«Неужели что-то стряслось? — удивился Стивен, быстро вылезая из своей подвесной койки. — Сражение? Пожар? Опасная течь? Неужели они так сильно заняты, что не предупредили меня — забыли, что я тут?» Он как мог быстро надел панталоны и, резко вскочив, так сильно ударился головой о бимс, что отшатнулся и уселся на рундук, схватившись за него обеими руками.
Какой-то голос что-то говорил ему.
— Что вы сказали? — спросил он, пытаясь что-нибудь рассмотреть сквозь туман боли.
— Я сказал: «Вы не расшибли себе голову, сэр?»
— Да, — отозвался Стивен, разглядывая свои руки. К его удивлению, они не были покрыты кровью. На них не было ни пятнышка.
— Это всё старые бимсы, сэр, — прозвучал необычно размеренный, назидательный голос, каким на море разговаривают с сухопутными крысами, а на суше — с недоумками. — Надо быть с ними поосторожней, ведь — они — очень — низкие. Откровенно недружелюбный взгляд Стивена напомнил вестовому причину его визита: — Не угодно ли вам будет отбивную или парочку на завтрак, сэр? Добротный бифштекс? В Маоне мы закололи бычка, так что у нас есть несколько превосходных стейков.
— Вы уже на ногах, доктор! — воскликнул Джек. — Доброго вам утра. Надеюсь, вы поспали?
— Отлично выспался, благодарю вас. Эти подвесные койки превосходное изобретение, честное слово.
— Что бы вы хотели на завтрак? На палубе до меня из констапельской донесся запах бекона, приятнее которого я в жизни не нюхал — никаким аравийским благовониям[33] не потягаться с ним! Что вы скажете насчёт бекона и яиц, а вдобавок — бифштекса после них? И кофе?
— Ваши мысли в точности совпадают с моими! — воскликнул Стивен, которому предстояло наверстать упущенное по части продовольствия. — И вероятно, неплохо бы еще прибавить к этому лук в качестве противоцинготного средства. — При слове «лук» он ощутил запах луковой поджарки, почувствовал нёбом её терпкий вкус и с усилием проглотил слюну. — Что стряслось? — спросил доктор, вновь услышав вопли и топот ног, как будто стадо бешеных зверей пронеслось рядом.
— Экипажу дана команда спускаться к завтраку, — небрежно ответил Джек. — Приготовьте-ка нам тот бекон, Киллик. И кофе. Я умираю от голода.
— Как мне спалось? — продолжил Стивен. — Это был глубокий, глубокий, освежающий сон, никакое снотворное, никакие настойки опия не могут сравниться с этим. Но мне стыдно за свой внешний вид. Я так поздно проснулся, что выгляжу каким-то небритым и мерзким варваром, а вы элегантны, как жених. Извините меня, я на минутку.
— Именно военно-морской хирург из Хаслара, — произнёс он, вернувшись обратно с выбритым лицом, — изобрёл современные короткие артериальные лигатуры[34]. Я только что вспомнил о нем, когда едва не задел бритвой сонную артерию. В плохую погоду, вы, должно быть, получаете множество ужасных резаных ран?
— Почему? Да нет, я бы этого не сказал, — отозвался Джек. — Думаю, всё дело в привычке. Кофе? Вот чего у нас полно, так это надорванных животов — как это будет по-ученому? — и сифилиса.
— Грыжа. Что вы говорите.
— Грыжа, она самая. Частое явление. Примерно половина вневахтенных страдают ею, поэтому мы поручаем им работу полегче.
— Хотя это не так уж удивительно, если учесть природу работы моряков. А характер их развлечений, разумеется, объясняет то, что они болеют сифилисом. Помню, в Маоне я видел группы моряков — веселых, танцующих и поющих вместе с жалкими грязными шлюхами. Помнится, там были матросы с «Одейшеса» и «Фаэтона», но с «Софи» я никого не помню.
— Никого. Экипаж «Софи» вел себя на берегу тихо. В любом случае им и нечего было праздновать. Никаких призов и тому подобного они не захватывали, и конечно, никаких призовых денег не получали. Только призовые деньги позволяют моряку пустить пыль на берегу, ведь жалованье у них жалкое. Что теперь скажете о бифштексе и еще одном кофейнике?
— С превеликим удовольствием.
— Надеюсь, буду иметь удовольствие познакомить вас за обедом с моим лейтенантом. Похоже, он настоящий морской волк и притом джентльмен. Нам с ним предстоит много работы: надо будет рассортировать членов команды и распределить между ними обязанности — как мы говорим, расписать по вахтам. Еще надо найти вам вестового, да и мне тоже, и ещё старшину моей шлюпки. Кок из констапельской отлично справляется.
— Мы должны устроить перекличку экипажа, мистер Диллон, будьте так любезны, — произнес Джек.
— Мистер Уотт, — произнёс Джеймс Диллон. — Все наверх к перекличке.
Боцман повторил его команду, и его помощники поспешили вниз, вопя: «Все наверх!» Вскоре палуба «Софи» от грот-мачты до бака потемнела от людей. Это был весь её экипаж, прибежал даже кок, вытирая руки о фартук, который он в спешке заправил себе в штаны. Экипаж с довольно растерянным видом выстроился, разбившись на две вахты у левого борта. Новички сгрудились посередине. У них был какой-то жалкий, пришибленный вид.
— Экипаж построен для переклички, сэр, — приподнимая шляпу, доложил Джеймс Диллон.
— Очень хорошо, мистер Диллон, — ответил Джек. — Продолжайте.
Вызванный казначеем писарь принес судовую роль, и лейтенант «Софи» назвал имя:
— Чарльз Столлард.
— Здесь, сэр, — откликнулся Чарльз Столлард, матрос первой статьи, доброволец с «Сан Фьоренцо», принятый в состав экипажа «Софи» 6 мая 1795 года двадцати лет от роду. Ни одной записи в графе «Самоволка», ничего в «Венерических заболеваниях», ничего в «Больничном белье», получил из-за границы десять фунтов. Очевидно, ценный человек. Он шагнул к правому борту.
— Томас Мёрфи.
— Здесь, сэр, — произнес Томас Мёрфи, коснувшись лба костяшкой правого указательного пальца, и направился туда, где стоял Столлард.
Жест этот повторяли все матросы, до тех пор пока Джеймс Диллон не добрался до Ассеи и Ассу — явно нехристианских имен. Оба матросы первой статьи, родившиеся в Бенгалии. И какими странными ветрами занесло их сюда? Несмотря на многие годы службы на британском флоте, они коснулись рукой лба, затем сердца, быстро поклонившись при этом.
Джон Кодлин. Уильям Уитсовер. Томас Джонс. Фрэнсис Лаканфра. Джозеф Бассел. Абрахам Вилхейм. Джеймс Курсер. Петер Петерссен. Джон Смит. Джузеппе Лалезо. Уильям Козенс. Льюис Дюпон. Эндрю Каруски. Ричард Генри и так по списку. Лишь больной констапель и некий Айзек Уилсон не ответили, пока список не закончился новичками и юнгами — восемьдесят девять душ, включая офицеров, матросов, юнг и морских пехотинцев.
Затем началось чтение военно-морских артикулов. За ним часто следовало богослужение, и оно у многих так тесно с ним ассоциировалось, что на лицах у экипажа постное выражение появилось при словах: «для лучшего управления флотами Его Величества, военными кораблями и морскими силами, на чем, волею Господа, главным образом зиждется богатство, безопасность и могущество его королевства. Эти идеи претворяются в жизнь его августейшим королевским величеством с помощью и согласия духовных и светских лордов, а также представителей Палаты общин, собравшихся при настоящем составе парламента и по распоряжению такового; начиная с двадцать пятого декабря тысяча семьсот сорок девятого года эти артикулы и приказы, впредь принимаемые как в мирное время, так и в военное время, должны надлежащим образом соблюдаться и исполняться способом, указанным ниже» — и это же выражение они непоколебимо сохраняли и далее: «Все командующие и все лица, служащие на или приписанные к военным кораблям или судам Его Величества, виновные в произнесении богохульных и бранных слов, в сквернословии, в пьянстве, нечистоплотности и других постыдных поступках, понесут наказание, каковое сочтет нужным вынести военный трибунал». Или при повторении «будут приговорены к смертной казни». «Любой командующий, капитан и коммандер флота, который не захочет… принуждать подчиненных ему офицеров и людей доблестно сражаться, будет приговорен к смерти… Если любой из служащих флота совершит предательство или сдастся из трусости или станет просить пощады, то по решению военного трибунала он будет приговорен к смерти… Всякое лицо, которое из трусости покинет бой во время сражения или воздержится от оного… будет приговорено к смерти. Всякое лицо, которое из-за трусости, небрежности или нелояльности откажется преследовать какого-либо неприятеля, пирата или мятежника, поверженного или отступающего… будет приговорено к смерти… Если любой из офицеров, матросов, солдат или иных лиц на флоте ударит любого из своих вышестоящих офицеров, задумает или же предложит поднять на него любое оружие… тот будет приговорен к смерти…. Любое лицо на флоте, совершившее неестественный и позорный акт скотоложства или содомии с мужчиной или животным, будет приговорено к смерти». Слово «смерть» всё звучало и звучало в статьях устава; и даже в тех случаях, когда остальные слова были совершенно непонятны, слово «смерть» несло в себе недвусмысленную угрозу, и экипаж получал мрачное удовольствие от всего этого. Именно к этому они привыкли, именно это они слышали каждое первое воскресенье каждого месяца и при всех чрезвычайных событиях наподобие нынешнего. Это успокаивало их души, и когда подвахту отпустили, моряки выглядели намного более спокойными.
— Очень хорошо, — проговорил Джек, оглядываясь вокруг. — Подать сигнал номер двадцать три двумя пушками с подветренного борта. Мистер Маршалл, мы поставим грот-стаксель и фока-стаксель, и как только вы увидите, что пинк догоняет остальные суда конвоя, ставьте бом-брамсели. Мистер Уотт, распорядитесь, чтобы парусный мастер и его помощники тотчас же принялись за работу над прямым гротом, и отправляйте на корму новичков, одного за другим. Где мой писарь? Мистер Диллон, давайте приведем вахтенное расписание в надлежащий порядок. Доктор Мэтьюрин, позвольте мне представить вам моих офицеров…
Только сейчас Стивен и Джеймс впервые столкнулись лицом к лицу на борту «Софи», но Стивен уже видел его огненно-рыжую косичку с чёрной лентой, и, в основном, был готов к встрече. Но всё равно, потрясение от узнавания было настолько велико, что на лице его невольно появилось выражение скрытой агрессии и ледяной сдержанности. Для Джеймса Диллона эта встреча стала ещё неожиданнее: в суете и заботах предыдущих суток ему не довелось услышать имя нового судового хирурга. Однако, кроме небольшого изменения цвета лица, он не проявил никаких особых эмоций.