всегда был открыт для посетителей из мира большого искусства. Страстно преданная мужу, она жила его интересами гораздо больше, чем жизнью детей. Сам Фёдор Петрович, занятый преимущественно театром и вынужденный ради заработка давать частные уроки, которые он как истинный артист ненавидел всей душой[40], конечно, не мог взять на себя тяготы детского воспитания. Для этой цели в дом были приглашены гувернантки. Две из них, Евгения Адольфовна Леман и Анна Платоновна Репина, впоследствии сопровождали Веру Фёдоровну почти до самой её смерти. Е. А. Леман появилась в доме, когда Вере было шесть лет. М. Н. Комиссаржевская с благодарностью вспоминает о её благотворном влиянии на дочь: «...Играя в лото, Вера выучилась читать, и так скоро и хорошо, что через год, когда муж мой сломал себе ключицу, падая во время спектакля “Фра Дьяволо”, и должен был вылежать, не шевелясь, две недели, Вера читала ему вслух не хуже взрослого человека»[41].
А. П. Репина поступила в дом гувернанткой, когда Вере исполнилось десять лет, в трудный период — незадолго до этого от скарлатины скончался шестилетний брат Веры Гриша, второй ребёнок в семье, самый близкий к ней по возрасту и, видимо, очень ею любимый. Нервная и впечатлительная по природе девятилетняя девочка пережила его смерть чрезвычайно тяжело. Анна Платоновна вспоминала: «Худенькая, хрупкая девочка с тёмными глазами и светлыми кудрявыми волосами, с подвижным, вечно изменявшимся выражением лица, впечатлительная, откровенная, добрая, ласковая, вспыльчивая, но отходчивая, Верочка чутко относилась ко всему окружающему. Своим детским сердцем она многое понимала в отношениях старших и рано узнала горести жизни. Отца она обожала и ревновала его ко всем. Он имел на неё огромное влияние, в особенности в смысле развития художественной стороны её натуры»[42]. О ревности дочери к отцу писала М. Н. Комиссаржевская. Речь в её мемуарах идёт о 1877 годе, когда Е. А. Леман пришлось покинуть свою воспитанницу по своим семейным обстоятельствам: «...Мы пригласили одну барышню, которая была полной противоположностью Женичке; до нас она никогда не жила при детях. Очень добрая, хорошая девушка, желания угодить было много, но умения мало. Вера ей очень не симпатизировала, и мне часто приходилось удерживать её от резкого обращения с нею. При чём она говорила мне: “Терпеть не могу кривляк”. Должна прибавить, что она была хорошей пианисткой, так что мой муж часто пел под её аккомпанемент и просто заставлял её играть. Ясно было, что Вера ревновала отца»[43].
Вернёмся к пылкой, увлекающейся, экспансивной натуре Ф. П. Комиссаржевского. Как вспоминает Е. А. Леман, «свои порывы, увлечения, отсутствие систематичности и последовательности Фёдор Петрович вносил и в семью, в воспитание детей. Резкие переходы в настроении духа Фёдора Петровича, конечно, действовали на окружающих, и в особенности на чуткую Верочку.
Безалаберность воспитания и образования Веры Фёдоровны видна уже из того, что она перебывала во многих учебных заведениях, оставаясь везде самое непродолжительное время.
Она училась в Виленской гимназии, в Петербургской гимназии Ольги Оболенской, в Коломенской гимназии. Была даже пансионеркой в Ивановском училище, куда поместил её отец. Жила она там недели две. Фёдор Петрович не выдержал разлуки с дочерью и снова взял её домой. Наконец, была она в Рождественской гимназии, откуда вышла из второго класса. Ходила она зиму и в музыкальную школу.
Только благодаря своим исключительным способностям, Вера Фёдоровна могла приобрести те знания, которыми обладала впоследствии. <...> Учитель-студент, занимавшийся с ней одно время, приходил в восторг от её способностей, отзывчивости, оригинальности и с юмором рассказывал об её ученических тетрадях, в которых трудно было найти начало и конец, так всё в них было перепутано, перечёркнуто, зачерчено и разрисовано.
Молодому репетитору-студенту нравилась эта оригинальность, но строгий педагог пришёл бы, наверное, в отчаяние...»[44].
Это свидетельство, как кажется, многое объясняет в укладе дальнейшей жизни Веры Фёдоровны, в специфике её личности. О необычайной любви Веры к отцу, граничащей с обожанием и преклонением, мы уже упомянули. Это и понятно: вся его театральная, яркая, наполненная событиями и интересными встречами жизнь, кипение его таланта, игра его артистических сил проходили перед её глазами, жадно впитывались, требовали её участия. И она с самого детства, заворожённая этой волшебной, находящейся почти за гранью реальности жизнью, всячески стремилась подражать отцу, делать шаги по той же дороге, прежде всего, конечно, для того, чтобы быть ему нужной, чтобы говорить с ним на одном языке. Поприще актрисы, таким образом, было предопределено для Веры Фёдоровны с самого раннего детства, и произошедшее позже смещение от оперного в сторону драматического театра решающей роли не играло. Надо заметить, что Фёдор Петрович платил старшей дочери исключительной взаимностью. М. И. Гучкова вспоминала: «Отец Веры был умнейший, очаровательный человек. Больше всех любил Веру (если не сказать, просто её одну)»[45]. Отметим здесь, чтобы дальнейшее повествование не вызывало разночтений, что при таких болезненно заинтересованных отношениях, какие с младенчества сложились у Веры с отцом, особенного духовного родства между ней и матерью не установилось. Любимицей Марии Николаевны была средняя дочь, Надежда, что впоследствии тектоническим разломом пройдёт через всю семью, навсегда отколов Веру от её близких.
В 1860—1870-е годы Фёдор Петрович был на вершине своей известности. В Мариинском театре он пел главные партии во всех самых знаменитых операх той поры. Если прочитать этот, далеко не полный перечень, становится очевидной степень его чрезвычайной востребованности на императорской сцене: Манрико в «Трубадуре» Дж. Верди (1864), Руджерио в «Фенеле» Д. Обера (1864), Лионель в «Марте» Ф. Флотова (1864), Эдгарв «ЛючиидиЛаммермур» Г. Доницетти (1866), Князь в «Русалке» А. С. Даргомыжского, Эльвино в «Сомнамбуле» Дж. Беллини (1866), Фауст в «Фаусте» Ш. Гуно (1870), Фра Дьяволо во «Фра Дьяволо» Д. Обера (1871), Октавио в «Дон Жуане» В. А. Моцарта (1876), Самозванец в «Борисе Годунове» М. П. Мусоргского (1876), Вакула в «Кузнеце Вакуле» П. И. Чайковского (1876), Герцог в «Риголетто» Дж. Верди (1878) и т. д. До 1880 года, когда он в последний раз вышел на императорскую сцену, репертуар его только увеличивался и пополнялся русскими операми, которых он не пел раньше, и новыми ролями, которым соответствовал его баритональный тенор. Одним словом, Вера выросла под непрерывные овации зала и восторженные крики публики, обращённые к её отцу. Собственно, окончание певческой карьеры Ф. П. Комиссаржевского фактически совпало с концом счастливой семейной жизни. Вернее, разрушение семьи во многом способствовало его решению покинуть сцену.
Кроме того, Фёдор Петрович обладал такими качествами личности, которые могли покорить не только сердце любящей дочери. Он был ярким человеком, способным на безрассудный поступок, поражавшим своей смелостью и презрением к опасности. Согласимся, качества, безусловно привлекательные в любом мужчине. Другой стороной этой незаурядной личности был авантюризм, который не может принести достойных плодов без сочетания с безрассудством и смелостью, но эта черта была глубоко спрятана под внешностью героя-любовника и успешной карьерой большого артиста, а также — до поры до времени — под кровом благополучной семьи. Вера с детства знала, что отец её может быть героем не только на сцене. В частности, в 1866 году прессу обошёл следующий анекдот.
Известный тенор Комиссаржевский с женой и ребёнком приехал летом отдыхать в Баварию — как раз в тот момент, когда разразилась так называемая «семинедельная война» между тремя державами: Пруссией, Италией и Австрией. Конфликт был коротким, но военные действия — напряжёнными. В курортном городе Бад-Киссинген, где Комиссаржевский находился с семьёй, 28 июня состоялась битва. Хозяин гостиницы Hotel Wittelsbach, пытаясь спасти своих постояльцев, спрятал их в подвале дома, где они были в безопасности от пуль и картечи. Но когда прусские войска овладели городом (Бавария сражалась на стороне Австрии), в запертые двери подвала стали стучать. Хозяин в испуге спрятался, и отворить решился только русский постоялец — Комиссаржевский. Дальше приведём текст одной из заметок:
«Только что он это сделал, ворвались пруссаки и бросились с бранью на г. Комиссаржевского. Один из них ударил его прикладом по плечу. Г. Комиссаржевский объяснил, что он — иностранец, русский, и что хозяин неизвестно где. Пруссаки ему не поверили; он показал им свой паспорт, который они изорвали и бросили. Солдаты потащили с собою г. Комиссаржевского, окружённого направленными на него штыками, в квартиры дома. Наверху они приказали ему отпирать двери квартир. “У меня нет ключей, сказал им г. Комиссаржевский, — я уже объявил вам, что я не хозяин; ломайте двери”. И с этим словом он сам первый выбил ногою дверь. Пруссаки вошли и осмотрели все квартиры дома. Потом они поднялись по лестнице на чердак. У самой двери чердака они направили на г. Комиссаржевского ружья и сказали ему: “Если на чердаке мы найдём хоть одного баварца, то убьём и его, и тебя”. К счастию г. Комиссаржевского, на чердаке никого не было...»[46]
В этой истории много поэтического вымысла. Комиссаржевский ведёт себя и выглядит примерно так, как один из сыгранных им персонажей — Фра Дьяволо из одноимённой оперы Обера. Он бесстрашен до дерзости, не дорожит собственной жизнью, с лёгкостью подвергается смертельной опасности и во всех ситуациях сохраняет недюжинное спокойствие и присутствие духа. Вряд ли Вера могла помнить подобный эпизод, если он действительно имел место, — ей тогда не исполнилось ещё двух лет