— Ага, конечно. Знаешь, сколько у меня таких князей тут ходит? — усмехнулся караульный. — Его светлость нынче не подает… Пошли прочь, пока уши не надрал.
Да уж… Видимо, русским языком в Вашингтоне никого не удивить. Документов у меня, разумеется, никаких не было. Как и желания трясти уже давно оставшимся без плетения перстнем императора Павла или доказывать что-то простому вояке — хоть и офицерского достоинства.
— Быстро зови! — рявкнул я, разом освобождая всю мощь Дара. — Или сам зайду.
От хлынувшей из меня магической энергии запертые ворота лязгнули на петлях, и вся ограда вдоль тротуара жалобно застонала. При желании я бы запросто смял стальные прутья в два пальца толщиной, но пока что ограничился предупреждением. Когда деревья во дворе затрещали и во всем доме посла задрожали стекла, караульный сорвался с места и помчался к двери.
Вряд ли поверил мне — скорее смекнул, что остановить Одаренного моего класса ему никак не под силу. И помчался то ли за подмогой, то ли за его светлостью. Меня бы вполне устроило и то, и другое: вряд ли в резиденции каким-то чудом мог оказаться маг сильнее самого посла — между прочим, тайного советника и полномочного министра.
Персону такого ранга следовало ожидать с почтительным терпением. Впрочем, ожидание оказалось недолгим. Буквально через минуту на пороге дома показались две фигуры. Одна рослая и плечистая, с винтовкой — уже знакомый мне караульный. И вторая — худощавая и невысокая. Похоже, сам посол. Я уже успел навести кое-какие справки, и представлял, как он выглядит… примерно.
Светлейший князь Александр Васильевич Суворов оказался чуть ли не точной копией своего великого предка и полного тезки — внешне. Но, по-видимому, не унаследовал ни могучего Дара, ни каких-то особенных военных талантов — иначе вряд ли выбрал бы карьеру в дипломатической миссии, да еще и не самой почетной. Соединенные Штаты до сих пор формально сохраняли британское подданство, и служить послом при дворе любого из европейских монархов среди российской знати считалось куда престижнее. А Суворов провел здесь последние восемь лет из своих шестидесяти с гаком.
Впрочем, недооценивать старика тоже не стоило. Особенно сейчас, когда я совершенно бесцеремоннейшим образом оторвал его то ли от работы, то ли от заслуженного отдыха — на улице уже вовсю темнело, и его светлость наверняка планировал… пожалуй, что угодно — кроме появления у него на пороге невесть откуда взявшегося оборванца с магическим потенциалом на уровне третьего класса.
— Потрудитесь объясниться, милостивый государь! — Суворов взмахнул рукой, и распахнувшаяся калитка едва не зарядила мне по лбу. — Вам известно, что?..
— Разумеется, известно, ваша светлость. — Я на всякий случай шагнул чуть в сторону прикрывая Хельгу. — И приношу вам свои извинения, все мыслимые и немыслимые. Уж поверьте, будь у меня возможность и время попасть на аудиенцию в посольство, как подобает порядочному человеку — я непременно бы ей воспользовался. Но дело не терпит… совсем!
— Это я вижу, — проворчал Суворов. — Подозреваю, мне следует пригласить вас и сударыню внутрь… раз уж вы здесь.
— Как пожелаете. — Я пожал плечами. — Надеюсь, мне нет нужды подтверждать собственную личность?
— Нет… нет, пожалуй. Вряд ли подобную выходку мог позволить себе кто-то, кроме Александра Горчаков. Второго такого наглеца не сыскать ни по ту сторону океана, ни уж тем более — по эту. — Суворов улыбнулся, покачал головой — но его взгляд тут же снова стал серьезным. — И все же, боюсь, мне придется попросить вас рассказать подробнее… хоть что-то!
— Смотря что интересует вашу светлость.
— Если честно — все. — Суворов сложил на груди худые руки. — Признаться, я никак не пойму, как такое вообще возможно. Вы исчезаете из Эльзаса в середине октября — и вдруг без всякого предупреждения появляетесь чуть ли в самом центре Вашингтона, да еще и одетый как… как один из местных маргиналов. — Его светлости явно хотелось выразиться покрепче, но воспитание и привычка держать себя в руках взяли свое. — Подозреваю, за всем этим стоит преизанятнейшая история.
— Пожалуй, — кивнул я. — И я непременно расскажу все вашей светлости — но чуть позже. Сейчас я должен просить вашего содействия — и просить незамедлительно.
— Я и все российское посольство к вашим услугам, князь. Разумеется, в рамках разумного.
— Рад слышать. В таком случае — организуйте мне встречу с господином президентом… и, желательно, еще что-нибудь хотя бы отдаленно похожее на костюм. — Я улыбнулся и потрепал жилетку из кожи. — Вряд ли меня пустят в Белый Дом вот в этом.
— Это… это будет непросто, князь — мягко говоря. И дело даже не в том, что президент очень занятой человек. — Суворов чуть сдвинул брови. — Боюсь, я не уполномочен принимать подобные решения. Для начала вам следует сообщить, о чем вы собираетесь беседовать. И более того — все это непременно следует обсудить с Зимним дворцом по телефону — лично с его величеством. И если он не будет возражать, мы запросим…
— Это займет слишком много времени… Но дело даже не в этом. Не хочу, чтобы между нами возникло недопонимание — так что скажу прямо: я отчаянно нуждаюсь в вашей помощи — однако справлюсь и без нее. — Я посмотрел Суворову прямо в глаза. — И даже без дозволения его величества — если придется.
Глава 24
Машина снова повернула — и я перестал даже пытаться запомнить дорогу. В конце концов, такие детали меня уже почти не волновали. Главного я уже добился: Суворов все-таки капитулировал перед моим напором — кажется, даже не попытался тайком отправить весточку в Петербург — и теперь посольский “кадиллак” неторопливо, но уверенно вез меня к цели.
— Могу я узнать имя вашей очаровательной спутницы? — раздался голос с переднего сиденья. — Кажется, вы так и не потрудились представить нас, князь.
— Увы, ситуация не слишком располагает к соблюдению этикета. Ничуть не желаю обидеть вашу светлость, но… — Я на мгновение задумался, — сударыня хотела бы сохранить инкогнито. Конечно же, если такое возможно.
— Как пожелаете, — недовольно отозвался Суворов.
Еще одна монетка в копилку возможных неприятностей. Впрочем, у меня вот-вот появится возможность сорвать такой банк, что даже ссора с самым влиятельным русским человеком по эту сторону океана наверняка покажется сущей мелочью. Да и что бы странная правда могла изменить сейчас, по дороге к резиденции американского президента? Вряд ли Суворов стал бы разворачивать машину, только чтобы посадить под замок фрайин фон Рихтгофен.
У нас определенно имелись дела поважнее.
Честно говоря, я и сам до конца не понял, что именно заставило меня промолчать, но награда последовала немедленно: Хельга тайком нашарила на сиденье мою руку и сжала теплыми пальцами… Пожалуй, самое искреннее проявление то ли благодарности, то ли симпатии — с самого первого дня нашего знакомства. И я бы непременно посчитал это даже приятным — в другое время.
Но сейчас мне предстояло… нечто. Мы уже почти приехали. Здания вокруг неожиданно закончились: “кадиллак” свернул налево и уже через мгновение катился по зеленому парку. Я успел разглядеть нескольких человек в форме и с оружием — то ли солдат, то ли каких-нибудь местных гвардейцев из почетного караула — но никто и не думал нас останавливать. То ли Суворов тряхнул какими-то особенно увесистыми связями в администрации президента, то ли перед посольскими автомобилями здесь всегда были открыты любые дороги — мы беспрепятственно миновали сначала одни ворота, а потом и вторые. Водитель только немного сбавил ход, выезжая на узкую гладкую дорожку без разметки.
Машин вокруг я больше не видел — все до единой остались там, на закрытой парковке. Видимо, простым смертным, даже особо приближенным к президентской персоне, здесь полагалось ходить пешком — но для меня и его светлости посла все-таки сделали исключение. Впору было гордиться собой, а я почему ощущал…
Ощущал черт знает что — даже когда сквозь зелень проступил знакомый силуэт. Я сотни раз видел Белый дом — и на фотографиях в газетах и журналах и, разумеется, на огромных экранах кинотеатров. Там его неизменно показывали в крутых и пафосных ракурсах, с подсветкой, гордо реющим на ветру американским флагом — а то и под героическую музыку. На деле же резиденция американского президента оказалась не такой уж и внушительной: конечно, посолиднее родовой усадьбы Горчаковых в Елизаветино, но куда меньше большинства дворцов, принадлежавших императорской фамилии. Рядом с Зимним Белый дом наверняка показался бы незначительным и чуть ли не крохотным.
Странно, но эта мысль почему-то меня успокоила. И если до этого я половину дороги молча вопрошал себя — какого черта, собственно, делаю и зачем сюда забрался, то теперь на смену мандражу и сомнениям пришло поистине олимпийское спокойствие. Пусть я всего лишь один из сотен князей, служащих российской короне, даже не глава рода — наследник. Пусть мне всего семнадцать с половиной лет и еще вчера я ночевал под открытым небом, греясь у остывающего мотоциклетного двигателя — меня не выставили за порог ни ее светлость герцогиня из дома Водемон, ни сам Жозеф Бонапарт.
А значит, и господину президенту тоже придется смириться с нарушением регламента — и выслушать все, от начала и до конца. В конце концов, я не просто так проделал весь этот путь из мятежной Лотарингии через океан — и через половину Америки, до Вашингтона из солнечной Флориды. Я — Александр Горчаков, уполномоченный представитель своей страны, личный друг императора Павла, его ум, воля и слово. Тот, кто имеет право принимать непростые решения.
И не так уж важно, как к этим решениям отнесется его величество. Это будет потом.
— Мы приехали, князь. — Суворов жестом велел водителю остановиться неподалеку от центрального входа. — Господин президент готов принять вас… разумеется, одного. Нам с сударыней предложат чай.
В голосе посла прорезалось едва скрываемое недовольство — видимо, его светлость уже успел сообразить, что за закрытыми дверями кабинета свершится что-то весьма значительное. Пожалуй, мне на месте Суворова бы тоже было обидно оказаться за бортом событий подобного масштаба… Впрочем, вполне возможно, его сожаления на самом деле того не стоили. От некоторых моих решений определенно стоило держаться подальше.