Пушкин и Погодин // Учен. зап. Курского гос. пед. ин-та. 1956. Вып. 5. С. 70—122). Однако бытовой тип «архивного юноши» вызывал у него ироническое отношение.
10 – К ней как-то Вяземский подсел (в печатном тексте – «В» – VI, 652) … – П. А. Вяземский писал по этому поводу: «Эта шутка Пушкина очень меня порадовала. Помню, что я очень гордился этими двумя стихами» (Русский архив. 1887. № 12. С. 577).
14 – Осведомляется старик… – Комментарий П. А. Вяземского: «Пушкин, вероятно, имел в виду И. И. Дмитриева» (Там же).
L–Cтрофа противопоставлена «театральным» строфам первой главы: вместо апофеоза русской драмы и театра в ней дана картина упадка.
1—2 – …Мельпомены бурной / Протяжный раздается вой… – Отрицательное отношение П к русским трагедиям и трагическому театру его поры, выраженное в этих стихах, связано с его размышлениями в период создания «Бориса Годунова». В 1830 г. П писал: «…я твердо уверен, что нашему театру приличны народные законы драмы Шекспировой – а не придворный обычай трагедий Расина. <…> Дух века требует важных перемен и на сцене драматической» (XI, 141).
5 – …Талия тихонько дремлет… – Талия – муза комедии. Цензурный запрет, наложенный на «Горе от ума», и общий застой русской комедии в середине 1820-х гг. определили скептическое отношение П к комическому театру тех лет.
LI, 1 – Ее привозят и в Собранье. – Имеется в виду Благородное собрание, помещавшееся на Большой Дмитровке. Московское Благородное собрание – здание, в котором, в соответствии с Жалованной дворянству грамотой (1785), производились дворянские выборы. Здесь же давались балы и спектакли.
LII, 5–8 – Но та, которую не смею… – Комментарий П. А. Вяземского: «Вероятно, Александрина Корсакова, дочь Марии Ивановны, после княгиня Вяземская» (Русский архив. 1887. № 12. С. 578). П был увлечен А. А. Корсаковой. О драматической истории ее отношений с П см.: Гершензон М. Грибоедовская Москва. М., 1916; Измайлов Н. В. Очерки творчества Пушкина. Л., 1975. С. 197–202).
LV, 6—14 – Помещенное в конце седьмой главы «вступление», выдержанное в условных формулах классицизма (ср.: в «Чужом толке» И. И. Дмитриева: «Тут как?.. Пою!.. Иль нет, уж это старина!»), представляет собой пародию.
Глава восьмая
Fare thee well, and if for ever / Still for ever fare thee well. / Byron. – Эпиграф – начало стихотворения Байрона «Fare thee well» из цикла «Poems of separations» («Стихи о разводе»), 1816. («Прощай, и если навсегда, то навсегда прощай».)
Толкование эпиграфа вызвало полемику. Н. Л. Бродский писал: «Эпиграф может быть понят трояко. Поэт говорит “прости” Онегину и Татьяне (см. L строфу); Татьяна посылает прощальный привет Онегину (продолжение в стихотворении Байрона: “Даже если ты не простишь меня, мое сердце никогда не будет восставать против тебя”). Онегин этими словами шлет последний привет любимой» (Бродский. С. 276). Однако еще в рецензии на первое издание книги Бродского А. Иваненко, указав на допущенные тогда ошибки в переводе эпиграфа, заключал: «Смысл эпиграфа, конечно, только один; слова о прощаньи навсегда даны “от автора”, но могут относиться только к прощанью героев друг с другом, а не к авторскому прощанью с ними» (Временник. Т. 6. С. 526). Вопрос в трактовке Бродского представляется излишне усложненным. Он решается непосредственным обращением к тексту XLIX строфы, где автор прощается с читателем своего романа:
…я хочу с тобой
Расстаться нынче как приятель.
Прости… (8, XLIX, 2–4), —
и к строфе L, где дано прощание автора с героями и романом в целом.
Ср. стихотворение «Труд»:
Миг вожделенный настал: окончен
мой труд многолетний… (III, 230)
Смысл эпиграфа проясняется и текстологически: он появился лишь в беловой рукописи, когда П решил, что восьмая глава будет последней.
I, 1–2 – В те дни, когда в садах Лицея / Я безмятежно расцветал… – Автореминисценция из стихотворения «Демон»:
В те дни, когда мне были новы
Все впечатленья бытия (II, 299).
Отсылка эта была понятна читателям пушкинской поры: «Демон», одно из наиболее популярных стихотворений П (опубликованное под названием «Мой демон» в «Мнемозине». 1824. Ч. III), было через два месяца перепечатано в «Северных цветах на 1825 г.» A. А. Дельвига, затем вошло в книгу «Стихотворения Александра Пушкина» (СПб., 1826), а через неполных три года – в новое издание «Стихотворения Александра Пушкина» (СПб., 1829). B. Ф. Одоевский посвятил ему специальное рассуждение в статье «Новый демон» (Мнемозина. 1824. Ч. 1). Статья эта, а также, быть может, устные споры вокруг стихотворения, по мнению Ю. Г. Оксмана, вызвали пушкинский набросок статьи (О стихотворении «Демон») (См.: Пушкин А. С. Собр. соч.: В 10 т. М., 1976. Т. 6. C. 453). Отсылка к «Демону» имела глубокий смысл: стихотворение, написанное в момент творческого перелома, создало первую у П концепцию его собственного духовного развития. Сам П резюмировал ее так: «В лучшее время жизни сердце, еще не охлажденное опытом, доступно для прекрасного. Оно легковерно и нежно. Мало-помалу вечные противуречия существенности рождают в нем сомнения, чувство [мучительное, но] непродолжительное. Оно исчезает, уничтожив навсегда лучшие надежды и поэтические предрассудки души» (XI, 30). Таким образом, история души автора рисовалась как смена первоначальной наивной ясности периодом острых сомнений, за которым последует спокойное, но глубокое охлаждение. В творчестве П имелась и другая, хотя и близкая, концепция его эволюции. Уже в 1819 г. П написал стихотворение под выразительным названием «Возрождение», где намечена триада: «первоначальные, чистые дни» – «заблужденья» – «возрождение». Мысль о возврате к чистому истоку душевного развития:
Душе настало пробужденье (II, 406) —
по-разному, но настойчиво варьируется в самообъяснениях 1820-х гг. Начало главы в этом отношении приносит принципиально и осознанно новую концепцию, исторический подход переносится и на оценку поэтом своего собственного пути: вместо чисто психологической триады – история своей музы, смена периодов творчества, читательской аудитории, жизненных обстоятельств, образующие единую эволюцию. Вместо «падения» и «возрождения» – единая логика развития. Рассматривая свой творческий путь, П устанавливает место в нем ЕО, определяет отношение романа к южным поэмам и «Цыганам». При этом восьмая глава оказывается не только сюжетным завершением романа, но и органическим итогом и высшим моментом всего творчества. Вводные строфы исключительно сильно подчеркивали особое значение восьмой главы, что резко повышало ее вес в общей структуре романа.
3 – Читал охотно Апулея… – Апулей Луций (ок. 125 – ок. 180) – римский писатель. Изобилующий фантастическими и эротическими эпизодами роман Апулея «Золотой осел» был популярен в XVIII в. П читал его по-французски. В беловой рукописи: «Читал охотно Елисея» (VI, 619) – имеется в виду поэма В. И. Майкова «Елисей, или Раздраженный Вакх» (1771). Травестийная «ироикомическая» поэма Майкова, содержащая ряд весьма откровенных сцен, описанных в соответствии с эпической поэтикой классицизма, пользовалась устойчивыми симпатиями П. В 1823 г. он писал А. А. Бестужеву: «Елисей истинно смешон. Ничего не знаю забавнее обращения поэта к порткам:
Я мню и о тебе, исподняя одежда,
Что и тебе спастись худа была надежда!
А любовница Елисея, которая сожигает его штаны в печи,
Когда для пирогов она у ней топилась;
И тем подобною Дидоне учинилась.
А разговор Зевеса с Меркурием, а герой, который упал в песок
И весь седалища в нем образ напечатал.
И сказывали те, что ходят в тот кабак,
Что виден и поднесь в песке сей самый знак —
все это уморительно» (XIII, 64). То, что «Золотой осел» и «Елисей» противопоставлены чтению Цицерона как равнозначные, обнаруживает и природу их истолкования.
6 – Весной, при кликах лебединых… – реминисценция стиха Державина: «При гласе лебедей» («Прогулка в Царском Селе». – Державин Г. Р. Стихотворения. Л., 1957. С. 172). Современный П читатель легко улавливал эту отсылку. Пейзаж Царского Села был для П связан с образами XVIII в., и это делало естественными державинские ассоциации. Однако для читателя последующих эпох, утратившего связь с воспоминаниями поэзии Державина, стихи эти стали восприниматься как типично пушкинские и определили цепь отсылок и реминисценций в последующей русской поэзии (И. Ф. Анненский, А. А. Ахматова и др.). См.: Лихачев Д. С. Сады Лицея // Пушкин: Исследования и материалы. Л., 1979. Т. 9.
9 – Моя студенческая келья… – Студенческая келья – сознательная отсылка к лицейской лирике, в которой образ «кельи» исключительно устойчив. Ср. картину посещения «кельи» музой:
На слабом утре дней златых
Певца ты осенила,
Венком из миртов молодых
Чело его покрыла,
И, горним светом озарясь,
Влетала в скромну келью… (I, 124–125)
12—14 – Воспела детские веселья, / И славу нашей старины, / И сердца трепетные сны. – Стихи дают перечисление основных жанров лицейской лирики: дружеские послания («Пирующие студенты» – I, 59–62 и др.), гражданская поэзия, историческая элегия («Воспоминания в Царском Селе» – I, 78–83 и др.) и любовная лирика.
В беловой рукописи восьмая (девятая, по первоначальному счету) глава содержала развернутую концепцию поэтической эволюции