Мура, сегодня приказом фронта сотни бойцов, командиров дивизии награждены орденами Союза. Два дня тому я награжден третьим орденом Красного Знамени…
Мура, пока. Следи за газетами, ты увидишь о делах большевиков».
Политрук В. Г. Клочков — жене и дочери. Он пишет домой 7 ноября большое и подробное письмо. Говорят, что оно не сразу было передано связистам, не сразу было отправлено. Светом уже потухшей звезды пришло это письмо жене и дочери. Читая письмо, они еще не знали, что их отец и муж героически погиб, что он тайком от фашистов погребен местными жителями за домиком железнодорожного обходчика, что панфиловцы, когда отбросят врага, произнесут здесь поистине вещие слова: «Вечная память и слава героям!»
Итак, последнее письмо в Алма-Ату, в котором голос живого Василия Георгиевича Клочкова:
«Милая жена и любимая дочь! Ваш папа жив, здоров, неплохо воюет с немецкими извергами.
Нинуля, я вчера вкратце написал вам о награде и поздравлял вас с праздником. Сегодня можно описать подробно.
Представили меня к правительственной награде за боевые действия — к боевому ордену Красного Знамени. Это почти самая высшая военная награда. Мне кажется, уж не так много я воевал и проявлял геройства, ну я только был бесстрашным и требовательным к бойцам и командирам. Наше подразделение побило немцев в три раза больше своих потерь. Притом, когда идет бой, очень скоро проходит день. Иногда сражение идет по 6 часов в день.
Нина, ты знаешь, какой я энергичный был на работе, а в бою тем более. Мне кажется, командир части и комиссар переоценили меня, но они также славные командиры, всегда на передовых позициях, они тоже представлены к награде. Словом, наша часть действует хорошо. Иногда натиск противника превосходит в 5–6 раз больше наших, и мы сдерживаем его атаки.
Наши самолеты не дают немцам покоя. Особенно, Нина, наши «гитары» наводят страшный ужас на фашистов. «Гитара» — это такое мощное оружие, что ты и представить не можешь[5]. Черт знает, что за русские изобретатели. Когда бьет «гитара», немцы рвут на себе волосы, а пленные немцы говорят: «Покажите мне вашу «гитару«…Мы близко наблюдаем, где разрываются снаряды «гитары». Все уничтожалось к черту, и мокрого места не остается…
Сегодня, Нинок, мы провели праздник в землянках и окопах, но провели неплохо, даже и выпили, конечно, вспомнил тебя и дочку. Жив вернусь, расскажу обо всем, а рассказать есть о чем…»
Чем еще был заполнен этот праздничный день? В. Г. Клочков выступил на полковом митинге. Но не только. Неподалеку у соседей произошло несколько небольших стычек с разведотрядами врага. Возможно, что это побудило и Гундиловича и Клочкова пройтись с обходами по окопам. Прибыла пополнением в полк команда бронебойщиков с четырьмя ПТР. Наверное, и об этом услышал политрук, порадовавшись, что сил прибавилось.
Панфиловцы предчувствовали, что сражение за Москву вот-вот разгорится с новой силой. В середине ноября все роты знакомятся с приказом комдива — взволнованным, страстным, взывающим не только к разуму, но и к сердцам:
«Мы вступили в полосу самых серьезных и напряженных боев за Москву. Враг будет пытаться прорвать нашу оборону, для этого он бросает новые силы. Перед нами — бойцами, командирами и политработниками Волоколамского направления, перед всеми воинами, обороняющими подступы к Москве, стоит теперь великая историческая задача — выдержать и этот новый напор гитлеровских полчищ, встретить его стойкостью, мужеством, самоотверженностью.
Враг подбирается к нашему сердцу — Москве. Не щадя своих сил, выйти на борьбу с решимостью — победить или умереть.
Ни шагу назад! Таков приказ Родины нам, защитникам Москвы».
…И вот наступило это самое утро. Решающая битва за Москву…
Из боевого донесения 1075-го полка в штаб дивизии с пометкой — 8.00: «В 7-00 противник открыл минометный огонь из района Жданово по Б. Никольское, Нелидово, Петелино». Нелидово, заметим, — это один из участков обороны, закрепленный за ротой П. Гундиловича и В. Клочкова. Дубосеково — рядом, в девятистах метрах.
Началось!.. Ротный политрук Клочков спешит ко второму взводу, в передовые траншеи. Как все здесь еще вчера было таким покойным и мирным! Небольшой, по-зимнему тихий лесок охватывает полукольцом домик путевого обходчика. За ним тускло поблескивают уходящие рельсы, кое-где тронутые пятнами ржавчины — давно не проходили поезда. Впереди окопов — поле, под снегом чувствуется комкастая пахота. Придет весна, и подобреет, зазеленеет оно, выбьются к солнышку веселые стрелки побегов. Ветра нет, но взбивается и взвихривается снег: еще издали видно, как вспарывают наст разрывы и прошивают его автоматные и пулеметные очереди.
Не стоит, по всей вероятности, подробно рассказывать, как проходил, как сложился и как закончился этот бой. Он хорошо известен благодаря знаменитому очерку А. Кривицкого. Напомню лишь главное.
Политрук пришел в Дубосеково, когда бой был уже в разгаре. Накатилась первая волна гитлеровских автоматчиков. Половина из них осталась у окопов.
Вторая волна — танки. Пока только двадцать. Политрук пошутил: «Меньше чем по одному на брата». Танки шли напролом. Четырнадцать из них подбито…
И снова атакующий вал — тридцать машин. Вот тут и раздался воодушевляющий призыв политрука, известный сейчас всему миру: «Велика Россия, а отступать некуда. Позади Москва».
Горят стальные громадины… Обороняющихся все меньше. Кончаются боеприпасы. Молчат противотанковые ружья.
«Ребята, не тушеваться! — подбадривает бойцов политрук. — Ведь мы с вами — красноармейцы!..»
Отбиваются гранатами. Вот и Клочков бросает на лязгающие траки свою последнюю связку гранат. Перебил гусеницу. Но и сам пронзен пулями. Ранение. Смертельное…
Он до конца остался примером для своих однополчан. Назовем имена тех, кто вместе с ним не оставил позиций:
Николай Ананьев, Григорий Безродный, Николай Болотов, Яков Бондаренко, Илларион Васильев, Петр Дутов, Петр Емцов, Нарсутбай Есибулатов, Дмитрий Калейников, Аликбай Касаев, Аскар Кожебергенов, Григорий Конкин, Абрам Крюков, Николай Максимов, Гавриил Митин, Николай Митиенко, Николай Москаленко, Иван Натаров, Григорий Петренко, Мустафа Сенгирбаев, Дмитрий Тимофеев, Николай Трофимов, Иван Шадрин, Душанкул Шаиоков, Григорий Шемякин и Иван Шенетков.
Дубосеково, 16 ноября. Несколько десятков шагов обороны у никому еще тогда не известного разъезда.
Мы гордимся солдатским подвигом 28 героев. Они не дрогнули перед 50 танками врага.
Но не только в этом смысл боя, который приняли они. Солдаты не просто проявили стойкость и бесстрашие.
Четыре-пять часов, выигранных у врага… Однако поистине драгоценными оказались они для Москвы. Война — это сложный механизм, где все взаимопереплетено и туго связано. Эти часы дали другим ротам и батальонам полка возможность для маневра. И результат — Волоколамское шоссе осталось для танков врага недосягаемым. Прорыв не удался. Путь к столице был надежно перекрыт ротой и ротами, полком и полками, дивизией, всей 16-й армией, всеми, кто стоял тогда насмерть у ее стен.
«Правда» через два дня писала: «Восьмая дивизия заслужила награду в ожесточенных боях с врагом на подступах к Москве, в суровых и напряженных боях. Отстаивая Москву от немецких захватчиков, 8-я гвардейская дивизия проявила то мужество и стойкость, ту великую преданность советскому народу, нашему Отечеству, которые рождают героев…»
Иллюстрации
Е. ВЛАДЫЧИНА
Алексей ИвановичШАХУРИН
Нарком авиационной промышленности Алексей Иванович Шахурин сидел за столом усталый, измученный, с посеревшим лицом и красными, воспаленными после бессонных ночей глазами. Когда он задавал очередной вопрос своему заместителю, конструктору А. С. Яковлеву, голос его, раньше глубокий и сильный, звучал хрипло. Разговор шел о результатах эвакуации из Москвы ученых и конструкторов. Правительство считало необходимым оградить их от всех случайностей и удалить от линии фронта. Однако и С. В. Ильюшин, и Н. Н. Поликарпов, и А. А. Архангельский находили, на их взгляд, веские причины, мешавшие скорому выезду. Только категорический приказ заставил их подчиниться. К полуночи 14 октября все выехали из столицы.
Раздался звонок кремлевского телефона. Звонил Анастас Иванович Микоян — его также интересовала судьба конструкторов. Нарком — память никогда не подводила его — перечислил персонально каждого. Положив трубку телефона, приказал срочно, в эту же ночь, оставить город и Яковлеву.
Шли кризисные для Москвы, для всей страны дни. Отступление наших войск, жестокие бои под Москвой, эвакуация — все это с трудом укладывалось в сознание. Однако всем своим видом, поведением нарком подчеркивал — как бы ни были тяжелы наши военные неудачи, а неоспоримое преимущество на нашей стороне и победа будет за нами.
И все-таки нечеловеческое напряжение последних месяцев сказывалось — А. И. Шахурин стал резок, беспощадно обрывал посторонние, «не по делу» разговоры. Сам же работал в бешеном, на пределе возможностей, ритме.
Вопросы, требующие немедленного решения, большие и малые, возникали ежеминутно. Поездки по заводам и аэродромам, важнейшие заседания в Кремле, бесчисленные телефонные звонки… Суток не хватало. Пропадал сон, но мысль работала четко. Мгновенные, нередко рискованные решения оказывались единственно правильными.