ойного дяди студенту-медику Фридриху Вельферу выплачивалась ежегодная стипендия до получения им диплома врача. Эта стипендия была приблизительно раза в четыре больше жалованья ассистента в больнице. И кандидат медицинских наук Фридрих Вельфер добросовестно стремился по возможности отсрочить получение звания доктора медицины.
Одновременное пребывание Фридриха Вельфера в роли студента-медика и кандидата медицинских наук объясняется ошибкой при переводе. В оригинале «студент-медик» – stud. mediciny, а то, что стало «кандидатом», в оригинале аббревиатура – MUC. Это тот же студент-медик, но на латыни – Medicinae Universe Candidatus. Официальное, и в наши дни используемое, название студентов медицинских факультетов. А вот готовый врач после шести лет обучения и экзаменов – это у чехов – MUDr (Medicinae Universae Doctor). Буквально – дипломированный врач. Ну и далее по тексту, стремился Вельфер отстрочить не получение звания доктора медицины, а просто диплома врача. В оригинале: lékařský diplom. Этот самый признак врачебной мудрости, приставку перед фамилией MUDr.
печатался в «Simplicissimus»
Известный мюнхенский сатирический, антиклерикальный и антиобывательский журнал. Издавался с перерывами с 1896 по 1967-й. Видал всякие виды. Во время Первой войны вдруг стал патриотическим, а при нацистах и к ним пытался приспособиться. Однако о литературных достоинствах «Симплициссимуса» лучших дней нагляднее всего свидетельствует простое перечисление имен печатавшихся в разное время на его страницах немецких знаменитостей: Томас Манн, Райнер Мария Рильке, Герман Гессе и мн. др. Неплохая компания для врача-недоучки со склонностью к рифмоплетству. Впрочем, возможно и другое: кто-то из реальных авторов «Симплициссимуса», с именем или без, мог послужить прототипом Фридриха Вельфера, проныры-студента, призванного на войну.
Но в любом случае бесспорно то, что книга, в честь которой журнал был назван его создателями, старинный плутовской роман Ганса Якоба Кристофа Гриммельсгаузена «Симплициссимус» («Der abenteuerliche Simplicissimus Теutsch», 1668) о приключениях одного весельчака во времена Тридцатилетней войны во многом напоминает гашековского «Швейка». Впрочем, нет никаких свидетельств того, что Гашек читал или хорошо знал эту старинную книгу; скорее всего, «Симплициссимус» и «Швейк» естественным образом перекликаются, поскольку оба автора, и Гашек, и Гриммельсгаузен, всегда и неизменно следовали правде жизни.
Три дня спустя полковник торжественно объявил, что Фридрих Вельфер получил диплом доктора медицинских наук, который давно заслужил, и что старший штабной врач назначает его в госпиталь пополнения.
И здесь все напутано. В оригинале: Za tři dny oznámil mu plukovník, že dostal diplom doktora všeho lékařství, že už byl dávno zralý pro doktorát.
Diplom doktora všeho lékařství – это и есть диплом врача, звание MUDr (правильно по-чешски: Doktor všeobecného lékařství), в терминах университетских званий и отличий – это malý doktorát. В той же квалификационной категории пребывают стоматологи (MDDr. — medicinae dentalis doctor) и ветеринары (MVDr. — medicinae veterinarinae doctor). А вот уже следующая ступень профессорской лестницы, то, что у нас в стране доктор медицинских наук, у чехов – velký doktorát, и смысл латинского деривата doktorát как в первом, так и во втором случае не медицинский, а педагогический – учитель, наставник. В общем:
Три дня спустя полковник торжественно объявил, что Фридрих Вельфер получил диплом врача, который давно заслужил.
После того как было установлено, что по отношению к солдатам он вел себя чрезвычайно снисходительно и задерживал их в больнице по возможности дольше
Очевидный намек на доброго доктора Петерку (MUDr Hanuš Peterka), который был более чем снисходителен к самому Гашеку во время его пребывания в Ческих Будейовицах. См. комм., ч. 1, гл. 8, с. 87 и ч. 2, гл. 2, с. 327.
С. 68
«Валяться и подохнуть в больнице или валяться и подохнуть в окопах – все равно подохнуть»
В оригинале в словах доктора больше гуманизма:
Má se to válet v nemocnici, nebo chcípat raději v zákopech – má to chcípnout v nemocnici, nebo ve švarmlinii
Лучше валяйтесь в больнице, чем дохнуть в окопах, лучше подохнуть в больнице, чем в подразделении.
Последнее слово švarmlinii – немецкий дериват от Schwarm.
в связи с этим поручик Лукаш вспомнил, как на третьем году обучения в кадетской школе он с товарищами «из штатских» был в Словакии.
Один из признаков приязни и симпатии Гашека к этому своему герою. Автор дарит Лукашу свою собственную юношескую любовь к путешествиям в Словакию. См., например, комм., ч. 1, гл. 8, с. 94.
Раз они пришли к евангелическому пастору-словаку. Тот угостил их жареной свининой с гарниром из тыквы. Потом налил им вина и сказал:
Тыква, свинья,
хочет вина,
на что Лукаш страшно обиделся.
В оригинале:
Dyňa sviňa,
chce sa jej vína.
По всей видимости, романный Лукаш выходец из родной Гашеку Южной Чехии, просто не знал, что слова пастора – часть невинной словацкой застольной поговорки:
Huba, ryba, dyňa, sviňa potřebuje pohár vína.
Губы, рыба, тыква, хряк – и мы рюмочку херак.
Вроде наших присказок «Хочешь быть поздровей, под селедочку налей». Воспринял слово «свинья» (хряк) вне контекста и обиделся.
/Разговор капитана Сагнера с поручиком Лукашем ведется на чешском языке. (Прим, автора.)/.
Здесь чудесная догадка Гашека, либо тайна известная ему от реального денщика Рудольфа Лукаса Франтишека Страшлипки. Подлинный командир гашековского батальона Винценц Сагнер, всеми силами перед начальством и подчиненными изображавший из себя немца, на самом деле был чехом. Вот как это открылось сослуживцу Гашека, будущему генералу армии первой республики, а в Первую мировую – солдату того же батальона, но другой роты (12-й), Ярославу Кейле (Jaroslav Kejla), оставившему для потомства рукописные заметки и воспоминания о бое под Хорупанью 24 августа 1915-го, о том самом, в котором были взяты в плен русскими будущий автор «Швейка» и сам тогда вольноопределяющийся Ярослав Кейла. (Кейла один из тех, кто всегда и везде очехивает немецкую фамилию, превращая уже в реальной жизни, как и Гашек в романе, Лукаса в Лукаша. Точно так же, кстати, поступали Моравек и Анчик.)
«Jak tak čekáme, nevím již jak dlouho, rozhlížíme se, kde se objeví nějaký důstojník, přijde nějaký rozkaz, vyběhne za spojovacího zákopu nadporučík Lukáš, bez čepice a rozhalenou blůzou a s revolverem v ruce. Když nás spatřil, vykřikl: Vorwärts! /Kupředu!/ a utíkal od nás к můstku přes močál a dále do vršíčku do východníčásti obce Chorupany, aniž se na nás ohlédl. Dali jsme se všichni do smíchu. Kam vorwärts?
Пока мы стояли и ждали, не знаю как долго, надеясь, что возникнет наконец какой-нибудь офицер или придет какой-нибудь приказ, из соединительного окопа выскочил поручик Лукаш без кепи, в растегнутом кителе и с револьвером в руке. Увидев нас, выкрикнул “Vorwärts!” /“Вперед!”/ и побежал от нас к мостику через болотце до возвышенности в восточной части Хорупани. Мы все дружно рассмеялись: куда vorwärts?
Když už byl nadporučík Lukáš za můstkem, spatřili jsme vyběhnout z domku, kde jsme ve stodole nocovali, hejtmana Ságnera. Byl rovněž bez čepice a mám zato i bez blůzy. Když uviděl prchajícího Lukáše volal za ním česky: “Lukáši, počkej. Ten jej snad neslyšel a proto se ani neohlédl, ale nečekal. Ságner to vzal rovnou přes mokrou louku a brzy nám oba zmizeli s očí.
Когда поручик Лукаш был уже за мостиком, мы увидели выбегающим из того дом, рядом с которым в риге и мы ночевали, капитана Сагнера. Он также был без кепи, но зато и без кителя. Увидев исчезающего Лукаша, он крикнул ему вслед по-чешски: «Лукаш, подожди!». Но тот его, как видно, не услышал, потому что не обернулся и уж тем более не подождал. Сагнер сейчас же последовал за ним через болотце, и оба быстро скрылись с наших глаз.
Tuto situaci jistěžádnýBatalionsgeschichtschreiber nezaznamenal. Dále jez této příhody vidět, že i hejtman Ságner byl rodilýČech, neboť v okamžiku nebezpečí používáčlověk vždy mateřského jazyka.
Этот случай ни один Batalionsgeschichtschreiber /историограф батальона/, к сожалению, не зафиксировал. Между тем очевидно, какой вывод из него следует, капитан Сагнер был чехом по рождению, потому что в такие отчаянные моменты человек всегда обращается к своему первому, материнскому языку».
Чудесная иллюстрация к той атмосфере двоемыслия, в которой до войны существовали австрийские офицеры с чешской кровью. Сравни комм. ч. 1, гл. 14, с. 198. Остается только добавить, что интуиция Ярослава Кейлу не подвела: мать Ченека Сагнера в самом деле была чешкой, а сам капитан доказал свою верность славянской идее, когда в осень 1918- го, командуя 1-й ротой уже чехословацкого пехотного полка (бывшего 91-го), быстро и эффективно подавил вооруженный бунт судетских немцев-сепаратистов в городке Каплице (Kaplice), что у границы с Австрией. Ну и последнее, в некотором смысле самое важное: рукопись инженера и генерала Кейлы (Kejla Jaroslav. Jak to bylo v bitvě u Chorupan, kde se dal Jaroslav Hašek zajmout), хранящаяся ныне в пражском Национальном литературном архиве (PNP – Památník Národního Písemnictví), стала доступна гашковедам в результате беспримерной преданности Швейку и его делу, в который уже раз продемонстрированной великолепным Йомаром Хонси.
Это напоминает мне, господин капитан, стихи Шиллера: «Wer sagt von…» /Кто говорит о… (нем.)/
Любопытно, что ни один комментатор текста романа не посчитал нужным проверять ни точность цитируемой строчки, ни правильность атрибутирования ее именно Шиллеру, а не Иисусу Христу, например: Wer sagt von sich: «Ich bin der gute Hirte»?