– Зачем же дивизии делать такой крюк? Гораздо проще направить ее ликвидировать прорвавшихся русских в Сокулки, а затем, двигаясь вдоль железнодорожной колеи, сбить оседлавших дорогу иванов.
Командир 20-го армейского корпуса стал что-то тихим голосом объяснять генералу фон Кальма. Обер-лейтенант (именно такое звание было у пленного) многое не расслышал, разобрал только, что условия местности не позволяют этого сделать. Для ликвидации русских, захвативших Сокулки, будет направлена 6-я танковая дивизия. В операции примет участие и бронепоезд. Он по железной дороге подойдет к месту прорыва русских в районе 04:00 и огнем поддержит наступление группы фон Кальма. Поддержка авиацией тоже будет обеспечена.
Да… Если прямо сказать, такой быстрой реакции вермахта на нашу операцию я не ожидал. Думал, что по крайней мере сутки у нас еще будут, чтобы подготовиться к встрече с фашистами. Ан нет – это профессионалы, и реакция у них соответствующая быстро и грамотно проявлена: сразу просчитали, что на железную дорогу вышли серьезные силы русских, и выдвигают туда целых две танковые дивизии; а что касается седьмой танковой, так это и вовсе было самое сильное и боеспособное соединение во всей немецкой армии, и под командованием генерала Роммеля она себя прекрасно показала во время французской кампании. Может быть, именно благодаря ее действиям немцы так быстро разбили французскую и английскую армии.
Я читал что-то в генштабовских разведсводках о дивизиях, названных немецким офицером, но кроме того, что у седьмой имеется двести шестьдесят пять единиц танков, ничего путного вспомнить так и не смог. О 6-й танковой дивизии я вообще ничего не знал, кроме некоторых данных о ее боеспособности, полученных из недавнего радиоперехвата, когда командир одной из ее боевых групп полковник Раус докладывал в вышестоящий штаб, что наступление дивизии остановлено одним тяжелым танком русских. Только эта информация меня сейчас немного и успокаивала – если целая дивизия встала из-за героических действий одного танка КВ, тогда группа майора Тяпкина вполне сможет отбиться от фашистов; пусть у него нет тяжелых танков, зато бойцы находятся под защитой надежных каменных зданий города Сокулки; да и на железнодорожной станции немцы особо не разгуляются – каждый обгоревший остов вагона или паровоза стал теперь своеобразным дотом. Если наши бойцы не запаникуют, немцы там завязнут капитально, им недавнее противостояние перед одиночным танком раем покажется.
Все эти мысли занимали меня не больше минуты, оперативность немцев здорово подстегнула и мою мозговую активность. Вопрос о том, что делать, решился сам собой. У Борзилова я предпринял все, что мог, а вот по организации узла обороны нужно еще поработать, усилив каким-то образом, – ибо лучшая дивизия Рейха будет его штурмовать. И кинутся враги на моих ребят, которые еще два месяца назад не знали, с какого конца заряжается винтовка – а тут самые яростные волкодавы вермахта, которые с боями прошли всю Европу, с ходу начнут мордовать моих воспитанников. Ладно, если бы вся бригада занимала оборону, а то всего лишь один полк. Где же взять еще части, чтобы подпереть ими моих ребят? В голову приходило только одно – нужно отводить к узлу обороны усиленный мотострелковый батальон, который сегодня весь день имитировал атаки на Домбров. Там он свою роль выполнил, а теперь немцы уже знают, что их оборонительные рубежи обошли, и обман раскрылся. Хотя, пожалуй, нужно оставить на всякий случай на шоссе бронеавтомобили в качестве заслона. По логике вещей, немцы не должны в ближайшие сутки наступать по шоссе Домбров-Сокулки. Но если вдруг истребители танков решат из состояния обороны перейти в наступление, то нескольких бронеавтомобилей, чтобы остановить их, вполне хватит. Все, решено – нужно, пока темно и немецкой авиации не видно, перебросить этот батальон к хутору, что у пересечений дорог из Августина и Гродно. Командир батальона капитан Рекунов уже проводил в этом месте рекогносцировку и осматривал окопы, которые были вырыты недалеко от этого хутора. Именно туда он должен был выводить свою группу в случае мощного давления немцев на его усиленный батальон – такая задача была ему известна; только, в связи с обострением обстановки, все произойдет гораздо раньше. Передислоцироваться батальону предстоит сегодня ночью, а не через сутки-двое, как первоначально предполагалось. Что, в общем-то, для людей и лучше – одно дело отступать, имея на плечах противника; совсем другое – загрузиться в автомобили и уже через час обживаться в окопах, пускай и не совсем глубоких.
Плюсы такого маневра очевидны: эта позиция находилась всего в двух километрах от узла обороны 681-го артполка моей бывшей бригады; соответственно, глубина обороны возрастала – у нее появлялся второй эшелон. Уже с налета даже самая мощная немецкая дивизия ее вряд ли прорвет, тем более учитывая закопанные тяжелые танки КВ. А если с ходу не прорвут немцы нашу оборону, слегка замешкаются немецкие танки – свое веское слово скажут гаубичные артполки РГК; артиллеристы с землей смешают эти остановившиеся танки. Открывать заградительный огонь я запретил – снарядов было мало, к тому же светить позиции при немецком господстве в воздухе было нельзя; поэтому огонь можно будет вести только по конкретным сгруппировавшимся целям. Кстати, корректировщики обоих гаубичных полков должны были оборудовать наблюдательные пункты недалеко от хутора, на высоте 212. Я там же хотел расположить свой НП.
Определившись с дальнейшими планами, начал действовать. А именно – сворачиваться. Приказал: отвести пленных в «ханомаг», на котором передвигались трое ребят моей охраны; Шерхану и Якуту занять места в том же бронетранспортере, что и до столкновения с немцами; и всем быть готовыми к возобновлению марша после того, как закончу сеанс связи и «хеншель» даст гудок.
Радиостанции на «ханомагах» стояли не очень мощные, но я надеялся, что с батальоном капитана Рекунова связь установить удастся. Во-первых, сейчас ночь, и активность в радиоэфире значительно меньше, чем в светлое время суток. А во-вторых, мы были рядом, батальон действовал совсем недалеко, максимум в пятнадцати километрах. Радист, которого специально взяли из отделения связи танковой дивизии, располагался в кабине четвертого «ханомага». Вот туда, после отдачи всех распоряжений, я и направился. Связь с мотострелковым батальоном удалось установить практически сразу. С капитаном Рекуновым говорили не больше трех минут, потом еще пять со штабом 681-го артполка. У командира полка узнал, все ли подразделения добрались до узла обороны и предупредил, что двигаюсь в составе колонны трофейных «ханомагов». Потом я приказал оповестить бойцов охранения, что этой ночью возможно прибытие на позиции захваченных немецких бронетранспортеров и трехосного грузовика «хеншель».
Таким образом, начало в продвижении моего нового плана было положено. Я забрался в кабину «хеншеля» (кстати, совсем не пострадавшую от обстрела) и скомандовал Синицыну давить на клаксон, сигнализируя начало движения. Как ни странно, но теперь мне казалось, что сиденье «хеншеля» находится в каком-нибудь шикарном будуаре, и никакие острые углы и другие неудобства не помешали уснуть безмятежным сном младенца. Я уже был не в состоянии думать о тех каверзах и препятствиях, которые могли встретиться на нашей фронтовой дороге.
Начало светать, когда наша колонна прибыла на хутор, невдалеке от которого и располагались окопы, вырытые еще 6-й ПТАБР. Их было немного, ведь это была не основная линия обороны: в этом месте командир 6-й ПТАБР подполковник Юрьев планировал разместить только свой резерв, а основные позиции опорного узла оборудовались в двух километрах севернее. Юрьев мне сам об этом рассказал, когда я приезжал как-то к своему коллеге противотанкисту. Вот так и бывает в жизни – один роет, а другой всем этим пользуется. А о судьбе 6-й ПТАБР было ничего не известно – наверное, все хреново, если бойцы так и не смогли занять предписанные им в случае начала войны позиции: замуровали ребят прямо в том монастыре, где и дислоцировалась бригада. Жаль, что не послушал Юрьев моего совета непременно до 15 июня перебраться сюда; конечно, больно хлопотное это дело – перетаскивать все хозяйство в чистое поле, где нет ни ватерклозетов, ни других благ цивилизации; не захотел кормить комаров, а теперь, если здесь не появился, наверняка уже кормит могильных червей. Вот такая она, жизнь – в тяжелой ситуации выживают только те, кто не двигался по накатанному, а старался вопреки обстоятельствам действовать – продвигая именно свои цели. Конечно, цели могут быть разные, не каждая рвет твою душу, заставляя бесконечно мечтать хотя бы немного приблизиться к ее выполнению; вот у меня такая была, а у Юрьева – нет. Конечно, он мечтал стать генералом, но чтобы это произошло легко, без особого риска и напряга с его стороны, так сказать, явочным порядком; но такое бывает редко, тем более когда вмешивается третья сила.
Так я философствовал, сидя за большим столом, который был установлен на живописной лужайке рядом с жилым домом маленького хутора, куда пятнадцать минут назад въехала наша колонна. Хозяин хутора, несмотря на столь ранний час, вышел нас встречать в окружении всех своих домочадцев; и встречал, надо сказать, весьма радушно, чуть ли не хлебом-солью. Каково же было его удивление, когда из немецкой техники начали выбираться советские солдаты! Откровенно смутился куркуль, ведь он приготовил все для встречи дорогих гостей – немецких освободителей, а тут такой облом. Я не стал долго разбираться с его политическими взглядами, приказал всех встречающих поляков посадить в амбар вместе с привезенными пленными. После этого Шерхан вступил в полное владение этим хутором. Именно он сейчас вместе с Якутом хозяйничал на кухне и в погребе, я только исполнял роль дегустатора, пробуя всякие разносолы, которые боец моей охраны Сидоров приносил из дома. Да… хорошо тут подготовились для встречи немцев – роту можно накормить. Вот сволочи как жируют, а мы кровь проливаем – ладно бы одни ру