«Если и это ничтожество Харт вздумает разговаривать со мной в таком же тоне, — сказал себе Джек, вылетев на улицу и ненароком прижав какого-то горожанина к стене, — или позволит себе нечто подобное, я оторву ему, к чертовой матери, нос и плюну на службу».
— Мерси, моя дорогая, — взревел он, зайдя по пути в «Корону», — принеси мне бокал vino, будь хорошей девочкой, и copito aguardiente[74]. Черт бы побрал всех адмиралов, — добавил он, чувствуя, как в глотку прохладной струей льется живительное молодое вино.
— Но он отличный старый адмирал, дорогой capitano, — отвечала Мерседес, стряхивая пыль с синих лацканов его мундира. — Он будет назначить вас в крейсерство, когда возвращаетесь из Александрии.
Внимательно посмотрев на девушку, Джек Обри сказал:
— Мерси, querido[75], если бы ты знала об испанских рейсах хотя бы половину того, что знаешь о наших, как бы ты меня осчастливила. — Проглотив последнюю каплю обжигающего бренди, он заказал еще один стакан вина, этого успокаивающего достойного напитка.
— У меня есть тетушка, — отвечала Мерседес. — Вот она много чего знает.
— Да неужто, моя дорогая? В самом деле? — произнес Джек Обри. — Вечером ты мне расскажешь про нее. — Рассеянно поцеловав девушку, он надел отделанную галуном шляпу на новый парик и произнес: — А теперь к этому ничтожеству.
Однако получилось так, что капитан Харт принял его чрезвычайно учтиво и поздравил с операцией в Альморайре:
— Эта батарея чертовски досаждала нам. Три раза пробила корпус «Палласа» и сбила стеньгу «Эмеральды». Надо было давно разделаться с нею. — Затем пригласил Джека на обед и добавил: — Захватите с собой и вашего доктора, хорошо? Моя жена очень хочет встретиться с ним.
— Уверен, он будет счастлив, если только уже не получил другого приглашения. Надеюсь, миссис Харт в порядке? Я должен выразить ей мое почтение.
— Она в полном порядке, благодарю. Но звать ее нынче утром нет смысла. Она на верховой прогулке в обществе полковника Питта. Что это за удовольствие по такой жаре, ума не приложу. Кстати, вы можете оказать мне услугу, если пожелаете. Мой банкир хочет отправить своего сына на флот. У вас ведь есть вакансия для молодого человека, так что дело проще простого. Он очень приличный малый, его жена училась вместе с Молли. Вы увидите их обоих за обедом.
Стоя на коленях с подбородком на уровне крышки стола, Стивен наблюдал за тем, как самец богомола осторожно приближается к самке — великолепному экземпляру зеленого цвета, стоявшей вертикально на четырех задних ножках, перебирая двумя передними, словно в религиозном экстазе. Время от времени ее массивное тело содрогалось, и дрожь эта передавалась ее тонким членам. Тогда коричневый самец отскакивал назад. Затем он продвигался вперед параллельно крышке стола, осмотрительно вытягивая вперед длинные, опасно зазубренные передние ноги и усики. Даже при сильном освещении Стивен, казалось, мог видеть огонь, горящий в его больших овальных глазах.
Самка намеренно повернула голову назад под углом сорок пять градусов, словно оценивая кавалера. «Уж не одобрение ли это? — подумал Стивен, подняв лупу, чтобы разглядеть движения усиков. — Согласие?»
Бурый самец понял это движение именно таким образом и, сблизившись, оседлал ее: ногами он сжал ее надкрылья; его усики соприкоснулись с усиками самки и принялись их поглаживать. Кроме как дрожью от дополнительного веса тела самца, она никак не отреагировала на ласку, не оказала ему никакого сопротивления, и вскоре начался бурный процесс совокупления насекомых. Стивен засек время и отметил его у себя в записной книжке, лежавшей открытой на полу.
Шли минуты. Самец чуть переменил позу. Самка шевельнула своей треугольной головой, слегка качнув ею слева направо. Стивен увидел в лупу, как ее челюсти раскрылись и сомкнулись. Все произошло так быстро, что, несмотря на пристальное внимание, Стивен не смог уследить за движениями самки, и в следующее мгновение голова самца оказалась откушенной — и упала, словно лимон с дерева, прямо в молитвенно сложенные зеленые лапки. Она вгрызлась в голову своего любовника, и свет, горевший в его глазах, погас. Оставшееся у нее на спине обезглавленное тело самца продолжало совокупляться с еще большей энергией, чем прежде, поскольку все контролирующие центры теперь отсутствовали. «Ага», — с полнейшим удовлетворением произнес Стивен и снова отметил время.
Через десять минут самка откусила три фрагмента длинного туловища своего возлюбленного над верхним сочленением и с явным удовольствием съела их, роняя перед собой частицы хитинового панциря. То, что осталось от самца, по-прежнему крепко держало самку задними ногами и продолжало совокупляться…
— Вот вы где! — воскликнул Джек. — А я уже четверть часа жду вас.
— Ох, — вздрогнув, отозвался Стивен. — Прошу прощения, прошу прощения. Я знаю, как вы цените пунктуальность. Очень извиняюсь. Жаль, что я не могу вернуть время к началу совокупления, — продолжал он, осторожно прикрывая самку богомола и ее обед пустой коробкой с отверстиями. — Теперь я к вашим услугам.
— Ну нет, — отвечал Джек. — Только не в этих безобразных башмаках. Кстати, зачем вы подбили их свинцовыми набойками?
В любое другое время Джек получил бы очень резкий ответ, но Стивен понял, что утренняя встреча друга с адмиралом вышла не из приятных, и единственное, что он сказал, надев туфли, было следующее:
— Женщине не требуется от вас ни головы, ни даже сердца.
— Кстати, вы мне напомнили, — отозвался Джек. — Нет ли у вас чего-нибудь такого, чтобы у меня с головы не сваливался парик? Когда я переходил площадь, со мной произошла смешная история. В дальнем ее конце шел Диллон, держа под руку какую-то даму, по-моему, сестру губернатора Уолла, поэтому я старательно ответил на его приветствие. Я приподнял шляпу, и этот окаянный парик слетел у меня с головы. Можете потешаться, и это было действительно чертовски забавно. Но я был готов заплатить полсотни фунтов, лишь бы не выглядеть в его глазах смешным.
— Вот кусок лейкопластыря, — сказал Стивен. — Позвольте, я сложу его вдвое и приклею к вашей голове. Очень сожалею, что между вами и Диллоном установились такие напряженные отношения.
— Я тоже, — ответил Джек, нагнув к доктору голову. Затем в порыве откровенности, поскольку оба оказались в иной обстановке, к тому же на суше, где отношения совсем иные, чем на море, он сказал: — Я еще никогда не оказывался в таком тупике. Мой лейтенант обвинил меня — не хочется произносить это слово — в пассивности, а по сути — в трусости, после встречи с «Какафуэго». Первым моим желанием было потребовать от него объяснения и, естественно, сатисфакции. Но положение весьма своеобразно: он проигрывает так или иначе. Если я его угроблю, то что ж, тут все понятно. Но если он меня — то его мигом выгонят с флота, что для него равносильно смерти.
— Действительно, он страстно привязан к морской службе.
— И в любом случае, еще и «Софи» окажется в жалком состоянии… черт бы побрал этого дурака. Но, с другой стороны, он лучший первый лейтенант, какого только можно себе пожелать. Строгий, но не надсмотрщик, отличный моряк, с ним нет никаких забот о повседневной жизни шлюпа. Хочется думать, что он не хотел меня оскорбить.
— Конечно же, он не посмел бы усомниться в вашей храбрости, — сказал Стивен.
— Вы так думаете? — спросил Джек, глядя Стивену в глаза и покачивая в руке парик. — Вы не хотели бы отобедать у Хартов? — помолчав, спросил он. — Мне нужно туда идти, и я был бы рад, если вы составите мне компанию.
— Отобедать? — воскликнул Стивен, словно впервые узнав о существовании такого слова. — Отобедать? Конечно, я просто в восторге.
— У вас нет случайно зеркала? — спросил Джек.
— Нет. Но оно есть в комнате у мистера Флори. Мы можем к нему зайти, когда будем спускаться.
Несмотря на откровенное удовольствие от своего щегольского вида — он надел лучший мундир и золотой эполет — Джек никогда не заблуждался относительно собственной внешности и до этой минуты редко обращал на нее внимание. Но теперь, после того как долго и пристально изучал ее, он произнес:
— Мне кажется, я безобразно выгляжу.
— Верно, — согласился Стивен. — Даже очень. — Придя в порт, Джек обрезал остатки волос и приобрел этот парик, чтобы прикрыть шевелюру, которую обкорнал. Однако спрятать обожженное лицо, которое, несмотря на изготовленную доктором мазь, загорело на солнце, а также опухоль на лбу и заплывший глаз с цветущим желтизной синяком было невозможно. Так что с левой стороны Джек походил на крупного западноафриканского мандрила.
Покончив с делами в доме призового агента (прием очень любезный — сплошные поклоны и улыбки), оба отправились на обед. Предоставив Стивену созерцать древесную лягушку возле фонтана в патио, Джек увидел Молли Харт, сидевшую в одиночестве в прохладном вестибюле.
— Боже мой, Джек! — воскликнула она, уставившись на него. — Парик?
— Это я на время, — отвечал Джек, быстрыми шагами направляясь к ней.
— Осторожно, — прошептала она, усаживаясь за отделанный яшмой, ониксом и сердоликом стол шириной три и длиной семь с половиной футов, весивший девятнадцать хандредвейтов. — Прислуга.
— В летнем домике нынче вечером? — прошептал он.
Покачав головой, сопровождая свои слова выразительной мимикой, она проговорила:
— Indisposée[76]. — Затем тихо, но вполне отчетливо продолжала, — позвольте рассказать вам о людях, которые придут на обед — чете Эллис. Насколько мне известно, она родом из одной известной семьи. Во всяком случае, она училась вместе со мной в школе миссис Капелл. Разумеется, она, будучи много старше меня, уже тогда была взрослой девушкой. Затем она вышла замуж за этого мистера Эллиса, коммерсанта из Сити. Он уважаемый, порядочный господин, чрезвычайно богатый и разумно распоряжается нашими деньгами. Я знаю, что капитан Харт многим ему обязан, а я целую вечность знаю Летицию, так что получаются двойные — как это назвать, узы? Они хотят отправить своего сына на флот, и мне доставило бы большое удовольствие, если бы…