В том бою погибло около сорока матросов. Погиб и комиссар флотилии Николай Григорьевич Маркин.
«…Маркина ждали всю ночь — Маркин не вернулся, и о нем грустили, стоя у руля, молчаливые штурвальные, и наводчики у орудий, и наблюдатели у своих стекол, которые вдруг казглись мутно-водянистыми от непролитых слез.
Погиб Маркин с его огненным темпераментом, нервным, почти звериным угадыванием врага, с его жестокой волей и гордостью, синими глазами, крепкой руганью, добротой и героизмом».
Это строки из воспоминаний Ларисы Рейснер.
Весть о гибели Николая Маркина облетела все Поволжье, печалью отозвалась на всех кораблях. Чтобы увековечить память погибшего комиссара, командование приняло решение присвоить его имя одному из пароходов флотилии. Героический «Добрый» стал называться: «Товарищ Маркин». Моряки не хотели считать погибшим и любимое детище Н. Маркина пароход «Ваня-коммунист». Именно поэтому первое же влившееся в состав флотилии судно получило имя героически погибшего корабля — «Ваня-коммунист». На этом судне были установлены снятые с погибшего «Вани-коммуниста» две 37-мм скорострельные пушки, которые Н. Маркин в свое время захватил при освобождении Казани.
16 октября корабль вышел из Нижнего. 20 октября он проходил место гибели своего предшественника, место, где вел он свой последний бой. На канонерской лодке моряки приспустили флаг. Весь личный состав построился вдоль борта. Раздалась команда: «Смирно! Вечная память героям!» С трепетом и волнением смотрели матросы на стоявшее у берега обгоревшее судно.
Моряки отомстили белым за гибель любимого комиссара. Смелыми и мощными ударами они уничтожили несколько судов противника, отбили баржу с 522 пленными партийными и советскими работниками, оттеснили флотилию противника в реку Белую.
С именем Николая Маркина моряки громили белогвардейцев. Лариса Рейснер писала о том, как сражались они под Царицыном в 1919 году: «Когда совсем близко падают снаряды, когда над мачтами кружится аэроплан, высматривая добычу, то кажется, что со дна реки, из дыма, пены и брызг, поднятых всплеском, подымается грозное и искаженное лицо Маркина и его непобедимые руки и голос, сильный, как гроза, хранят от гибели братьев… отражающих убийц народа».
Овеянный романтикой образ героического комиссара продолжает жить. В годы Великой Отечественной войны имя и жизнь Николая Маркина были в ряду тех героических примеров, которые вдохновляли советских моряков на беспощадный отпор фашистским захватчикам. «Маркин как бы шагал в одном строю с наследниками своей боевой славы», — писала газета «Красный флот» в 1947 году. В наши дни имя Н. Г. Маркина носит один из кораблей Военно-Морского Флота СССР. Моряки верны памяти славного комиссара. Большинство членов экипажа корабля «Николай Маркин» — классные специалисты, отличники боевой и политической подготовки. Каждый владеет рядом смежных специальностей и только на «отлично» выполняет боевые упражнения. Именем Н. Г. Маркина названы площадь в Горьком, село Русский Сыромяс, тут установлен памятник герою-моряку.
Двадцать пять лет прожил Николай Григорьевич Маркин. Он прожил мало, погиб совсем молодым. Но как много успел сделать для революции, партии, нашей Отчизны.
Николай Маркин — матрос, большевик, комиссар!
Иллюстрации
Р. БЕКДЕМИРЛИ
Мешади Азимбек-оглыАЗИЗБЕКОВ
Перевод с азербайджанского
С. Ионина
…Баку 80-х годов прошлого века. Начиналась «нефтяная горячка». Быстрорастущий город притягивал как богачей, так и бедняков. Со всех концов света сюда прибывали денежные тузы, чтобы еще больше разбогатеть. Национальный состав класса богачей был весьма пестрым: здесь были азербайджанские миллионеры Тагиев и Нагиев, армянские — Манташев и Маилов, шведы — братья Нобели, немцы — Сименсы, англичане — Ротшильды. Не менее пестрым, разноязычным был и бакинский пролетариат. Тут были коренные жители города, были и выходцы из различных уголков Азербайджана, по разным причинам (чаще всего материального характера) прибывшие в столицу нефти, были и русские, и армяне, и дагестанцы… Весь этот разноязыкий люд был неодинаков по своим взглядам. Еще сильны были национальная, религиозная отчужденность, искусно подогреваемые классом эксплуататоров. И все же постепенно эта масса, из года в год численно увеличившаяся, сливалась в единую силу, когда речь шла хотя бы о частичном, мизерном улучшении материального положения, ибо люди убеждались, что, как писал Самед Вургун, «везде одинаков цвет мозолей».
Одним из участников первых стихийных выступлений бакинских рабочих был и каменщик-кладчик Азимбек Азизбек-оглы. Отец будущего революционера Мешади Азизбекова был известен как честный, мужественный, бескомпромиссный человек. Он тяжелым трудом зарабатывал кусок хлеба, на весьма скромные заработки содержал семью. В мечтах он видел своего сына повзрослевшим, учащимся. Но не суждено ему было ни вырастить своего сына, ни дать ему соответствующее воспитание, ни выучить, ни справить ему свадьбу…
…Однажды в приподнятом настроении Азимбек со своими друзьями шел по улице. Один из его товарищей высоким звучным голосом напевал азербайджанский мугам[1]. Хотя ничего предосудительного в этом не было, но почему-то пение не понравилось приставу Джаббар-беку, неожиданно появившемуся из-за угла. Он преградил приятелям дорогу:
— Что разорались, а? Топайте отсюда, грязные твари! Забыли, что на этой улице живет Джаббар-бек?!
— Джаббар-бек, дай нам пройти, не ругайся и не оскорбляй нас. Мы тоже люди, хотя и заняты не самой чистой работой, — ответил Азимбек.
Но пристав не обратил внимания на его слова. Он пришел в еще больший гнев. Выхватил пистолет и, размахивая им, пошел на рабочих.
— Не ругайся, Джаббар-бек!
Пристав не слушал, он перешел на самые грязные ругательства. Азимбек не выдержал оскорблений и сильно толкнул полицейского. Тот упал. Вскочив, взвел курок. Каждую минуту мог прогреметь выстрел. Азимбек выхватил из рук пристава пистолет и два раза выстрелил ему в голову…
Эхо этих выстрелов с быстротою молнии разнеслось по всему городу. И раньше всех его услышал маленький Мешади. До конца жизни это эхо звучало в его ушах.
…Вечером Азимбек ужинал со своей семьей. Вдруг раздался резкий, повелительный стук. Жена Азимбека Сальминаз открыла дверь. Ворвавшиеся в комнату полицейские схватили Азимбека и увели его с собой.
Через несколько дней, после тяжких мытарств Сальминаз сумела добиться разрешения повидать мужа. Во время свидания мать и сын узнали, что Азимбека ссылают в Сибирь. Сальминаз не смогла сдержать себя, расплакалась.
— Почему ты плачешь? — спросил ее Азимбек. — Меня отправляют в Сибирь после того, как я отомстил за оскорбления. Благодари бога, что род Азизбековых не кончается мною. Да будет жив и здоров Мешади! Пусть он растет боевым, смелым мужчиной! И еще прошу тебя, Сальминаз: пусть Мешади учится!
Это была их последняя встреча. Азимбека сослали в Сибирь. Ровно через год пришло известие о его смерти.
С потерей единственного кормильца материальное положение семьи резко ухудшилось. Детство и юношеские годы Мешади прошли в суровой нужде. И все же, несмотря на тяготы, он тянулся к знаниям, помня завет отца, много читал.
В те времена детям из простонародья нелегко было получить образование. А уж Мешади — сыну каменщика, да еще отмеченного «печатью» Сибири, — труднее вдвойне. Царские чиновники под любыми предлогами закрывали двери учебных заведений перед детьми бедняков. Прежде всего тщательно проверялось прошлое их родителей. Дети неблагонадежных не допускались к учебе. После двойной, а иногда и тройной фильтрации счастливчики допускались к занятиям. Но и во время учебы их всячески третировали преподаватели, принижали однокашники, а зачастую и били. Не случайно некоторые учебные заведения в то время называли «обителями скорби».
В результате долгих хождений по инстанциям, просьб, унижений Сальминаз сумела устроить сына учиться в Бакинское реальное училище. В годы учебы в училище Мешади переживал большие материальные трудности. Учась в четвертом классе основного отделения, Мешади обратился к директору с заявлением: «Оставшись после смерти отца в многодетной семье, я лишен всех средств существования. Можно сказать, что я не могу продолжать образование в школе, находящейся под вашим попечением. Потому что у меня нет возможности приобрести книги, учебные пособия и необходимый костюм. И поэтому нижайше прошу Ваше превосходительство принять меня в число пансионеров училища и дать этим мне возможность закончить образование».
«Нижайшая просьба» была удовлетворена, хотя материальный вопрос не был решен полностью. И все же, несмотря на все трудности, Мешади в 1894 году успешно закончил Бакинское реальное училище. После пяти лет обучения получил аттестат, в котором было написано: «Данный аттестат выдается учащемуся VI класса Бакинского реального училища, родившемуся 6 января 1876 года в г. Баку Мешади Азимбек-оглы Азизбекову в том, что он 1 сентября 1889 года поступил в Бакинское реальное училище и при отличном поведении до 7 июня 1894 года окончил полный курс основного отделения. На последних экзаменах Мешади Азизбеков получил успешные оценки по нижеследующим предметам: русскому, французскому, немецкому языкам, географии, истории, черчению, рисованию, алгебре, арифметике, геометрии, тригонометрии, природоведению, физике.