:
— Итак, мистер Маршалл, я должен похвалить вас за внешний вид «Софи». Всё в порядке, всё как полагается. — Капитан решил ничего не добавлять к этой казенной фразе. Тем самым он дает понять, что не собирается подлаживаться под экипаж и сулить матросам какие-то блага. Сама мысль о том, чтобы стать этаким «свойским» капитаном, была ему противна.
— Благодарю вас, сэр, — отозвался штурман.
— А теперь я сойду на берег. Но ночевать, разумеется, буду на борту. Так что будьте любезны, пришлите какую-нибудь шлюпку за моим рундуком и вещами. Я остановился в «Короне».
Он посидел некоторое время в своей каюте, наслаждаясь её уютом. Пушек в ней не было, поскольку, благодаря своеобразной конструкции «Софи», их дула оказались бы дюймах в шести от поверхности воды, поэтому две ретирадные четырехфунтовые пушки, которые обычно занимают так много места, стояли прямо над его головой. Однако и без орудий в каюте было тесновато. И помимо рундуков и стола, стоявшего поперёк каюты, больше в каюту ничего бы и не влезло. Но в прежних плаваниях Джек довольствовался куда меньшим, поэтому он чуть ли не с восторгом разглядывал изящно скошенные внутрь окна, стекла которых блестели настолько, насколько может блестеть стекло, а семь рам благородной дугой завершали обстановку каюты.
Это было больше, чем он когда-либо имел и на что мог рассчитывать в начале карьеры. Так почему же его восторг омрачался трудноопределяемым чувством, этой горечью, знакомой ему по школьным дням?
Возвращаясь на берег в шлюпке, в которой гребла уже его собственная шлюпочная команда, облаченная в белые парусиновые штаны и соломенные шляпы с надписью «Софи» на лентах, с мичманом, с торжественным видом восседавшим рядом на кормовом сиденье, Обри понял природу этой горечи. Он перестал быть одним из «нас», он стал «тем». Действительно, он был сиюминутным воплощением «тех». Во время обхода его уже окружало почтение совсем другого рода, чем то, которое оказывают лейтенанту, чем то, которое оказывают ближнему. Это почтение как стеклянный колпак отделило его от команды. Когда он покинул «Софи», у всех вырвался так хорошо знакомый ему вздох облегчения: «Иегова покинул нас».
«Такова цена, которую нужно платить», — размышлял Джек.
— Благодарю вас, мистер Баббингтон, — произнес он вслух, обращаясь к маленькому мичману, и стоял на ступенях, пока шлюпка не развернулась и не стала удаляться. Баббингтон пискляво орал:
— А ну-ка посторонись! Не спать, Симмонс, пьяная твоя рожа.
«Такова цена, которую нужно платить, — повторил про себя Джек. — Но, клянусь Господом, оно того стоит». И вновь на его просиявшем лице появилось счастливое, почти восторженное выражение. Но, идя на встречу в «Короне», на встречу с равными себе по статусу, он шагал более энергичной походкой, чем та, что еще вчера была свойственна лейтенанту Обри.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Они сидели за круглым столиком в эркере, высоко над водой, и небрежно швыряли пустые устричные раковины в их родную стихию. От разгружавшейся в полутораста футах под ними тартаны несло смешанным запахом шведского тира, пеньки, парусины и хиосским скипидаром.
— Позвольте уговорить вас съесть ещё немного этого бараньего рагу, сэр, — произнес Джек.
— Что ж, раз вы настаиваете, — отозвался Стивен Мэтьюрин. — Оно весьма недурно.
— Это одно из блюд, которое в «Короне» умеют готовить, — продолжал Джек. — Хотя не мне хвалить здешних поваров. Кроме закусок я заказал пирог с утятиной, говяжье жаркое, а также маринованное свиное рыло. Вне всякого сомнения, малый не понял меня. Я несколько раз повторил ему: «Visage de роrсо»[7], и он закивал, как китайский болванчик. Вы понимаете, это раздражает, когда хочешь, чтобы тебе приготовили пять блюд, cinco platos[8], и старательно объясняешь им это по-испански, оказывается, что принесли тебе только три, да и то два из них совсем не те, что заказал. Мне стыдно, что ничем лучшим я не могу вас угостить, но это вовсе не из-за невнимания к вам, уверяю вас.
— Так вкусно я не ел много дней, к тому же, — произнёс Мэтьюрин с поклоном, — в таком приятном обществе, честное слово. Возможно, сложности возникли оттого, что вы объяснялись на кастильском наречии?
— Видите ли, — ответил Джек, наполняя бокалы и с улыбкой разглядывая их содержимое на свет, — сдается мне, что, общаясь с испанцами, мне лучше использовать тот испанский, которым я владею.
— Вы, разумеется, забыли, что на этих островах разговаривают на каталонском языке.
— А что это за язык?
— Это язык Каталонии — на нем говорят на островах, на всем Средиземноморском побережье, до самого Аликанте и дальше. В Барселоне, в Лериде. В самых богатых провинциях Пиренейского полуострова.
— Поразительно. Я не имел об этом никакого понятия. Другой язык, сэр? Но мне кажется, это одно и то же — putain[9], как говорят во Франции?
— Вовсе нет, ничего подобного. Это гораздо более изящный язык. Он строже и литературней. Гораздо ближе к латинскому. Кстати, вы, скорее всего, имели в виду другое слово — patois[10], если позволите.
— Вот именно — patois. И все же, могу поклясться, то, что я имел в виду, произносится как-то иначе, — возразил Джек. — Однако не стану строить из себя ученого перед вами, сэр. Скажите, а язык этот звучит иначе для уха человека непросвещенного?
— Он так же отличается, как итальянский от португальского. И те, и другие друг друга не понимают — эти языки звучат по-разному. И интонации в них совершенно разные. Как у Глюка и Моцарта. Это великолепное кушанье, к примеру, — я вижу, они постарались, чтобы вам угодить, — по-испански называется jabali, а по-каталонски — senglar.
— Это свинина?
— Мясо дикого вепря. Позвольте…
— Вы очень добры. Не передадите ли мне соль? Действительно, роскошная еда. Я бы ни за что не догадался, что это свинина. Скажите, а что это за вкусные темные штучки?
— Вы ставите меня в тупик. По-каталански они называются bolets, а как по-английски — не знаю. Вероятно, у них нет названия, я имею в виду английского названия, хотя натуралист сразу определил бы их как Линнеевы boletus edulis[11].
— Как…? — воскликнул Джек, глядя на Стивена Мэтьюрина с добродушным изумлением. Успев съесть два, если не три фунта баранины, а в завершение - жаркое из вепря, он размяк душой. — Как…? — Однако, сообразив, что завалил гостя вопросами, Обри покашлял и позвонил в колокольчик официанту, сдвинув пустые графины к краю стола.
Вопрос повис в воздухе, и лишь недоброжелательное отношение или мрачное настроение доктора помешали бы ответить на него.
— Я вырос в здешних местах, — произнес Стивен Мэтьюрин. — Значительную часть моей юности провел в Барселоне вместе с дядей, а ещё жил в провинции недалеко от Лериды с бабушкой. Пожалуй, я больше жил в Каталонии, чем в Ирландии, и когда впервые поехал на родину, где стал учиться в университете, то математические задачи решал на каталонском языке, потому что так легче было работать с цифрами.
— Выходит, вы разговариваете на этом языке как местный уроженец, сэр, я в этом уверен, — отозвался Джек. — Это же превосходно. Вот это называется — с пользой провести детство. Жаль, что не могу сказать того же о себе.
— Нет, нет, — покачал головой Стивен. — Я понапрасну тратил время. Сносно изучил птиц — в этой стране множество хищников, сэр, а также рептилий. Однако насекомые, помимо чешуекрылых, и растения — это же непочатый край, к которому лишь прикоснулись мои невежественные руки! Только прожив несколько лет в Ирландии и написав небольшую работу, посвященную сперматофитам Верхнего Оссори[12], я понял, до чего же чудовищно бездарно я потратил свое время. Огромная часть территории, интересной для всестороннего изучения, так осталась нетронутой со времен Уиллоби и Рея до конца минувшего столетия. Испанский король пригласил Линнея приехать в свою страну, гарантируя ему свободу вероисповедания, как вы, несомненно, помните, однако тот отказался. Все эти неисследованные богатства были у меня в руках, но я пренебрег ими. Подумать только, что бы на моем месте совершили Паллас, ученый Соландер или Гамелины, старший и младший! Вот почему я воспользовался первой представившейся возможностью и согласился сопровождать старого мистера Брауна. Правда, Менорка — это не материк, но, с другой стороны, такая огромная площадь известняковых скал имеет свою особенную флору, и вообще, здесь много любопытного.
— Мистер Браун с верфи? Офицер? Я хорошо его знаю, — воскликнул Джек. — Превосходный собутыльник — любит петь за столом, сочиняет прелестные мелодии.
— Это не он. Мой пациент умер в море, и мы его схоронили у мыса Святого Филиппа. Бедняга, у него была последняя стадия чахотки. Я надеялся привезти его сюда: смена воздуха и режима могут творить чудеса с такими больными. Но когда мы с мистером Флори вскрыли его, то обнаружили такую огромную… Словом, мы убедились, что его консультанты — а это лучшие в Дублине доктора — были настроены чересчур оптимистично.
— Так вы его разрезали? — воскликнул Джек, отодвинувшись от своей тарелки.
— Да, мы сочли это необходимым, чтобы удовлетворить просьбу его друзей. Хотя, могу поклясться, похоже, что их все это очень мало трогало. Несколько недель прошло с тех пор как я написал единственному его родственнику, известному мне, одному джентльмену из графства Фермана, но не получил от него ни строчки.
Наступила пауза. Джек наполнил бокалы и заметил:
— Насколько я понял, вы хирург. Пожалуй, я не устою от соблазна уговорить вас пойти ко мне на корабль.