игнорировали предупреждения Журавлева, считавшего, что по отношению к местным украинским лидерам и деятелям культуры следует проявлять максимум терпения. Многие из них были достаточно широко известны в Праге, Вене и Берлине. В результате был арестован Кост-Левицкий, являвшийся одно время главой бывшей независимой Украинской Народной Республики. Хрущев незамедлительно сообщил об этом Сталину, подчеркивая свои заслуги в деле нейтрализации потенциального премьера украинского правительства в изгнании. Кост-Левицкого этапировали из Львова в Москву, где поместили в тюрьму. К тому времени ему было уже за восемьдесят, и арест столь преклонных лет человека изрядно повредил государственному престижу в глазах украинской интеллигенции.
А ещё Пакт Молотова — Риббентропа положил конец планам украинских националистов по созданию независимой республики Карпатской Украины, активно поддерживаемым в 1938 году Англией и Францией. Эта идея была торпедирована Бенешем[83], который согласился со Сталиным в том, что Карпатская Украина, включавшая также часть территории, принадлежавшей Чехословакии, будет целиком передана Советскому Союзу.
Коновалец, единственный украинский лидер, имевший доступ к Гитлеру с Герингом, был, как известно, ликвидирован, другие же националистические лидеры на Украине не имели столь высоких связей с немцами — в основном это были оперативники из Абвера или гестапо, и британские или французские власти не придавали таким сколько-нибудь серьезного значения. В этой связи заявления Хрущева о том, что он якобы сорвал западные планы создания украинского временного правительства в изгнании, арестовав Кост-Левицкого, попросту не соответствовали действительности. И когда Судоплатову приказали дать оценку, насколько важно содержание Кост-Левицкого в Москве, Павел в своем докладе Берии, который затем был послан Молотову, подчеркнул, что это ни с какой точки зрения это не оправдано. Напротив, следует предоставить Галиции специальный статус, чтобы нейтрализовать широко распространенную антисоветскую пропаганду, и необходимо немедленно освободить Кост-Левицкого. А ещё извиниться, отослав обратно живым и невредимым, дав возможность жить во Львове с максимальным комфортом. Это следовало сделать при условии, что освобожденный, в свою очередь, поддержит идею направить в Москву и Киев влиятельную и представительную делегацию из западных областей для переговоров о специальном статусе для Галиции в составе советской республики Украина. Тем самым будет оказано должное уважение местным традициям.
Молотов согласился, Кост-Левицкий был освобожден и выехал обратно во Львов в отдельном спецвагоне. Это предложение было первой открытой конфронтацией Судоплатова с Хрущевым и Серовым.
Согласно секретному протоколу между Молотовым и Риббентропом СССР не должен был препятствовать немецким гражданам и лицам немецкой национальности, проживавшим на территориях, входящих в сферу советских интересов, переселяться по их желанию в Германию или на территории, входившие в их сферу притязаний. Разведка решила воспользоваться этими условиями.
В Черновцы направили группу капитана Адамовича. В ней был Рудольф Абель. Город находился на границе Галиции с польской территорией, в то время уже оккупированной немцами. Группе предстояло наладить контакты с агентами, завербованными из числа этнических немцев, поляков и украинцев. Они должны были обосноваться в этих местах как беженцы от коммунистического режима, ищущие защиты на контролируемых немцами территориях.
Адамович выехал из Москвы в Черновцы, захватив с собой фотографии сотрудников разведки, действовавших под прикрытием дипломатических служб в Польше и Германии, для последующих встреч с этнической агентурой и обучения её Абелем основам радиосвязи. Однако после встречи с Серовым и договоренности с тем по ряду технических вопросов он неожиданно исчез.
Не найдя его, Серов изругал Абеля и доложил об исчезновении Адамовича Хрущеву. Абель хотя и являлся опытным сотрудником, не догадывался о бюрократических интригах и полагал, что если он сообщил о двухдневном отсутствии старшего группы начальнику Украинского НКВД, то ему незачем об этом дополнительно информировать Судоплатова. Последнего незамедлительно вызвал Берия и приказал доложить, как идут дела у Адамовича. Когда Павел не смог сообщить ничего нового, кроме информации недельной давности, нарком впал в ярость.
В это время зазвонил телефон правительственной связи, на проводе был Хрущев.
Он начал возмущенно попрекать Берию, что к нему на Украину засылают некомпетентных людей и изменников, вмешивающихся в деятельность республиканского НКВД. По его словам, местные кадры в состоянии провести сами всю необходимую работу.
— Этот ваш Адамович — негодяй! — прокричал Хрущев. — Он, по нашим данным, сбежал к немцам!
Линия спецсвязи давала возможность слышать его слова в кабинете, и Берии явно не хотелось в присутствии постороннего отвечать в той же грубой манере.
— Никита Сергеевич, — по возможности мягко сказал он, — у меня сейчас майор Судоплатов, заместитель начальника разведки. За операцию Адамовича отвечает лично он. На все вопросы вы сейчас получите разъяснения.
Взяв трубку, Павел начал объяснять, что Адамович компетентный работник и хорошо знает Польшу.
— Он враг! — взвился секретарь ЦК. — Перебежал к немцам! Немедленно найти или выкрасть! И еще, майор — я сломаю твою карьеру, если будешь продолжать упорствовать, покрывая таких бандитов, как Кост-Левицкий и Адамович! — Хрущев в сердцах бросил трубку.
Реакция Берии, который тоже всё слышал, была сдержанно-официальной.
— Через два дня, — отчеканил он, — Адамович должен быть найден — живой или мертвый. Если жив, следует тут же доставить в Москву. В случае невыполнения указания члена Политбюро вы будете нести всю ответственность за последствия с учетом ваших прошлых связей с врагами народа в бывшем руководстве разведорганов.
Судоплатов вышел из кабинета с тяжелым чувством. Через десять минут его телефон начал трезвонить не переставая. Контрразведка, погранвойска, начальники райотделов украинского и белорусского НКВД — все требовали фотографии Адамовича. По личному указанию Берии начался всесоюзный розыск.
Прошло два дня, но на след Адамовича напасть так и не удалось. Судоплатов понимал, что ему грозят крупные неприятности. В последний момент, однако, он решил позвонить проживавшей в Москве жене пропавшего. По сведениям, которыми располагал Павел, в её поведении за последние дни не отмечалось ничего подозрительного.
Позвонив, как бы между прочим осведомился, когда она в последний раз разговаривала с супругом? Та, поблагодарив за звонок, сообщила, что муж два последних дня находится дома с сотрясением головного мозга и врачи из поликлиники НКВД запретили ему вставать с постели в течение нескольких дней.