— Не дожидаясь оставшейся части воды, сэр?
— А сколько ее осталось? Полагаю, тонны две. Да, мы ее возьмем в следующий раз вместе с опоздавшими. Мистер Уотт, всех наверх, снимаемся с якорей. И будьте любезны, делайте всё потише.
Он произнёс это отчасти потому, что у него адски болела голова и он не хотел слышать воплей и выкриков, а отчасти потому, что он не хотел привлекать лишнего внимания к уходу «Софи». К счастью, судно стояло фертоинг на двух верпах[60], расчаленных вдоль, поэтому не нужно было долго и медленно поднимать якоря, топчась вокруг шпиля под пронзительный визг скрипки. К тому же даже сравнительно трезвые матросы пока еще ни на что не годились, кроме самой легкой работы: серое зловоние пьяного рассвета несколько пригасило отважный британский дух лихих моряков. К счастью, Джек позаботился о починке, припасах и провианте (кроме этого проклятого последнего рейса за водой) еще до того, как он сам или кто-то другой ступил на берег. Он редко бывал так доволен, как теперь, когда кливер «Софи» наполнился ветром, а нос шлюпа увалился, указывая на восток, в сторону моря. Снабженное дровами, водой и нужными припасами судно понесло своего капитана обратно к независимости.
Час спустя они оказались в фарватере, оставив позади город с его зловонием и дымкой, впереди простиралось сверкающее открытое море. Бушприт «Софи» указывал почти точно в сторону белого зарева на горизонте, возвещавшего восход солнца. Ветер поворачивал к северу и при этом свежел. Часть ночных «трупов» понемногу зашевелилась. Вскоре их обольют из шланга, палуба приобретет свой надлежащий вид, и снова начнутся привычные судовые будни.
Атмосфера угрюмой добродетели сгустилась на «Софи», с трудом продвигавшейся на юго-запад в район своего крейсирования, преодолевая штили, неустойчивые бризы и встречные ветра. Ветер так капризничал, что, когда они оказались около небольшого острова Айре, расположенного за восточным мысом Менорки, тот упрямо маячил в северной части горизонта, то увеличиваясь, то уменьшаясь, но никуда не исчезая. В четверг весь экипаж созвали на палубу наблюдать за наказанием. Обе вахты выстроились с двух сторон опердека, с которого, чтобы освободить место, спустили на воду катер и баркас, буксируя их за кормой. Морские пехотинцы с традиционной для них аккуратностью выстроились в линию от пушки номер три в сторону кормы. Маленький квартердек был полон офицеров.
— Мистер Риккетс, где ваш кортик? — резким тоном спросил Джеймс Диллон.
— Забыл его, сэр. Прошу прощения, сэр, — прошептал мичман.
— Сейчас же наденьте его и не смейте появляться на мостике одетым несоответствующим образом.
Ринувшись вниз, юный Риккетс бросил виноватый взгляд на капитана, но на его хмуром лице не увидел ничего, кроме осуждения. Фактически взгляды Джека совпадали с мнением Диллона: поскольку эти бедняги подлежали порке, то были вправе ожидать, что наказание исполнят как положено — в присутствии всей команды, с офицерами в шляпах с золотым галуном и при шпагах, с барабанщиком, отбивающим дробь.
Генри Эндрюс, капрал судовой полиции, приводил осужденных одного за другим: Джона Хардена, Джозефа Бассела, Томаса Кросса, Тимоти Брайанта, Айзека Айзекса, Питера Эдвардса и Джона Сьюрела, все они обвинялись в пьянстве. Никто ничего не сказал в их защиту, никто из них и не оправдывался.
— Дюжину плетей каждому, — сказал Джек. — Если бы на земле существовала справедливость, то ты, Кросс, должен бы получить две дюжины. Такой ответственный парень, помощник констапеля, позор!
На «Софи» было заведено пороть на шпиле, а не на решётке. Виновные с мрачным видом выступали вперед, медленно снимали рубаху и устраивались на приземистом барабане шпиля. Помощники боцмана Джон Белл и Джон Морган связывали им запястья — скорее для проформы, чем по иной причине. Затем Джон Белл выпрямился и, помахивая плетью, которую держал в правой руке, посмотрел на Джека. Тот кивнул головой и изрек:
— Продолжайте.
— Один,— торжественно произнес боцман после того, как девять плетеных шнуров, просвистев в воздухе, обрушились на обнаженную спину матроса. — Два. Три. Четыре…
Экзекуция продолжалась. И снова капитан холодным привычным взглядом отметил, как ловко помощник боцмана бьёт так, что узловатые концы плётки стегают шпиль, при этом не подавая вида, что щадит своего товарища. «Это очень хорошо, — размышлял Джек, — но они или забираются в винный погреб, или же какой-то сукин сын принёс на борт достаточный запас выпивки. Если бы я его нашёл, то привязал бы его к решётке, и уже безо всяких таких фокусов-покусов». Пьяниц слишком много, больше чем можно было себе позволить: семеро за один день. C ужасными попойками на берегу поделать ничего нельзя, но с ними теперь покончено, от них остались одни воспоминания. Что до паралитического состояния тех матросов, которые наливались по самые шпигаты, пока шлюп отсутствовал, об этом тоже уже забыли. Они расслабились в порту, где отсутствовала строгая дисциплина, и за это он их не винил. Тут же нечто другое. Еще вчера он не решился проводить упражнения с орудиями после обеда из-за того, что ряд матросов, как он предполагал, ещё не протрезвели, а пьяному дураку попасть ногой под лафет при откате — плевое дело. Иной мог сунуть физиономию в дуло пушки. В конце концов он заставил их выкатывать пушки в порты и откатывать их обратно, не производя выстрелов.
На разных судах принято по-разному реагировать на порку: старые матросы «Софи» хранили молчание, но Эдвардс (один из новичков), прежде служивший на «Кингс Фишере», где такого правила не придерживались, на первом же ударе так громко вскрикнул, что молодой помощник боцмана, смутившись, следующие два-три удара сделал весьма неуверенно.
— Давай же, Джон Белл, — неодобрительно произнес боцман вовсе не из неприязненного отношения к Эдвардсу, к которому относился с таким же равнодушием, как мясник, взвешивающий ягненка, а потому, что всякую работу надо выполнять добросовестно. Так что оставшаяся часть порки, по крайней мере, дала Эдвардсу повод поорать. Хуже всего пришлось бедняге Джону Сьюрелу, тощему матросу с «Эксетера», которого никогда прежде не пороли и который к пороку невоздержанности теперь добавил пьянство. Когда его пороли, то он выл и ревел самым отчаянным образом, поскольку разволновавшийся Белл старался от души, чтобы поскорей закончить экзекуцию.
«До чего же варварским показалось бы это зрелище непривычному глазу, — размышлял Стивен. — И до чего равнодушны к нему эти люди. Хотя этот мальчик, похоже, чем-то обеспокоен». И действительно, когда гнусное дело было сделано, и стонущего Сьюрела передали его пристыженным товарищам, которые унесли его прочь, Баббингтон выглядел бледнее обычного. Но сколь непродолжительными оказались бледность и тревога этого юного джентльмена! Не прошло и десяти минут после того, как шваброй убрали следы порки, как Баббингтон уже летал по верхнему такелажу, гоняясь за Риккетсом, а с ними писарь изо всех сил старался получить удовольствие, держась далеко позади.
— Кто это там резвится? — спросил Джек, увидев нечёткие силуэты сквозь парусину грот-бом-брамселя. — Мальчишки?
— Молодые джентльмены, сэр, — ответил рулевой старшина.
— Кстати, — вспомнил Джек. — Я хочу их видеть.
Очень скоро на их лицах вновь появились бледность и озабоченность, причем не без причины. Мичманы должны были произвести полуденные наблюдения, чтобы вычислить местоположение судна, причем расчеты следовало представить на листе бумаги. Эти листы, называемые «работами молодых джентльменов», капитану передавал обычно морской пехотинец-часовой со словами: «Работы молодых джентльменов, сэр», на что капитан Аллен (ленивый, добродушный человек) имел обыкновение отвечать: «А, работы молодых джентльменов», — и вышвыривал их в окно.
До сих пор Джек был слишком занят с экипажем, чтобы уделять достаточно внимания образованию мичманов, но он взглянул на вчерашние расчеты, и они с очень подозрительным однообразием показали, что «Софи» находится на 39°21’ северной широты, что было довольно точно, а вот долгота была такой, какой судно могло бы достичь, если бы рассекло горный хребет позади Валенсии на глубину 37 миль.
— Что вы хотели сказать, посылая мне эту чушь? — спросил он их.
На такой вопрос ответить было нечего; то же касалось и ряда других предложенных им вопросов. Да мичманы в действительности и не пытались на них ответить. Однако согласились, что на судне их держат не для того, чтобы они развлекались, и не за мужскую красоту, а для освоения профессии, и что их журналы (которые они захватили с собой) не отличаются ни точностью, ни полнотой или регулярностью, и что судовой кот вел бы журнал лучше. В будущем они будут обращать самое тщательное внимание на наблюдения и счисление координат мистером Маршаллом, ежедневно вместе с ним отмечая на карте местоположение судна; и ни один человек не вправе стать лейтенантом, не говоря уже о получении командной должности («Да простит меня Господь!» — произнес про себя Джек), будучи невеждой, который не способен быстро назвать координаты своего судна в течение минуты — нет, в течение тридцати секунд. Кроме того, каждое воскресенье они должны будут показывать свои журналы, аккуратно и четко заполненные.
— Надеюсь, вы умеете сносно писать? Иначе вам придется пойти в обучение к писарю.
Молодежь закивала головами: да, сэр, они надеются, они в этом уверены, они постараются. Но капитана, похоже, это не убедило, он велел им сесть на рундук, достать перья, листы бумаги, и передать ему вон ту книгу, которая великолепно подойдет для диктовки.
Вот как получилось, что Стивен, расположившийся в тиши своего лазарета, чтобы поразмыслить о недуге пациента со слабым наполнением пульса, услышал голос Джека, неестественно медленный, угрожающий и зловещий, который проникал вниз через виндзейль, который ставили для вентиляции нижних помещений.