[543]. Очевидно, что и счастье такого глубокого внутреннего родства с отцом, не раз поддержавшим её в жизни, и горечь его утраты должны были особенно остро вспомниться Комиссаржевской именно в Тифлисе.
Гастроли здесь проходили в прекрасном здании казённого театра. Вера Фёдоровна отыграла свои восемь спектаклей и дала ещё один с благотворительной целью в Народном доме. Гастроли закончились 15 декабря. После этого на десять дней Комиссаржевская, истощённая нравственно и физически, уезжает в Кисловодск отдохнуть. Действительно, она с начала августа в театре, вывезла на своих плечах сложнейшую поездку по России, Украине и Кавказу, беспрерывно играла, соединяя эту деятельность с размышлениями о школе, с попытками заочно координировать её организацию. Собственно, тем же самым Комиссаржевская продолжает заниматься и в Кисловодске, уже «купаясь в солнце» и отдыхая на этот раз, кажется, в одиночестве. Актёру А. А. Дьяконову, уже некоторое время исполнявшему по совместительству должность её личного секретаря, она даёт наставления в письмах, далеко планируя будущее:
«Решила просить Юргиса Казимировича (Балтрушайтиса. — А. С.-К.) приехать ко мне в Самару 6-го февраля, а оттуда Вы с ним поедете и вернётесь в Томск на 4-й или 5-й спектакль. К тому времени все сотрудники будут намечены, и Вам со всеми будет необходимо закончить переговоры. Без этого не может быть составлен бюджет, и, кроме того, в случае чего бы то ни было отрицательного в смысле переговоров, — нужны иные комбинации, которые тут же должны быть приведены в ясность...»[544] Своему молодому сотруднику она желает энергичности, инициативы и «радостной веры в себя» — всех тех качеств, которыми сама обладала сполна. В этот момент и в страшном сне не могло привидеться Вере Фёдоровне, как предстоит ей провести 6 февраля будущего года, который вот-вот уже должен был наступить.
23 декабря Комиссаржевская выехала из Кисловодска для встречи с труппой в Баку. Все были поражены, как она бодра и жизнерадостна. Недельный отпуск буквально переродил её, прежней усталости как не бывало. В Баку, словно расплачиваясь за дни отдыха, она играет подряд, ежедневно, 12 спектаклей. И здесь же начинает репетиции новых пьес для гастролей в Сибири, которые запланированы на конец зимы и весну. Первой репетируют «Чайку». В Баку труппа встречает Новый год. Актёры очень сплочены между собой. Это чувство общей жизни и общего дела усиливается, с одной стороны, удалённостью от дома и всех близких: самыми близкими в такой многомесячной поездке становятся коллеги по сцене; с другой — тем, что актёры живут ощущением: это последняя совместная поездка, последняя возможность в таком составе, вместе с Комиссаржевской, играть поставленные в Драматическом театре спектакли. Каждый отыгранный спектакль — уже часть их общего прошлого.
Новый год Комиссаржевская встречает в узком кругу, пригласив к себе самых близких. А. А. Дьяконов вспоминает: «Было весело, оживлённо, очень уютно. Вера Фёдоровна пела романсы, смеялась... Но случайно настроение нарушилось: один из артистов читал Э. По — “Колокольчики и колокола”, и странно среди веселья прозвучал напев: “Похоронный слышен звон — долгий звон”...»[545]
3 января в Баку играли «Сестру Беатрису». В. А. Подгорный провожал Комиссаржевскую после спектакля домой: «...Вера Фёдоровна вышла из театра очень печальной. Я сопровождал её на извозчике из театра в гостиницу. Мы ехали молча. Мне показалось, что она плачет. Я спросил, что с ней. Она долго не отвечала и всё плакала. Потом сказала: “Мне кажется, что я в последний раз сыграла Беатрису”»[546]. Предчувствие не обмануло её.
7 января труппа села на пароход и отправилась морем в Красноводск. «В ту ночь, когда труппа переезжала Каспий — море бушевало, и небольшой старый пароходик кидало из стороны в сторону, как щепку. К утру случилась поломка машины, о которой, к счастью, никто не знал... Переезд был одновременно и смешон, и страшен»[547], — вспоминает А. Дьяконов. Насилу оправившись после морской болезни, Комиссаржевская через несколько часов после прибытия сходит с парохода, и дальше труппа отправляется на поезде — путь лежит через унылые степные районы в Ашхабад. «Наш путь по Средней Азии от Красноводска до Асхабада и далее до Самарканда освещался кометой. Зелёная мохнатая звезда с большим хвостом возникала перед вечером на небе и сопровождала наш поезд. Это было необычайно ярким и волнующим впечатлением, поразившим нас на пустынной азиатской земле»[548], — вспоминает В. А. Подгорный.
Если на Кавказе Комиссаржевская не раз бывала, то в Средней Азии оказалась впервые. Естественно, всё её интересует. «Увидев в первый раз своеобразную красоту городов Асхабада и, в особенности, Самарканда, с его восточной толпой, памятниками старины, с окрестностями, где от всего веет чем-то библейским, Вера Фёдоровна страшно увлекалась, ей хотелось “всё повидать”»[549]. Но Ашхабад ещё не совсем Азия. Это новый город, практически без истории, застроенный современными каменными домами, колорит Востока чувствуется только за его пределами, куда, конечно, выезжают на экскурсии. Там встречаются караваны верблюдов, туркменские деревни, юрты.
Погода стоит совершенно летняя. Гостиницы в городе самого высокого класса и устраивают всех. Комиссаржевская остановилась во французском пансионе, остальные — в Grand Hotel. Совершенно другое впечатление производит театр... Велосипедного клуба, где предстоит играть. Крошечная сцена, одна уборная позади сцены — для Комиссаржевской, всем актёрам приходится ютиться в подвальном помещении, где сыро, тесно и холодно. В театре нет никаких удобств, освещение — керосиновое. Кроме того, в нужное время (а в Ашхабаде всего три спектакля!) не пришёл сценический багаж. В первый вечер объявлен «Кукольный дом», а костюмов и реквизита нет. Комиссаржевская решается играть «Огни Ивановой ночи», которые не требуют специальных костюмов, но без суфлёра. Она боится за своих партнёров — насколько твёрдо они помнят текст. К счастью, всё складывается удачно — пьесу все помнят хорошо, выходы налаживает помощник режиссёра. Театр полон, сборы прекрасные, но они не дают прибыли — слишком много денег уходит на перемещения труппы. Гастроли построены не слишком практично, как случалось уже не раз. 13 января театр уже в Самарканде. Этот город со сказочными ландшафтами, с грозной и древней историей, покоривший Комиссаржевскую своим экзотическим духом, стал её судьбой.
Дадим слово мемуаристам. В. А. Подгорный подробно описывает, как проводили время в Самарканде: «Мы приехали вечером и, едва устроившись в гостинице, пошли в “старый город”. Луна освещала площадь и старые голубые мечети. Огни горели в палатках торговцев. Звуки старых восточных инструментов, совмещавшие в себе непередаваемый покой и необъяснимую тревогу, раздававшиеся невидимо откуда, делали площадь волшебной и переносили нас куда-то в глубь веков, в древний Восток, знакомый по сказкам детства. Утром жаркое солнце (это было в январе) залило площадь, позолотило бирюзу мечетей, засверкало на пёстрых и ярких халатах и чалмах, на зелёных конусах табака, насыпанного на лотках, на медных сосудах, на цветистых тканях самаркандского базара. Мы целый день проводили там, покупали всякую “восточную” ерунду и были похожи на детей, глаза которых разбегаются при виде огромного количества игрушек. Такими игрушками были для нас все эти азиатские кувшины, чашки, тюбетейки, халаты, ткани, ковры. Мы осмотрели мечети, видели чёрную гробницу Тимура, присутствовали на богослужении, где старые дервиши неистово кружились под ритмическое дыхание и выкрики верующих. Вера Фёдоровна была захвачена этим зрелищем и не замечала того, что на неё смотрят подозрительно и враждебно. Она долго не хотела уходить и сделала это лишь по нашему настоянию»[550].
Вспомним, как Подгорный рассказывал о поведении Комиссаржевской в Китае, где она тоже никак не хотела покидать бесконечно длившиеся представления, а в случайно встретившейся по дороге кумирне не могла удержаться оттого, чтобы не потрогать всё руками, несмотря на недоброжелательные взгляды китайцев. Можно представить себе, с какой охотой она трогала на самаркандском базаре пёстрые ковры и ткани. На следующий день после приезда, понимая, что в Ташкенте расписание вряд ли позволит посетить базар, отправились выбирать ковры для новой петербургской квартиры Комиссаржевской: «Торговцы изощрялись в своём искусстве показать товар, мы очаровывались бесконечным разнообразием рисунков и тонами красок, вдыхали едкую и старую пыль развёртываемых ковров и, выбрав необходимое и с сожалением отказавшись от многого, ушли из лавки, утомлённые и разбитые, пробыв там не меньше двух часов. Какие красивые были ковры! Вечером в номере, где жили Зонов и я, лопнуло зеркало. Мы ужинали рядом, у Веры Фёдоровны. Странный звук встревожил её, и Зонов пошёл посмотреть, что случилось. “Пустяки, — сказал он, — лопнуло зеркало”. Актёры суеверны. Вера Фёдоровна сделалась мрачной на несколько минут. Но вскоре были забыты и зеркало, и страх. Надо было готовиться к отъезду, и так не хотелось покидать волшебный город. В Самарканде, волшебном городе, выбирая ковры, мы заразились оспой»[551]. О случае с зеркалом актёр А. И. Аркадьев рассказывал потом, акцентируя предчувствие Веры Фёдоровны: «Как-то ночью в номере у Зонова от неизвестной причины лопнуло и развалилось пополам стоявшее на письменном столе большое зеркало. “Кто-нибудь умрёт”, — воскликнула В. Ф.»[552].
А. А. Дьяконов выразительно описывает величественные архитектурные красоты Самарканда и, конечно, восточный базар. «Среди этих ц