Четвертая версия, пожалуй, имела не меньше прав на существование, но Адзисава, не располагающему возможностями сыскного аппарата, разрабатывать ее было все равно, что искать иголку в стоге сена.
Единственной зацепкой оставался баклажан — только он, быть может, мог подсказать, кто убийцы. Несмываемым клеймом горела в этой улике жажда мести за поруганную честь и загубленную жизнь девушки.
Чтобы баклажан не сгнил, Адзисава положил его в холодильник и занялся поисками нужного специалиста. Один из клиентов в разговоре обмолвился, что в городе Ф., административном центре префектуры, живет известный ученый, специализирующийся по картофелю.
— Он заведует лабораторией в научно-исследовательском институте агротехнологии, — рассказал Маэсима (так звали клиента), отвечая на вопросы страхового агента. — Занимается профессор в основном болезнями картофеля, он большой авторитет в этой области. Ну и вообще болезнями растений занимается, так что в баклажанах, должно быть, тоже разбирается. Он увлекается лыжным спортом, в молодости занимался слаломом. На лыжном курорте я с ним и познакомился. Хотите, напишу вам к нему рекомендательное письмо?
— Это было бы просто здорово, — обрадовался Адзисава, довольный нежданной удачей. В Ф., надеялся он, власть Ооба не так сильна, как в Хасиро, там никто ему не будет мешать.
— Только уговор, — добавил Маэсима, — не агитируйте его застраховаться. — И, с любопытством поглядев на Адзисава, покрутил головой: — И откуда у страхового агента такой интерес к баклажанам?
Жизнь у страхового агента свободная, он может проводить день где ему угодно, не докладываясь начальству. Если хочешь — занимайся своими личными делами. К тому же поиск убийцы Адзисава мог бы отнести к расследованию дела о сфабрикованном «несчастном случае» с Акэми.
В тот же день Адзисава отправился в Ф., даже не условившись с профессором о встрече. Он знал, что может потратить время впустую, но надеялся только на удачу.
И ему действительно повезло. Письмо от Маэсима сработало, и профессор Саката принял посетителя весьма любезно. На визитной карточке, которую он вручил гостю, значилось: «Профессор Рюскэ Саката, доктор сельскохозяйственных наук, заведующий первой лабораторией нитчатых бактерий отделения болезней растений научно-исследовательского института агротехнологии».
Лыжный сезон еще не наступил, но ученый уже успел загореть где-то дочерна. Это был крепкий, обаятельный мужчина лет пятидесяти.
— Так вы от господина Маэсима? Давенько мы с ним не виделись. Как он, здравствует? — любезно осведомился профессор, никак не проявляя удивления по поводу неожиданного визита. Адзисава помогла его «обычная» визитная карточка, в которой не была обозначена идиозная профессия ее владельца. Со страховым агентом профессор вряд ли стал бы разговаривать так обходительно.
— Простите за бесцеремонность, я знаю, какой вы занятой человек. Но мне очень нужна ваша помощь, — сразу приступил к делу Адзисава.
— А в чем дело?
— Вот взгляните. — Адзисава достал полиэтиленовый пакет и положил его перед ученым. Баклажан за дорогу успел оттаять.
— Зачем вы мне показываете этот баклажан? — недоуменно поднял брови профессор.
— Смотрите, форма у него самая обычная, а глянца почему-то нет. Это не болезнь какая-нибудь? Хотелось бы знать, какая. Может быть, вы могли бы определить, где этот баклажан выращен? Я очень надеюсь на это.
— Интересно, — пробормотал Саката, глядя то на гостя, то на пакет. — Вы что же, изволите заниматься баклажанами?
— Нет. Видите ли, это связано с делом об убийстве.
— Об убийстве? — с любопытством переспросил профессор.
— Неизвестные преступники изнасиловали и убили мою невесту.
— Вот как? — удивился ученый, не в силах понять, какое это может иметь отношение к руководимой им лаборатории.
Адзисава вкратце изложил ему суть дела. Без этого, боялся он, профессор может отказать.
— Понятно, — вздохнул Саката, дослушав до конца. — Но почему вы не отдали баклажан полиции?
— Я уже говорил вам, что нашей городской полиции доверять нельзя. Мне хотелось бы, чтобы исследование этой улики — единственной, которая может вывести на след убийцы, — было квалифицированным и непредвзятым. Вы меня понимаете?
— Понимаю. Обещаю вам, что оно будет непредвзятым.
— Очень вас прошу. У вас, в отличие от полиции, ведь нет причин ненавидеть Томоко.
Профессор испытующе взглянул в лицо собеседнику:
— Еще один вопрос. Предположим, вы нашли убийц. Что вы станете делать?
— Что делать?.. — заколебался Адзисава. — Разумеется, обращусь в полицию.
— Ну что ж, тогда я охотно вам помогу.
Адзисава улыбнулся, довольный, что не ошибся в ответе.
— Итак, профессор, больше всего меня интересует, можно ли определить, где он выращен? — с надеждой спросил Адзисава.
Профессор, рассматривая баклажан через лупу, стал объяснять:
— Это баклажан мелкого яйцевидного сорта. Кожица, действительно, лишена глянца, но плод не болен. Баклажаны вообще сравнительно мало подвержены болезням. Иногда на них перебираются вредители с картофеля.
— А чем объяснить то, что с одного бока цвет гуще, чем с другого?
— Это обычный для баклажана дефект окраски. Так же, как арбузы, дыни, томаты, эта культура обладает высокой величиной светового насыщения, и, если солнца недостаточно, на плодах образуются такие вот физические дефекты.
— Что такое «величина светового насыщения?» — не понял Адзисава.
— Это, так сказать, предел света, который способно поглощать растение. Культура с низкой величиной светового насыщения может использовать лишь малую часть попадающих на нее лучей. А растение, у которого эта величина высока, является светолюбивым. Так вот, этому баклажану солнца не хватало.
— Это означает, что он рос в тени?
— Ну, не в тени, конечно. Одна-то сторона была на солнце, видите?
— И что же это может быть за место?
— Летом в ясную погоду в иные дни освещенность открытых участков почвы достигает ста тысяч люксов и даже более. Величина светового насыщения баклажана — порядка сорок тысяч люксов, так что при выращивании на открытом воздухе подобных дефектов окраски не бывает.
— Выходит, он рос не на поле? Если я правильно вас понял, неровный цвет этого баклажана объясняется тем, что он выращен в теплице? Расскажите поподробнее об этих теплицах.
— Это теплицы, крытые пластинами из закаленного стекловолокна на основе полиэфирных смол. Ближнего ультрафиолетового излучения этот материал почти не пропускает.
— Именно такую теплицу я и должен искать, да? — уточнил Адзисава.
— Причем таких теплиц осталось не так уж много: все уже знают, что покрытие этого типа неэффективно.
— Итак, теплица с виниловым покрытием, — прошептал Адзисава, чувствуя, что впереди наконец забрезжил свет.
— Ну, вы знаете, для полного выявления факторов роста необходимо исследовать несколько плодов одного вида, созревших в идентичных условиях, а у нас с вами баклажан только один. Я мог бы продолжить исследование, если бы вы оставили его мне на некоторое время.
— Ну конечно, для этого я его и привез.
ТАИНСТВЕННЫЙ ДАР
Прошел месяц после гибели Томоко. Как-то раз классная руководительница Ёрико позвонила Адзисава и попросила его зайти для разговора.
Ничего необычного в такой просьбе не было. Адзисава и сам понимал, что Ёрико трудно назвать нормальным ребенком. Училась она хорошо, но преподаватели знали о перенесенной ею травме. На встречу с учительницей Адзисава отправился с нелегким сердцем — неужели с девочкой что-то неладно?
— Вы отец Ёрико? Извините, что была вынуждена вас побеспокоить.
— Ну что вы, это вы меня извините, Совсем закрутился на работе, все не было времени в школу заглянуть. С Ерико что-нибудь не так?
— Нет-нет, наоборот, я хочу вас порадовать. Просто мне нужно с вами посоветоваться, — несколько смущенно проговорила учительница. — Скажите, вы не заметили в последнее время чего-нибудь необычного в поведении дочери?
Адзисава ответил, что Ёрико вообще девочка необычная, а в последнее время ее обостренная интуиция стала еще заметнее. Классная руководительница, видимо, ждала этих слов. Она кивнула и спросила:
— Она много занимается дома?
— Вы же знаете, она растет без матери, а я дома бываю мало… По-моему, она занимается не больше, чем раньше.
— Значит, она не просиживает над учебниками допоздна?
— Вроде бы нет.
— Понятно, — снова кивнула учительница и протянула Адзисава стопку листков, видимо, приготовленную заранее.
— Это тесты вашей девочки за весь учебный год.
— Тесты Ёрико?
— Да. Смотрите сами. В последнее время оценки становятся все лучше и лучше. Вот последний: из шести предметов по четырем максимальный балл — 100, а по остальным двум — выше 90. В первом полугодии, если помните, средний балл у Ёрико был всего,2. Не правда ли, разительная перемена? Она стала первой ученицей, а ведь вначале была чуть ли не последней. Просто невероятные какие-то успехи.
— Ёрико — первая ученица?! — поразился Адзисава. Интуиция интуицией, но последствия душевной травмы еще не преодолены, да даже и без этого девочке из глухой, затерянной в горах деревеньки вряд ли легко давалась учеба в городской школе. Как же она смогла добиться такого прогресса, из последней стала первой; а он, живя с ней под одной крышей, ничего и не заметил?
— Вы знаете, когда я стала проверять ее тесты, прямо глазам своим не поверила. На уроках я не замечала, чтобы Ёрико как-то особенно блистала знаниями. И в последнее время она ничуть не изменилась: сидит, думает о чем-то своем, если ее не вызовешь, будет молчать, руки сама не поднимет.
— Может быть, она списывала со шпаргалок?
— Это исключено. На одних шпаргалках таких высоких баллов, да еще по всем предметам, не набрать.
Действительно, подумал Адзисава, вряд ли учительница сказала бы, что хочет меня порадовать, если бы подозревала, что здесь дело нечисто.