профессиональными дезинформаторами: они заявляли, что, якобы, приобщились к критике, но одновременно с этим упрямо уклонялись от любых конкретных действий. При этом они даже не давали ссылок на тех, у кого они надёргали элементы своей «критики», без тени смущения, выдавая получившийся шанхай идей за своё изобретение.
XVII
В 1967 году, перефразировав известную максиму Гегеля, я заметил, что "если мир перевернуть с ног на голову, истина в нём станет ложью".[5] Сейчас, спустя много лет, оказалось, что я даже не сгустил краски: повсеместно, куда бы вы ни заглянули, везде вы убедитесь, что это так.
В нашу эпоху классическое искусство предаётся забвению — его попросту перестают понимать, а ничего нового уже не создаётся. Повсеместно эксплуатируется невежество. Смысл истории теряется, вкусы извращаются, зато лапшу на уши нам уже начали вешать в централизованном порядке. Достаточно подкупить экспертов и оценщиков, чтобы их руками контролировать мир: рыночная стоимость здесь решает всё. Взять хотя бы музеи и коллекционеров, особенно американских, — для того, чтобы поддерживать свою репутацию они послушно втридорога покупают на аукционах всякую дребедень, а потом ещё хвастаются, что смогли обмануть хитрых аукционных крыс. Такая же ситуация с Международным валютным фондом: закабалив полмира своими кредитами, он снискал только славу и уважение.
Фальшь подчинила себе вкусы общества и сожгла мосты к любой аутентичности. Само определение «подлинности» было подменено таким образом, чтобы оно больше походило на понятие «подделки». Американцы — самая богатая и современная нация в мире, а потому они и схватили главный куш в этой погоне за фальшивым искусством. Не стоит обольщаться тем, что они спонсируют восстановление Сикстинской капеллы и Версаля: теперь фрески Микеланджело не будут уступать в яркости и свежести красок диснеевским мультфильмам, а оригинальные интерьеры Версаля заблестят фальшивой позолотой и будут отлично гармонировать со сделанными в Техасе нарядами для восковой фигуры короля Людовика XIV.
Суждение Фейербаха о том, что в его эпоху "образ предпочитают вещи, копию — оригиналу, представление — действительности, а видимость — бытию " было полностью доказано обществом спектакля. Причём, это теперь касается даже тех сфер, на которые в XIX веке данное правило не распространялось, например, на индустриальный капитализм. Вот почему буржуазия так рьяно вдруг принялась отстаивать интересы музеев, встала на сторону беспристрастной исторической критики и занялась меценатством. Впрочем, также поражает их навязчивое желание заменить всё настоящее — искусственным. Например, на площади Согласия в Париже лошадей Марли заменили пластиковыми копиями, так как оригинальные статуи начали разрушаться под воздействием выхлопных газов, то же самое произошло и с римскими статуями на въезде в Сен-Трофим в Арле. Ну что же, фотографии у туристов получатся даже лучше чем прежде.
Но больше всех отличился, конечно же, Китай, выставив недавно на встречу с иностранными делегациями целую армию промышленных чиновников — жалкое подобие терракотовой армии Первого императора. Это было бы смешно, если бы не было так грустно. У каждого чиновника было по десятку советников, но ни один из них не знал ничего про Китайское искусство, да и вообще не знал ни о чём, кроме промышленности. "Извините, у компьютера нет данных по этому предмету". Пожалуй, впервые в истории случилось так, что страной правят люди, которые ничего не смыслят в искусстве, не могут отличить подлинник от подделки. Страшно подумать в какую пропасть заведут мир все эти идиоты, которые надменно величают себя экономистами и управленцами.
XVIII
Наше общество насквозь пронизано секретностью. Тут и "вольные каменщики", тщательно скрывающие консолидированное могущество своих членов; сюда относятся и всякого рода "государственные тайны", которые освобождают государство от любых рамок закона. Что уж тут говорить о том, на какие ухищрения подчас решаются производители, когда хотят с помощью рекламы представить свой низкопробный товар как верх научного прогресса. А чего стоят экстраполяционные прогнозы, в которых власть отмечает таинственное действие на себя тех факторов, которые она уже, вроде бы, победила. Впрочем, можно сделать и много других наблюдений.
В городах и окрестностях всё больше становится мест, куда закрыт доступ зевакам и непосвящённой публике, как, впрочем, и шпионам. И хотя не все они имеют военное назначение, охрана их строится именно по военной модели. Внутрь таких объектов не допускаются не только случайные прохожие, но даже и полиция, чьи полномочия в последнее время сократились до выслеживания и наказания простейших, в основном бытовых правонарушений. Вот почему Альдо Моро был узником именно тюрьмы "Potere Due", из которой можно было при желании убежать, но в которую нельзя было попасть.
Всё больше и больше становится людей, которых готовят и обучают исключительно подпольной деятельности. Одни из них владеют секретными архивами, т. е. имеют доступ к засекреченным данным и анализам. Другие заняты тем, что ищут способы: как наиболее эффективно манипулировать этими секретными данными и как заставить их работать на себя. Ну и, наконец, есть ещё и третьи, так называемые "люди действия", которые, собственно, и разгребают жар.
Год от года вкладывается всё больше и больше средств в агентов разведки и влияния, благо обстоятельства этому только потворствуют. Новые условия общества интегрированного спектакля привели к тому, что критика ушла в подполье, однако не потому, что захотела спрятаться, а потому, что её затолкала туда громоздкая система принуждения и господствующего мышления. Понятное дело, что произошло это не само собой, — кто-то сначала прощупал почву, а затем применил вполне привычные и традиционные методы для её уничтожения — само собой, они были подпольными: активно использовалась провокация, внедрение агентов влияния и другие способы дискредитации аутентичной критики в пользу фальшивой — заранее подготовленной для этой благой цели. Словно снежный ком растёт всеобщий обман создаваемый спектаклем, — материалом для этого роста служит ложь тысяч и тысяч отдельных индивидов. Отсутствие логики приводит к тому, что многие судебные разбирательства, подчас фальсифицированные от начала до конца и скатившиеся оттого в бездну иррациональности, поступают в ведение таких вот «чрезвычайных» экспертов. Доходит до того, что если преступление не получается объяснить, на него просто наклеивают ярлык "суицид".
Мы уже привыкли к массовым казням: казнят правых и виноватых; с террористами, или с теми, кого за них считают, открыто борются террористическими методами. Моссад организовал убийство Абу Джихада, SAS[6] может таким же образом начать убивать ирландцев, а параллельная полиция GAL[7] — басков. Понятно, что свои цели террористы выбирают не случайным образом, однако что движет ими — остаётся для многих загадкой. Кто-то считает, что железнодорожную станцию в Болонье взорвали специально для того, чтобы укрепить рейтинг правительства Италии; кто-то сомневается в действительном существовании "бригад смерти" в Бразилии; кому-то не верится, что мафия может сжечь отель в США, для того чтобы в штате скорее приняли закон о легализации рэкета. Но какие мотивы были тогда у безумных брабантских убийц?[8] Здесь уже ничего подходящего на ум не приходит. Cui prodest? — когда в этом деле замешано столько разных интересов! Как результат, в обществе интегрированного спектакля наша жизнь и смерть подчинена воле случая.
Если СМИ или полиция невзначай пустят какой-нибудь слух, то он немедленно — в крайнем случае, после нескольких повторений в эфире — станет общеизвестным и доказанным фактом. Мифическая власть спектакля может запросто уничтожить неугодную ей личность, окружив её непроницаемым ореолом молчания, а потом, сменив гнев на милость, даровать ей жизнь обратно. Их воскрешение всегда запрограммировано, специалисты, доказывая их существование, извлекают доходяг из небытия, словно джинов из бутылки. А пока в их услугах не нуждаются, они мирно дремлют себе где-то между Ашероном и Летой, толком не похороненные спектаклем. "Домой вернулся моряк, домой вернулся он с моря!".[9] Кровавый террорист сбрил бороду и явился ко двору в нарядном костюме. И даже неуловимый вор теперь ничего не крадёт, а мирно заведует кофейней на Монмартре.
Однако так делается не везде. Зачастую власть защищается посредством инсценировки ложных атак, направленных, на первый взгляд, против самой власти, однако уже то, с каким рвением и полнотой данные атаки освещают СМИ, можно догадаться об их истинном заказчике. Так было, например, с нелепым захватом Кортеса (испанского парламента) членами испанской гражданской гвардии во главе с Техеро Молина. Однако за этим неудавшимся путчем, который подавили в течение 24 часов, как-то затерялось другое pronunciamiento, куда более важное для политической жизни Испании. Ещё похожий пример — провал французских спецслужб при проведении спецоперации в Новой Зеландии в 1985, которой можно расценивать как очень хитрый стратегический шаг. Общественность, кажется, слишком негодовала по поводу всевластия спецслужб? — пожалуйста, теперь все убедились, что спецслужбы не только ставят перед собой нелепые цели, но и не в состоянии толком проводить спецоперации. Наконец, уже все, кажется, согласились с тем, что нашумевшие поиски нефти прямо под центром Парижа, о которых так громко трубили осенью 1986 года, затевались только для того, чтобы проверить, насколько изумится население, будет ли оно возмущено, если его вдруг начнут выгонять из собственных домов ради проведения совершенно бесполезных с экономической точки зрения геологоразведочных работ.