– Истреблять ублюдков? Ты так говоришь, словно я занимаюсь травлей тараканов.
– Нет, нет, я не о том! Просто… Ты получал от этого удовольствие, Конте? Некую радость, даже облегчение, что ты избавил мир от зла… А ведь как забавно получается: чтобы быть на страже чего-то светлого и доброго, на страже Жизни, в конце концов, нужно прибегать к методам зла и насилия…Ты никогда об этом не задумывался, Конте?
– Я просто делаю своё дело, Ташлен. Мне хватает забот, чтобы ещё о чём-то задумываться. Если бы я вдавался в сопливые раздумья, прежде чем сделать выстрел, то сам бы уже давно был трупом. Либо ты, либо тебя – по-другому никак, когда имеешь дело с ублюдками.
– Понимаешь, Конте, я бы хотел сделать мир чуточку светлее и чище. Как думаешь, можно ли это сделать без жёстких приёмов? К примеру, не дулом пистолета, не остриём ножа, а скажем… пером? То есть, я хотел сказать, авторучкой?
– Это не моя парафия, Ташлен. Все карты перед тобой, ничто не мешает попробовать сделать это хоть ручкой, хоть карандашом, да хоть пальцем на песке… Ладно, хватит болтовни – прячь рожу и идём.
Ташлен закутался в шарф бродяги, словно погонщик верблюдов, и поплёлся за Конте следом.
Выйдя к деревеньке Эспелюш, они свернули в сторону станции «Монтелимар», но ещё на подходе к пункту назначения, комиссара насторожила подозрительная активность постовых и дежурных станции. Приказав Ташлену оставаться на просёлочной дороге, Конте пошёл в одиночку разведывать обстановку.
На углу станции стоял мальчишка лет семи, и зазывал купить у него газетёнку за пару монет. Конте подошёл к нему ближе:
– Слушай, паренёк, хочешь заработать пять франков?
Деревенский мальчуган, слегка шмыгавший от холода носом, буквально засиял от услышанной суммы:
– Хочу мсье, очень хочу! Вам нужны все эти газеты? Берите! Добавьте ещё один франк, и я донесу, куда скажете! Даже до Рошмора!
– Нет, мне нужна только одна газета. За остальное ты должен будешь кое-что для меня сделать. Слушай меня внимательно: идёшь сейчас на станцию, покупаешь там в окошке пару марок. Как будешь стоять в очереди, так, про, между прочим, посмотри по сторонам, нет ли там каких-либо странных людей. Понял?
– Вы имеете в виду, фараонов?
– Ну ты схватываешь на лету! Ступай, потом вернёшься сюда и доложишь, что там да как.
Пока мальчуган отправился выполнять поручение, Конте читал свежий выпуск вечерних новостей.
«Ювелир из Милана был жестоко убит на берегу Монтелимарского канала» – гласил заголовок газеты «Трибюн».
«Два дня назад на берегу Монтелимарского канала случился вопиющий случай: с особой жестокостью был зарублен некий итальянский ювелир Альфонсо Федериче. Его изуродованное тело было обнаружено сегодня утром местными лодочниками. Убийца орудовал тупым металлическим предметом, предположительно, сопкой или мотыгой, был дерзок и хладнокровен. Мотив пока доподлинно неизвестен, но полиция предполагает, что ювелир был ограблен. При нём были найдены только удостоверение личности, билет на поезд Ницца-Авиньон, и ключи от номера отеля на Лазурном берегу…».
– Мсье, мсье! Вы не сказали сколько, и я купил дюжину марок, и да, на станции вертятся с полдюжины, как вы их назвали – «странных» людей…
Конте оторвался от газеты:
– Как они выглядели?
– Ну, как вам сказать… Хорошо, так, дорого. Шерстяные пальто, брюки со стрелкой, кожаные ботинки. Дураку ясно, что они не здешние, вроде как чего-то ждут, но точно не пригородного поезда… Если бы они искали меня, то я бы не хотел попасться им под руку.
– Слушай, за сколько от станции можно добраться до берега Монтелимарского канала? Меня интересует, если идти на своих двоих.
– К каналу? Ну, где-то час, полтора. Через станцию идти не обязательно, есть другой путь вдоль объездной Орсо, недалеко от леса. Я прихватил вам расписание поездов – всё же лучше, чем идти пешком.
– Смышлёный ты парень, молодец, держи десятку, заработал. – и в глубоких раздумьях комиссар поспешил удалиться с оживлённого места. Уже ему вслед кричал всё тот же мальчишка, размахивая листком:
– Спасибо, мсье! Но мсье! А как же марки?!
Притащившись не солоно нахлебавшись обратно в хижину, Конте первым делом молча пересчитал сигареты, оставленные на столе лесника. Теперь можно сказать, что его вера в невиновность бедного писаки Ташлена не просто слегка пошатнулась, а прямо-таки начала раскачиваться, как перегруженная лодка в океанский шторм.
В этот вечер Конте в большей степени молчал, накаливаясь как медный чайник. Ташлен вёл себя как обычно, болтая на разные идиотские темы и постоянно философствуя, чем только ещё быстрее приближал своего нового знакомого к точке кипения…
– Конте, как бы я хотел сейчас только одного: посмотреть этому гаду в лицо, который затеял всю эту свистопляску… Я бы всё ему сказал, всё бы высказал, этому гаду, всё!
Терпению окончательно пришёл конец и Конте сорвался: потеряв самообладание, он схватил Ташлена за шиворот, как нашкодившего котёнка и припёр к стене:
– А вот что я скажу тебе, Грегуар Ташлен, глядя в глаза и без всяческих аллегорий: ты либо конченый сумасброд, либо действительно маньяк, к чему я уже всё больше и больше склоняюсь! И если я узнаю, что это дело твоих грязных рук, не смей сомневаться – вот тогда я точно познаю, что такое удовольствие от убийства ублюдка! Ты всё понял, мсье Шекспир?!
Ташлен застыл не моргая, пытаясь выпросить своим испуганным лицом хотя бы толику снисхождения. Когда отклика не последовало, Грег жалостливым тоном заладил о старом:
– Я ведь уже говорил, Конте, я не ви…
– Хватит! Может, ты у нас сомнамбула?! Или ты думал, что я не узнаю о твоих ночных шатаниях?!
– Ночных шатаниях?! О чём вообще идёт речь?! – пытался повысить тон Ташлен.
Конте отцепился от шеи Грега и достал припрятанный вечерний выпуск, бросив газету на стол:
– Вот об этом!
Ташлен, выразив своё недовольство нахмуренными бровями и косым, злобным взглядом, подошёл к столу и принялся изучать в голос вызвавшую бурю в стакане заметку:
– Так-так… «Ювелир…жестоко убит…найден на берегу Монтелимарского канала…» Какое зверство!
– Читай далее!
– «тупым металлическим предметом…»
– Стоп! У тебя на этот счёт нет никаких идей, а, Ташлен? Может, ювелира расшибли киркой?
– Чёрт, Конте, может и так! Здесь сказано, тупым металлическим предметом… А может, даже лопатой!
– Ташлен, прекрати строить из себя дурачка!
– Но я не строю, Конте! Чего ты от меня добиваешься?!
Конте вышел из хижины и через минуту притащил кирку, бросив её на пол перед Ташленом. После, подошёл к нему и показал свои ладони в саже.
– Так вот оно что… – Ташлен слегка улыбнулся, присел на край стула, а после и вовсе рассмеялся, чем вызвал ещё большее негодование Конте. – Я просто… Я просто хотел побыть наедине с мыслями, Конте, вот и всё! Это мелочь, сущая мелочь, Конте! Мне нужно была сразу обо всём рассказать. Понимаешь, эти терзающие, тягостные, словно заедающая пластинка мысли о несправедливости жизни, они сводили меня с ума! Я не знал, как сбавить градус напряжения. И вдруг я не выдержал. Вышел прочь, наивно полагая, что на морозе мозги встанут на место. Нет! Это только распалило во мне злость. И я схватил первое, что попалось под руку – это была чёртова кирка. Я ударил этой штукой о ствол дерева, что есть мочи. И что? Эта дрянная щепка, отскочив от удара, чуть не изуродовала мне глаз! Это чудо, что я успел вовремя зажмурить веко.
– А об этом какую сказку ты мне расскажешь, Шахерезада? – Конте выставил перед Ташленом пустой чехол исчезнувшего ножа.
– Брось, Конте! Это уже паранойя. После моей неудачи с киркой, я вспомнил об этом ноже. Вернулся в хижину, достал его из чехла, и опять пошёл на улицу, и проделал тоже самое. Вообще, это такой приём, путём применения физической силы получить эмоциональную разгрузку. Если не веришь, там на сосне осталась глубокая насечка от моего злостного порыва.
– Тогда где нож?!
– Нож? Там же, на месте. Я не смог его вытащить, и на втором порыве пришлось закончить сеанс эмоциональной разгрузки.
Не веря Грегу на слово, Конте злопыхая вышел за порог и обшарил все сосны вокруг хижины. Долго копаться не пришлось – в ближайшей сосне действительно зияла рукоятка ножа. Но это снова ровным счётом ничего не объясняло, ведь нож мог появиться там когда угодно.
Приоткрыв дверь, Грег окликнул Конте:
– Ну что, убедился?
Конте молча вернулся в хижину и закурил. После, даже не поворачиваясь в сторону Ташлена, спокойно, но твёрдо произнёс:
– Дважды я повторять не стану, потому запомни: те, кто пытаются водить меня за нос, рискуют лишиться такового.
Грегуар вздохнул, и было уже порывался что-то сказать в ответ, но осёкся и притих. Напряжённую тишину прервал какой-то протяжный звук, доносимый издалека.
– Неужели, гудок поезда или какого-то судна? – обернулся в сторону двери Ташлен.
Но нет – это был самый настоящий волчий вой. Конте раздражённо встал, схватил со стола банку с полынью и уже в пороге выругался:
– Вот чёрт, только волков нам сюда не хватало!
Горный массив Альп уже успел переметнуть вальсирующий шторм, неся на своих гребнях отголоски арктических воздушных масс. В лесном массиве ветер пока ещё был невелик, но уже успел изменить своё направление, что здорово мешало Конте – сухие ошмётки горькой полыни оседали у него на лице. Эхом разносившийся дикий вой становился всё ближе и ближе…
«Час от часу не легче! Нужно затащить сюда этот суповой набор, пока они не успокоятся, иначе рискуем стать гарниром», – ворчал себе под нос Конте, затаскивая чемодан в хижину.
Затащив чемодан, Конте поднял его и разместил на столе, направив на него тусклый свет керосиновой лампы. Ташлен не хотел попадать под горячую руку, потому молча наблюдал со стороны.
Отряхивая и протирая чемодан от налипшего снега и грязи, сбоку Конте обнаружил слипшиеся между собой, замызганные и потрёпанные бирки. Первая бирка оказалась с едва отчётливой маркировкой аэропорта, и гласила следующее: «Рейс 270, Милан – Марсель», пассажир: Альфонсо Маттео Федериче». Другая же бирка была из отеля, но данные почему-то отличались: «отель «Тихая Заводь», Рошмор, Петит Иль. Комната № 8, Альфонс Маттия».