Вслед за этим Хрущев дал понять, что вопросов больше нет, и Круглов жестом показал, чтобы Судоплатов ждал его в приёмной. Там ожидал часа полтора, беспокойство постепенно росло. Павел не поверил ни одному слову из того, что сказал ему Хрущев в заключение. Тяжелое впечатление произвели враждебность Маленкова и молчание Молотова. Вероятность того, что Круглов выйдет из кабинета с приказом на его арест, казалась вполне реальной.
Наконец тот появился и сделал знак следовать за собой. Уже в машине, утерев платком лоб, Круглов сказал, чтобы Судоплатов немедленно представил ему собственноручно написанный рапорт обо всех известных ему случаях ликвидации — как внутри страны, так и за рубежом, в том числе неисполненных из-за отмены указаний. Речь шла об операциях, приказы о проведении которых или отмене исходили от Берии, Абакумова и Игнатьева.
У себя в кабинете Павел составил перечень всех известных ему специальных акций, ознакомив с ними полковника Студникова, секретаря партбюро своего подразделения. Затем попросил отнести документ в секретариат Круглова, так как хотел быть уверенным, что у него есть свидетель. А по министерству уже гуляли слухи, что служба Судоплатова несёт ответственность за тайные массовые убийства, совершенные по приказу Берии.
После завершения рабочего дня Павел вызвал автомобиль и отправился на дачу, чтобы обсудить ситуацию с женой. К тому времени Эмма в звании подполковника вышла в отставку. Хотя оба старались сохранять оптимизм, она пришла к выводу, что, новое руководство рассматривает Павла как активного соучастника всех дел Берии.
Через несколько дней он узнал по неофициальным каналам, что его имя начало всплывать в протоколах допросов Берии, Кобулова и Майрановского. А затем по «вертушке» позвонил Генеральный прокурор Руденко, потребовав явиться к нему, для прояснения некоторых фактов. По дороге на Пушкинскую 15[89] Павел принял решение — стреляться он не будет — будет бороться до конца, поскольку виновным себя ни в чём не считал, а в ближайшее окружение Берии не входил.
В Прокуратуре СССР он столкнулся в приёмной с генералом армии, Героем Советского Союза Масленниковым, который вышел из кабинета Руденко. Оба кивнули друг другу, лицо генерала армии было мрачным. В качестве первого заместителя министра внутренних дел он командовал войсками МВД; звание Героя Советского Союза получил как командующий фронтом во время войны. Павел всегда относился к нему с большим уважением. Позднее узнал — Масленников застрелился в своем кабинете.
В кабинете Руденко находился полковник юстиции Цареградский. За время беседы последний не произнес ни единого слова, аккуратно записывал вопросы Генерального прокурора и ответы. Они касались преступных действий Берии и осведомленности об этом Судоплатова, что тот категорически отрицал.
На Лубянку возвращался в самом мрачном настроении, вновь прокручивая в памяти состоявшуюся беседу, полагая, что ничего хорошего она не сулит.
Вскоре узнал о переменах весьма зловещего характера. Первый заместитель министра внутренних дел Серов в личной беседе объявил: отныне руководимый Судоплатовым отдел не является самостоятельным и входит в состав Главного разведуправления. А ещё предложил взять отпуск и отдохнуть с семьей в ведомственном санатории.
— Спасибо, — отказался Судоплатов. — В отпуске пока не нуждаюсь.
Глава 13. Арест. Враг народа
По бетонному полу камеры, сунув руки в карманы брюк, взад-вперед задумчиво прохаживался Судоплатов. Камера была обычной одиночкой, в такой он сидел до войны в Финляндии — с решетчатым вверху окошком, тусклой лампочкой под потолком, опускающимися нарами, жестяным умывальником и туалетом, в котором тихо журчала вода.
Спустя неделю после беседы у Руденко, в пятницу 21 августа 1953 года его арестовали в служебном кабинете. Сначала, постучав, туда вошёл секретарь, майор Бычков и сообщил, что доставлен пакет с секретной директивой министра.
— Хорошо, — ответил Судоплатов и приказал на время выйти докладывавшего ему материалы заместителя, а секретарь ввёл в кабинет трёх офицеров.
Одного из них генерал знал — то был подполковник Гордеев, начальник службы, отвечавшей за аресты, задержания и обыски в особо важных случаях. Подполковник лично арестовывал Вознесенского — члена Политбюро, Кузнецова — секретаря ЦК партии, Шахурина — министра авиационной промышленности, и других высших должностных лиц.
— Есть ли у вас ордер на мой арест? — встал из-за стола Судоплатов.
— Есть, — достал из нагрудного кармана мундира и, развернув, протянул бумагу подполковник. Ордер был оформлен по всем правилам, с гербовой печатью и подписями Круглова и Серова.
— В таком случае, давайте выйдем не через приёмную, а в другую дверь, чтобы не шокировать сотрудников, — вернул арестованный документ.
— Не возражаю, — последовал ответ.
Оставив кабинет, прошли по коридору и спустились лифтом с седьмого этажа во внутреннюю тюрьму Лубянки, находившуюся в подвальном этаже. Там, без соблюдения формальностей Павел заполнил регистрационную карточку и был заперт в камеру. Всё проходило как в тумане, у него страшно разболелась голова, но, к счастью, в кармане оказались таблетки «цитрамона», принял две.
Боль чуть уменьшилась, и Павел с удивлением осознал, что его даже не подвергли личному досмотру, за исключением проверки на наличие оружия. Словно в ответ на эти мысли открылась дверь, и двое надзирателей поспешно вывели Павла в административный блок тюрьмы, где дотошно обыскали. Отобрали всё, включая лекарство. А ещё сняли с руки швейцарские часы, купленные пятнадцать лет назад в Бельгии, и положили их в нагрудный карман пиджака.
Далее вывели в тюремный двор, сопроводив к «черному ворону», и в последний момент один из надзирателей выхватил из кармана арестованного часы, сунул в свой, вызвав потрясение Судоплатова. Он не мог представить, что надзиратели особо секретной внутренней тюрьмы могут вести себя как карманники.
Через двадцать минут Павла доставили в Бутырскую тюрьму, где снова повторился обыск, затем поместили в одиночку.
Когда за окном сгустились сумерки, щелкнул ключ в замке, звякнул засов, дверь приоткрылась до ограничителя.
— Руки за спину. На выход — буркнул возникший в проеме охранник. — Лицом к стене, — запер дверь, — вперёд.
Мрачным коридором, перегороженным решёткой, прошли в следственный кабинет без окон, где за столом с лежавшей на нем папкой сидели двое — Руденко и Цареградский.
Генеральный прокурор молча кивнул на привинченный к полу табурет, вслед за чем, открыв папку, скрипучим голосом объявил:
— Вы арестованы как активный участник заговора Берии, целью которого являлся захват власти. А помимо этого его доверенное лицо и сообщник в тайных сделках с иностранными державами против советского государства и организатор ряда террористических актов против личных врагов бывшего наркома.
— Всё это бред! — выслушал обвинения Судоплатов. — Кроме того протестую против незаконных в отношении меня как арестованного действий: я не присутствовал при обыске в своем кабинете, не получил опись изъятых личных вещей, и в завершение, при доставке в тюрьму у меня были похищены надзирателем швейцарские наручные часы.
Прокуроры ошарашено уставились на подследственного, не веря собственным ушам. Наконец Руденко пришел в себя и сказал, что прикажет во всём разобраться. Пока оба были в замешательстве, Судоплатов пошёл дальше и выразил протест, что его вопреки закону допрашивают в ночное время. На этот раз Генеральный был начеку и оборвал.
— Мы не будем придерживаться правил, допрашивая заклятых врагов советской власти. Можно подумать, что у вас в НКВД соблюдались формальности. С вами, Берией и со всей вашей бандой будем поступать так же.
На следующее утро в камере появился дежурный офицер с описью отобранных у Судоплатова при обыске вещей, среди них были и часы. Он подписал документ.
Второй допрос проходил уже днем, Руденко поинтересовался биографией арестованного. Отвечая на вопросы, Павел подчеркнул, что не имел никаких связей с Берией до назначения его в 1938 году в центральный аппарат.
— Допустим, — согласился Генеральный и предложил дать свидетельские показания против Берии: рассказать о его плане тайного сговора с Гитлером по заключению сепаратного мира при посредничестве болгарского посла Стаменова, о привлечении «английского шпиона» Майского для установления тайных контактов с Черчиллем и, наконец, о готовившихся терактах по уничтожению советского руководства с помощью ядов.
— Помочь нам разоблачить злодейские планы Берии — ваш партийный долг, — с нажимом заявил он.
— Во-первых, я ничего не знал об этих чудовищных планах, — ответил Судоплатов, — а во-вторых, Стаменов был нашим агентом. Через него по приказу правительства запускалась дезинформация, рассчитанная на дипломатические круги и, в конечном счете, на немцев, о возможном мирном договоре с Гитлером на основе территориальных уступок, чтобы выиграть время. Что касается Майского, то последний раз я беседовал с ним в 1946-м году, когда Берия уже не руководил органами госбезопасности, а занимался только разведкой по атомному оружию, и я не имел с ним с тех пор никаких связей. Предъявленная мне на допросе докладная британского сектора, в которой анализировались контакты Майского, подписанная Федотовым, одним из руководителей Комитета информации в то время, представляла собой обычный служебный документ и рассылалась всем руководителям разведслужб. Я также отрицаю участие в террористических планах против врагов Берии, а также отмечаю, что в течение тридцатилетней службы в органах делал всё, зачастую рискуя жизнью, чтобы защитить правительство, государство и советских людей от наших общих врагов.
Руденко грубо оборвал допрашиваемого и предъявил ещё одно обвинение.
— Вы не выполнили приказ Сталина и Маленкова о ликвидации таких злейших врагов советского государства, как Керенский и Тито. И не питайте иллюзий, что если вы с Эйтингоном много лет назад провели операции по ликвидации Троцкого и Коновальца, это вас спасёт. Партия и правительство предлагают вам сотрудничать с нами в разоблачении преступных действий Берии, и от того, как вы поможете нам, зависит ваша судьба. Если вы откажетесь сотрудничать с нами, то мы уничтожим не только вас, но и всю вашу семью. Сейчас вы являетесь заключенным номер восемь в составе группы из пятидесяти человек, арестованных по этому делу.