Павел положил трубку, осмысливая услышанное. Потом набрал номер генерала Новикова — начальника ведомственной медслужбы. Тот подтвердил, что всё так и есть на самом деле.
«Да, чудны дела твои Господи», — с облегчением подумал Судоплатов и отправился к наркому с сообщением, что Адамович находится в Москве.
— Под арестом? — спросил Берия.
— Нет, — ответил тот и принялся объяснять ситуацию. В кабинете они были одни.
Берия грубо оборвал майора, употребляя слова, которых тот никак не ожидал от члена Политбюро. Разъяренный, он описывал круги по своему огромному кабинету, выкрикивая ругательства в адрес Судоплатова с Адамовичем, называя их болванами и безответственными молокососами, компрометирующими НКВД в глазах партийного руководства.
— Почему молчите? — уставился на Павла, неожиданно прервав свою тираду.
— У меня страшная головная боль.
— Тогда немедленно, сейчас же отправляйтесь домой.
Прежде чем уйти, Судоплатов заполнил ордер на арест Адамовича и зашел в кабинет к Меркулову, который должен был его подписать. Когда же объяснил, в чём дело, тот рассмеялся и порвал бумагу. Головная боль стала совсем невыносимой, и офицер медслужбы отвез Павла домой.
На следующее утро позвонил секретарь Берии и сообщил, что нарком приказал оставаться дома три дня и лечиться, добавив, что Лаврентий Павлович посылает ему лимоны, полученные из Грузии.
Расследование показало, что Адамович, напившись в ресторане на вокзале в Черновцах, в туалетной комнате ввязался в драку и получил сильный удар по голове, вызвавший сотрясение мозга. В этом состоянии он сумел сесть на московский поезд, забыв проинформировать Абеля о своем отъезде. В ходе драки фотографии, которые ему нужны были для ознакомления агентов, оказались потерянными. Позднее их обнаружили на вокзале сотрудники украинского НКВД, полагавшие, что драку специально затеяли агенты Абвера, пытаясь похитить Адамовича. Дело закончилось тем, что Адамовича уволили из НКВД и назначили заместителем министра иностранных дел Узбекистана.
К несчастью, конфликт Судоплатова с Серовым и Хрущевым на этом не закончился. Украинский нарком НКВД был замешан в любовной истории с известной польской певицей Бандровской-Турской. В Москве он объявил, что лично завербовал оперную диву. Все были в восторге — ведь она пользовалась европейской славой и часто перед войной гастролировала в Москве и других европейских столицах. Эйфория, однако, скоро прошла: с согласия Серова агент выехала в Румынию, где наотрез отказалась встретиться с советским резидентом в Бухаресте — советником полпредства. Хрущев с Берией получили тогда письмо от сотрудников украинского НКВД, обвинявших их наркома в том, что тот заводит шашни под видом выполнения служебных обязанностей. Серова срочно вызвали в Москву.
Судоплатову довелось быть в кабинете Берии в момент, когда нарком предложил Серову объяснить свои действия и ответить на выдвинутые обвинения. В ответ тот заявил, что на роман с оперной певицей он получил разрешение от самого Хрущева и это было вызвано оперативными требованиями. Берия разрешил наркому позвонить из своего кабинета Хрущеву, но последний, едва услышав, откуда Серов говорит, тут же разразился матами.
— Ты, сукин сын, кричал он в трубку, — захотел втянуть меня в свои б… делишки, чтобы отмазаться? Передай трубку товарищу Берии!
Судоплатову было хорошо слышно, как Хрущев обратился к тому со словами.
— Лаврентий Павлович! Делайте всё, что хотите с этим засранцем, только что выпорхнувшим из военной академии. У него нет никакого опыта в серьёзных делах. Если сочтёте возможным, оставляйте на прежней работе. Нет — накажите по первое число. Только не впутывайте меня в это дело и в ваши игры с украинскими эмигрантами.
После такого заявления нарком стал ругать виновного почем зря — грозясь уволить из органов с позором, называя мелким бабником, всячески оскорбляя и унижая. Павлу было крайне неловко находиться в кабинете во время столь гневной тирады.
Затем неожиданно Берия предложил Серову обсудить с Судоплатовым, как выпутаться из неприятной истории. В результате пришли к выводу, что украинскому наркому не следует делать попыток связаться с Бандровска-Турской ни под каким видом. Её отъезд в Румынию являлся весьма прискорбным фактом, поскольку выступления певицы во Львове или Москве могли бы произвести благоприятное впечатление на общественное мнение в Польше и Западной Европе.
На данный момент важно было продемонстрировать, что ситуация в Галиции нормальная и обстановка вполне здоровая. В этом плане бегство певицы в Румынию явилось ударом по репутации Хрущева, не перестававшего утверждать, что Москве нечего беспокоиться, поскольку советизация Западной Украины проходит успешно, о чём свидетельствует, дескать, и та поддержка, которую оказывают этому процессу видные деятели украинской и польской культуры.
После своего назначения заместителем начальника разведслужбы в марте 1939 года Судоплатов напомнил Берии о судьбе старого чекиста Зубова, всё ещё находившегося в тюрьме за невыполнение приказа о финансировании переворота в Югославии.
— Этот человек, — сказал он наркому, — преданный и опытный офицер разведки.
Нарком, знавший осуждённого на протяжении семнадцати лет, сделал вид, что ничего не слышал, хотя именно этот человек сыграл значительную роль в том, что Берия сумел добраться до вершин власти.
В начале 20-х годов Зубов возглавлял отделение разведки, следившее за тайными связями грузинских меньшевиков и их агентуры в Турции. Основываясь на Зубовской информации, Берия доложил Дзержинскому с Лениным о готовившемся восстании и об успешном подавлении его в самом зародыше. Этот доклад обсуждался на пленуме ЦК партии и фактически послужил основанием для назначения Берии на должность начальника ГПУ Закавказья. Зубов оставался в дружеских отношениях с Лаврентием Павловичем и его заместителем Кобуловым. Приезжая в Москву из Грузии, оба нередко останавливались на квартире Зубова.
Осенью 39-го, после захвата Польши немцами в руки чекистов попали полковник Сосновский, бывший руководитель польской спецслужбы в Берлине, и князь Радзивилл — богатый польский аристократ, имевший немалый политический вес. Оба были помещены на Лубянку для активной разработки в качестве агентов. Ради спасения Зубова Судоплатов предложил Берии использовать того в оперативной разработке, поместив в одну камеру с Сосновским.
— Он отлично знает польский и немецкий, а к тому же отличный психолог и вербовщик, — так Павел обосновал свою просьбу.
— Ну что же, попробуйте, — пожевал губами нарком.
Зубова перевели из Лефортова, где его безжалостно избивали по приказу того же Кобулова, но на самооговор ветеран не шел. Павел знал о недозволенных методах следствия, был против, но, как и другие, молчал. Они поощрялись высшим руководством, а добавлять подозрений к тем, которые уже имелись на него, не желал.
Как и следовало ожидать, находясь с Сосновским в одной камере, Зубов содействовал его вербовке. Он убедил полковника, что сотрудничество с немецкой или польской спецслужбами не сулит тому никакой перспективы на будущее, поэтому имеет прямой смысл работать на русскую разведку. В результате тот дал соответствующую подписку.
В 30-х годах Сосновский, будучи в Берлине польским резидентом, весьма эффективно руководил агентурной сетью. Выступая под видом польского аристократа, содержал конюшню и устраивал званые обеды, своих агентов, привлекательных и молодых дам, как правило, внедрял в штаб-квартиру нацистской партии и секретариат министерства иностранных дел. Однако гестапо удалось засветить большую часть его сети, а самого полковника арестовать за шпионаж.
Следователям на Лубянке он показал, что разоблаченных агентов казнили в тюрьме Плетцензее прямо у него на глазах. Поляки обменяли Сосновского на руководителя немецкой общины в Польше, обвиненного в шпионаже в пользу Германии. В 1937 году военный суд в Варшаве осудил Сосновского за растрату выделенных на агентуру средств, и он отбывал срок в Восточной Польше. Двумя годами позже части Красной Армии освободили заключенных из тюрем, что же касается Сосновского, то его «переселили» в тюрьму НКВД.
От нового агента советская разведка получила информацию, что двое из его агентов все ещё продолжали действовать. Кроме того, он подал идею использовать связи князя Радзивилла, сделав того посредником между советским руководством и Герингом, одним из заместителей Гитлера.
После того как Зубов сумел оценить потенциальные возможности Сосновского для разведки и помог завербовать его, Судоплатов предложил использовать ветерана в качестве сокамерника князя Радзивилла. Берия согласился, Зубова перевели в камеру князя, вместе они находились месяц. Последствия были те же, что и с Сосновским.
К тому времени условия содержания Зубова изменились, ему позволяли обедать и ужинать в кабинете Павла, причем еду заказывали в ведомственном ресторане. Всё ещё находясь под стражей, он в сопровождении конвоира ходил в поликлинику НКВД на медицинские процедуры, а впоследствии был освобожден и продолжил службу у Судоплатова начальником одного из отделений.
Радзивиллом же занялся лично Берия. Он сумел убедить князя, что тот должен выступить в роли посредника между советским правительством и Герингом для выяснения деликатных вопросов во взаимоотношениях обеих стран.
НКВД держало князя в поле зрения, начиная с середины 30-х годов, и знало, что он принимал Геринга в своем поместье под Вильнюсом, где сподвижник фюрера любил охотиться. Об освобождении Радзивилла ходатайствовали перед советским правительством представители знатных аристократических родов Великобритании вместе с Италией и Швецией. Вскоре их просьбу удовлетворили, и Павел организовал отъезд агента влияния[84] из Москвы в Берлин. Оттуда вскоре стали поступать сведения из резидентуры: Радзивилл начал появляться на дипломатических приемах в обществе Геринга. Судоплатову приказали разработать варианты выхода с ним на связь. Осуществлять её решили по открытым каналам, поскольку князь являлся заметной в обществе фигурой и мог свободно посещать советское посольство, не вызывая подозрений. Его, в частности, могла интересовать судьба фамильной собственности, оказавшейся на оккупированной территории.