– Но они руководят всем этим производством, Конте! На их рецензии равняются издатели и читатели! Назови они венцом творения самую дрянную пьесу, так она не будет сходить с обсуждений на передовицах и по радио, а толпы читателей будут оставлять лестные комментарии, даже если им это и не нравится, они просто будут бояться выставить себя глупцами. Разве можно бороться с такой системой?! Да и стоит ли что-то дальше продолжать…
– Если бы я рассуждал так, как ты Ташлен, то я бы уже давно закончил свои дни где-нибудь на дне стакана в дешёвой забегаловке. Система… Ты думаешь, я не сталкиваюсь с системой? Или об меня не пытались вытереть ноги? Или мне не приходится бороться с подобными уродами? Разница в том, что мне чёрт побери нравится это противостояние! И я не даю возможности никому сомкнуть ряды, уступив своё место. Если ты сам себя не уважаешь, то как тебя могут уважать другие? Стоит ли продолжать… Если не стоит, тогда можешь сразу ложиться в гроб. Ничего не делая, хоть хорошо, хоть плохо, ты будешь стоять на месте. Единственное, к чему ты будешь ближе с каждым годом, так это к маразму. О, да! Несомненно, маразм – это единственное, чего у тебя будет в изобилии и что будет неизменно прогрессировать и идти вперёд! Не усложняй жизнь, Ташлен, судьба это сделает сама. А что дело до баб – то тут, как с читателями. Не копируй никого, будь собой и плевать что скажут другие. Не каждый корабль принимает море, но самых настойчивых и смелых чествует берег.
Высказавшись, Конте почувствовал отнюдь не облегчение, а капитальную усталость: он иссяк. Ташлен внимательно выслушал речь Конте, как прилежный ученик. Но вот сможет ли он вынести правильный урок?
Помолчав, они снова отправились в путь. По дороге Конте немного начал переживать, ведь после всего тишина подозрительно резала ему по ушам. Не имея до этих развесёлых дней радости тесного общения с представителями литературной Богемы, комиссару приходилось нелегко. В попытке разрядить обстановку и определить настроение искателя муз, Конте начал первым:
– Прости за проповедь, но я тоже привык говорить то, что думаю.
Ташлен вздохнул, но его голос не звучал поникшим:
– Знаешь, Конте, я вовсе не обижен на твои слова. Напротив, я ценю честность и правду, какой бы она ни была. Жалость она портит человека, делает его ленивым, тем самым опустошая изнутри. Теперь, когда ты открыл мне глаза на ничтожность моего существования, мне стало значительно легче. Потому что я понял свои осечки. Но есть одно но: у меня больше не осталось времени, чтобы провести работу над ошибками.
– Не вешай нос, Ташлен, ты ещё не в тюрьме, и даже не в так называемом «санатории» доктора Франкенштейна. Я открою тебе кое-что ещё: подходящего времени не бывает никогда. Всегда возникает что-то, что путается нам под ногами.
– И это я уже понял, Конте. Но как я смогу воспользоваться этим сейчас?
Удаляясь в сторону от притока бурлящей реки, они следовали в сторону гор. В низовье они снова должны выйти к воде, но на этот раз не к Роне, а к Монтелимарскому каналу, вдоль которого растянулся городок Рошмор.
Перепады ландшафта местами сдерживали, а местами нагнетали холодный воздух. Чем ближе была горная гряда, тем больше сугробов встречалось на пути.
– Гляди, Конте, какое небо красивое. Право, в сельской глуши есть своя прелесть! Разве такое увидишь в городе?
– Я бы предпочёл этого не видеть, ничего хорошего такие облака не предвещают. Дело к шторму идёт – нужно торопиться.
Ташлен засмотрелся на укрывающееся в розовой капюшон солнце, и запнулся за скрытый под снегом упругий корень кряжистого дуба. Упав лицом в снег, он выронил свою ношу, которая ускользнула в овраг.
– Ну, разиня, приехали! Иди, доставай его! Хотя нет – лучше я, а то ты ещё голову свою по пути растеряешь.
– Слушай, Конте, может хватит таскать его за собой? Может, пусть остаётся там, где он есть? Только волков приманивает, к тому же, спину уже ломит от тяжести!
– Давай ещё начертим карту для Лаваля и Бёртона, чтобы им было проще идти по нашим следам! Уж тогда они точно предложат тебе свой фирменный «массаж».
Конте спрыгнул в овраг, за ним следом проскользил вниз Ташлен. Чемодан благополучно приземлился в снежную кучу, и оставался неизменно запертым.
– Конте, давай его оставим, у меня руки скоро до пяток достанут…
– Тише! – Конте прислушался, и услышал странные, истошные звуки, похожие на тихое подвывание или прерывистый стон.
– Что это такое? Может, там раненный, или попавший в капкан зверь?
– Не знаю, нужно посмотреть.
Ташлен не на шутку всполошился, и вцепился Конте в рукав пальто, пытаясь всеми силами сдержать его:
– Конте, нет, не надо! Не иди! Раненый зверь тоже опасен! Он может броситься и растерзать нас!
– Если ты не заткнёшься, то я сделаю это за него.
– А как же ловушка? Это может быть ловушка Лаваля или этого седого чёрта Бёртона! Стой, погоди!
Но Конте оттолкнул Ташлена и шагнул вперёд: медленно наступая и чутко прислушиваясь, он подошёл к самому краю оврага. Заглянув за спины поваленных деревьев, Конте не поверил глазам, когда рассмотрел на заснеженных смятых ветвях молоденькую, но сильно измождённую девушку в каком-то сером балахоне. Она слегка приоткрывала глаза, издавая жалостливо-пугающие стоны.
Глава 9. Отель «Тихая заводь»
Комиссар пробрался сквозь цепкие, крючковатые ветки и склонился над девушкой. Приподняв её голову, он попытался привести её в чувство, слегка растормошив:
– Эй, очнись, очнись! Ты ранена? Я спрашиваю, ты ранена? Понимаешь по-французски?
Но девушка ничего не ответила, даже перестав издавать какие-либо звуки. В этот миг подоспел и Ташлен, который запнулся в сухих ветвях, зацепившись своим непомерным шарфом. Увидев девушку, он обалдел не меньше, чем Конте:
– О, Боже! Она ранена?! Что с ней? Все кости целые? Может, она ударилась головой, у неё сотрясение?!
Пытаясь нащупать пульс на тоненьком запястье, Конте заметил глубокие следы, словно от прочно намотанных верёвок. Не обнаружив биений, он жутко разнервничался и потянулся к её шее.
– А я чёрт побери откуда знаю, я что тебе рентген?! Живо снимай свой бушлат, вероятно, у неё термический шок, её кожа обжигает мне руки – она словно глыба льда!
Пока Грег пытался выпутаться из шарфа, Конте снял с себя пальто и бросил его на снег рядом, затем аккуратно перенёс хрупкую, практически невесомую молодую особу.
– Возьми, Конте, и шарф тоже – мне не жалко! Лишь бы помочь ей! Слушай, мне кажется, её нужно показать врачу, несмотря ни на что, мы должны доставить её в больницу!
– Для начала, иди сюда и разотри ей руки – до врача она может не дотерпеть. Вначале она хотя бы немного открывала глаза, а теперь и вовсе потеряла сознание…
Грег всполошился и неловко перебравшись через хваткий валежник, принялся оказывать помощь пострадавшей незнакомке.
– Боже, Боже! Она цвета василькового поля, бедняжка! Конте! Мне кажется, она приходит в себя! Как вы себя чувствуете, мадемуазель? Ну прийдите же наконец в себя! Вот так, потихоньку…
Конте вздохнул и замотал головой – всё было бестолку, девушка не выходила на контакт.
– Что ты её гладишь, Ташлен?! Растирай лучше, нужно разогнать кровообращение!
– Я не глажу, Конте! Я стараюсь со всех сил! Не стереть же мне ей кожу до костей?!
– Чёрт, ничего не помогает. Видать, дело серьёзное. Нужны более радикальные меры…
Конте сначала похлопал легонько бесчувственную мадемуазель по щеке, потом ощутимее хлопнул по двум щекам сразу, а после уже последовала череда более солидных пощёчин. Ташлен вцепился в рукава чёрной водолазки Конте так, словно это его лицу отвесили несколько звонких ударов:
– Что ты делаешь, Конте! Прекрати, ей же больно!
Радикальные меры комиссара начали давать довольно скорый результат – незнакомка начала шевелить губами и тяжело вздыхать, после чего открыла затуманенные глаза.
– Если она чувствует боль, значит жива, болван! Где бутылка с настойкой вербены?
Ташлен вынул бутылочку с домашней настойкой, отвинтил и протянул Конте. Последний сделал несколько попыток заставить девчушку попробовать душистого креплённого отвару:
– Давай, сделай несколько глотков, ну же! Это согреет тебя изнутри. Вот так, вот так! Молодец!
После нескольких небольших глотков, девушка закашлялась, но кажется обрела немного сил.
– Конте, она открывает глаза!
– Ещё бы Грег, от такой настойки и мёртвый встанет. Давай ещё, ещё парочку глотков! Вот умница! Идти сможешь?
Девушка открыла свои завораживающе тёмные глаза. Её взгляд отражал необыкновенную глубину, свойственную лишь ночному небу и скрывавший за собой бурлящую пучину вулканической лавы. Густые чёрные брови, холодный оттенок тёмно-пепельных волос, из-под которых показывались серебристые серьги в форме полумесяца, тоненькие, но имеющие чёткие контуры губы, веки слегка подведены бледно-лиловым карандашом и небольшая, ассиметричная родинка на скуле, которая совершенно не портила внешность своей обладательницы.
Ташлен помог ей слегка приподняться, предоставив в качестве опоры свою руку, и буквально утопая в её глазах, завалил вопросами:
– Как вас зовут? Вам очень больно? Вам нужен врач? Врач, понимаете? Доктор, больница? Вы говорите по-французски? Вам страшно? Вы потерялись, гуляя по лесу?
Услышав это, незнакомка занервничала, и слабым, приглушённым голосом ответила:
– Понимаю… Не надо докторов… Не надо больниц…И полиции не надо…
– Вы можете говорить, как это прекрасно! Значит, не всё так плохо! Конте, Конте, я понесу её на руках! Бедняжка, как она слаба!
– Значит, тебе ледяная фея, а мне не укомплектованный посол. Спасибо, дружище Грег. Ладно, только не угробь её по дороге, смотри под ноги, будь любезен! И будь так аккуратен, словно несёшь сейф с золотыми слитками.
– Я буду внимателен, Конте, обещаю! Вы не против, что я понесу вас на своих руках?
Девушка немного улыбнулась и одобрительно закивала.