Во время похорон горе Судоплатова было искренним. Он считал сталинские жестокость и расправы ошибками, совершенными из-за авантюризма и некомпетентности Ежова, уже арестованного Абакумова, Игнатьева[88] и их подручных.
На следующий день после похорон Павел понял — началась другая эпоха.
Секретарь Берии позвонил ему в шесть вечера и сообщил, что министр покинул кабинет и приказал не ждать его возвращения. С этого момента можно было уходить со службы ежедневно в шесть вечера в отличие от тех лет, когда приходилось работать до двух или трёх утра, пока Сталин сидел за рабочим столом в Кремле или у себя на даче.
В течение суток с момента смерти Сталина Министерство госбезопасности и Министерство внутренних дел были объединены под единым руководством Берии. А десятого марта в нём создали четыре группы для проверки и пересмотра фальсифицированных дел: «заговора сионистов и врачей», «мегрельского дела» и «дела МГБ».
Началась перетряска кадров.
Параллельно с новыми назначениями шло развенчание обвинений по «делу сионистского заговора» и «делу врачей». Эйтингон и другие высокопоставленные работники МГБ, арестованные за якобы сокрытие заговора или содействия Абакумову в планах захвата власти, были освобождены и восстановлены на службе.
С Абакумовым же Берия с Маленковым решили окончательно покончить.
На совещании у себя в кабинете министр официально объявил, что хотя обвинения Абакумова в заговоре оказались несостоятельны, но он все равно остается под следствием за разбазаривание правительственных средств, злоупотребление властью и, что было серьезней, за фальсификацию дел против бывшего руководства Министерства авиационной промышленности, командования ВВС, Полины Жемчужиной и убийство Михоэлса.
В следующем месяце Судоплатов получил назначение на должность начальника нового, 9-го отдела МВД с подчинением непосредственно министру. Этот отдел, более известный как Бюро специальных заданий, должен был иметь в своем подчинении бригаду спецвойск особого назначения для проведения диверсионных операций за рубежом. То есть фактически он стал заместителем начальника Главного разведывательного управления госбезопасности, получив возможность мобилизовать все силы и средства разведки на случай чрезвычайных ситуаций.
Начался пересмотр главных задач в работе за рубежом и внутри страны. Берия взял инициативу в свои руки.
Судоплатов был в числе тех, кому он поручил подготовить докладные записки с детальным перечнем и анализом ошибок, допущенных партийными организациями и органами госбезопасности в борьбе с националистическим подпольем в Литве и на Украине. Берия считал необходимым выдвигать местные кадры на руководящие посты, а на должности заместителей назначать людей славянских национальностей.
26 июня, возвращаясь с работы на дачу, Павел с удивлением увидел движущуюся колонну танков, заполнившую всё шоссе, он подумал, что это обычные учения, неудачно скоординированные с ГАИ. Когда же следующим утром приехал на службу, сразу понял: произошло нечто чрезвычайное.
Портрет Берии, висевший у него в приёмной на седьмом этаже, отсутствовал. Дежурный офицер доложил, что его унёс один из работников комендатуры, без объяснения причин. В министерстве обстановка оставалась спокойной. Спустя час Судоплатова вызвали в малый конференц-зал, где уже собрались все руководители самостоятельных отделов и управлений и заместители министра.
Круглов с Серовым сидели на председательских местах. Круглов сообщил, что за провокационные антигосударственные действия, предпринятые в последние дни, по распоряжению правительства Берия арестован и содержится под стражей, а министром внутренних дел назначен он, Круглов. Далее обратился к присутствующим с просьбой продолжать спокойно работать и выполнять его приказы.
После того как об аресте Берии объявили в прессе официально, он был исключен из партии и назван врагом народа. Состоялся партийный актив руководящего состава Министерства внутренних дел. Выступления Маленкова и куратора из ЦК Шаталина с объяснением причин ареста Берии для профессионалов, собравшихся в конференц-зале, прозвучали наивно и по-детски беспомощно. Аудитория молча выслушала откровения Шаталина о том, что для усыпления бдительности Берии Центральный Комитет сознательно пошёл на обман, принимая заведомо ложные решения и отдавая соответствующие распоряжения. Это было беспрецедентно. Все верили, что руководство страны ни при каких обстоятельствах не примет директивы для обмана членов партии даже ради самой благородной цели.
Сразу после Шаталина слово взял заместитель министра по кадрам Обручников, назвав Эйтингона с Райхманом и Судоплатова лицами, не заслуживающими доверия. При этом заявил, что последний окружил себя одиозными и подозрительными личностями вроде Серебрянского и Василевского, ранее арестовывавшимся и отстраненными от работы в разведке. Все попытки Павла ответить на обвинения пресекались председательствовавшим Серовым.
Хотя партактив и выбил Павла из душевного равновесия, он всё ещё надеялся, что жизнь в министерстве вскоре снова войдет в нормальную колею. Аккуратно являлся на работу, но никаких существенных дел ему больше не поручали.
В начале августа Судоплатова вызвали в кабинет к Круглову и приказали принести агентурное дело Стаменова — болгарского посла в Москве в 40-х годах, агента НКВД, которого он курировал. Без всякого объяснения новый министр сообщил, что их ждут в Кремле. Проехали через Спасские ворота и повернули направо к знакомому зданию Совета Министров. Там прошли тем же коридором, что и зимой, когда Судоплатов последний раз видел Сталина.
Приняли весьма своеобразно. Вместо того чтобы пригласить министра и его подчиненного в кабинет, начальник секретариата Маленкова попросил Круглова остаться в приёмной (такого не случалось при Сталине), а Судоплатова пригласил пройти в бывший кабинет Сталина.
Там за столом заседаний Президиума ЦК сидели Хрущев, Молотов, Маленков, Булганин, Микоян и Ворошилов. Хотя Председатель Совета Министров являлся главой коллективного руководства, приветствовал Судоплатова и предложил сесть не он, а Хрущев. По сложившейся практике на встречах такого рода было принято официальное обращение по фамилии с добавлением слова «товарищ». Однако Хрущев обратился к приглашенному иначе.
— Добрый день, товарищ генерал. Вы выглядите прямо как на картинке (Павел был в военной форме). Садитесь.
Далее, надув щеки, Никита Сергеевич продолжал уже в обычной официальной манере партийного руководителя.
— Товарищ Судоплатов, вы знаете, что мы арестовали Берию за предательскую деятельность. Вы работали с ним многие годы. Берия пишет, что хочет с нами объясниться. Но мы не желаем с ним разговаривать. Мы пригласили вас, чтобы выяснить некоторые его предательские действия. Думаем, вы будете откровенны в своих ответах перед партией.
— Мой партийный долг — представить руководству партии и правительства истинные факты, — чуть помолчал Павел. Далее, объяснив, что его поразило разоблачение Берии как врага народа, добавил: — К сожалению, я узнал о его заговоре против правительства лишь из официального сообщения.
В разговор вступил Маленков, потребовав, чтобы генерал объяснил своё участие в тайных попытках Берии в первые месяцы войны установить контакт с Гитлером в целях начала мирных переговоров на основе территориальных уступок.
— Хорошо, — последовал ответ. — 25 июля 1941 года Берия вызвал меня к себе и приказал встретиться с болгарским послом в СССР и одновременно нашим агентом Стаменовым. Мне надлежало использовать его для распространения дезинформации среди дипломатического корпуса в Москве. Она сводилась к тому, что мирное урегулирование с немцами на основе территориальных уступок вполне возможно. Я уточнил при этом, что Берия хотел встретиться с послом сам, но ему запретил Молотов. По своей инициативе Стаменов, чтобы произвести впечатление на болгарского царя, должен был передать эти слухи, сославшись на «надежный источник в верхах». На этот счет не было никакого письменного приказа. Наша служба перехвата, имевшая доступ ко всем шифровкам Стаменова и дипломатической почте посольства, не обнаружила в сообщениях в Софию нашу дезинформацию — слух так и не вышел за пределы болгарского посольства. Операцию было решено свернуть.
После этого Маленков прервал Судоплатова, предложив пройти в приёмную и написать объяснительную записку по данному вопросу. Между тем в кабинет вызвали Круглова, а когда секретарь Маленкова доложил, что генерал Судоплатов уже всё написал, его снова пригласили в кабинет.
Хрущев зачитал собравшимся объяснение Судоплатова, занявшее одну страницу. Молотов продолжал молчать, и Никита Сергеевич снова взяв инициативу в свои руки, предложив рассказать о работе при Абакумове и Берии в послевоенный период.
И здесь Павел допустил роковую ошибку.
После того как он обрисовал запланированные операции против военных баз НАТО, Хрущев попросил доложить о секретных ликвидациях. Судоплатов начал с акций против Коновальца и Троцкого, а затем перешел к специальным операциям в Минске и Берлине в годы войны. Указал также четыре послевоенные акции: с Оггинсом, Саметом, Ромжой и Шумским — указывая в каждом случае, кто давал приказ о ликвидации и что все эти действия предпринимались с одобрения не только Сталина, но также Молотова, Хрущева и Булганина.
Хрущев, побагровев, тут же заявил Президиуму, что в большинстве случаев инициатива исходила от Сталина и зарубежных товарищей. Наступившее неловкое молчание длилось целую минуту. Неожиданно Судоплатов получил поддержку: Булганин сказал, что эти операции предпринимались против заклятых врагов социализма. Хрущев закончил беседу, обратившись к генералу.
— Партия ничего против вас не имеет, — отвёл глаза. — Мы вам верим. Продолжайте работать. Скоро мы попросим вас подготовить план ликвидации бандеровского руководства, стоящего во главе украинского фашистского движения в Западной Европе, которое имеет наглость оскорблять советское руководство.