иверженцев. Затем он провел последовательно, в 1828 и 1829 гг., отмену законов о присяге диссентеров[10] и католиков. В силу этих законов диссентеры и католики не могли быть допущены к занятию государственных должностей и к вступлению в парламент; отмена этих законов фактически означала некоторую парламентскую реформу, принципиальным противником которой был сам же Веллингтон. Особенно острым был вопрос об эмансипации католиков, так как он усложнялся англо-ирландскими отношениями, грозившими вызвать гражданскую войну. В палате общин закон прошел при иронической поддержке вигов, а палату лордов и короля Веллингтон убедил своим авторитетом и угрозой отставки. Крайние тори были глубочайшим образом возмущены поведением Веллингтона (проведение реформ ознаменовалось дуэлью одного из них с герцогом), что способствовало разложению их партии и окончательной потере авторитета в стране.
Некоторое улучшение, наступившее в промышленности и торговле в 1827 г., продолжается оба года премьерства Веллингтона, причем 1828 г. характеризуется увеличением количества паровых ткацких станков и ростом вывоза, а 1829 г. в отношении вывоза (особенно в Индию) превосходит все прежние годы. Чем более буржуазия проникается сознанием своих прав, тем более настраивается против непримиримого в вопросе о парламентской реформе Веллингтона с его партией упрямых тори и тем более связывает свои надежды с вигами. С другой стороны, увеличение количества паровых станков сокращает количество рабочих рук, занятых в производстве, и рабочие волнения не только не прекращаются, но рядом с организованно выдержанными стачками (например, длительная шестимесячная борьба ткачей кидерминстерских ковров; IX Сойер) повторяются попытки воскресить приемы луддитского (сопровождавшегося разрушением машин) движения. Мещанство Лондона и других крупных городов, сильно выросших вместе с ростом промышленной Англии, находится в непрерывно возбужденном состоянии и ждет только повода для активного выступления. Непрекращающиеся волнения горожан, принимавшие иногда затяжной характер и нередко требовавшие вмешательства военной силы, показали правительству, что городские и вообще местные власти не располагают достаточно подвижным и сильным аппаратом, который мог бы подавлять возникающие беспорядки в самом зародыше. Роберт Пиль, оставшийся в кабинете Веллингтона, произвел в 1829 г. реформу лондонской полиции, распространив затем новую организацию и на другие города (ч. 34).
Как отмена Положения о присяге по существу дела предвосхищала общую парламентскую реформу, так и новый институт полиции предвосхищал общую муниципальную реформу. Реформы действительно назрели, — новая социальная сила должна была получить внешнеполитическое оформление. Дальнейшее сопротивление требованиям времени пробудило дух революции, и в ближайший, 1830 г., он уже носился над Англией.
Как раз в этот критический в истории Англии момент молодой Диккенс становится газетным репортером (ч. 8). Его возможности наблюдения и изучения английской жизни расширяются далеко за пределы Лондона; по самой профессии своей он призван теперь наблюдать ее в наиболее ярких, наиболее привлекающих общественное внимание проявлениях.
ЧАСТЬ 23Годы 1830—1831
Предыдущие годы форсированного развития промышленности привели в 1830 г. к переполнению рынка товарами и сильнейшей нужде необеспеченных классов населения. 1830 г., кроме того, был неурожайным и окончательно гибельным для мелкого землевладения. Период самого начала 30-х годов можно рассматривать как завершение перехода аграрной Англии, начавшегося со второй половины XVIII века, к тем формам, которые характерны для Англии XIX века и современной. Система «открытых полей» пришла к концу, почти все земли были «огорожены» (ч. 18), действительные собственники земли, лендлорды, сдают землю в аренду фермерам, мелкие владельцы, фрихолдеры, разоряются и увеличивают массу батраков. Аграрные беспорядки вспыхивают с новой силой и в эти годы ликвидации мелкого земледелия (1830—1833 гг.) достигают максимального напряжения. Среди сельскохозяйственных рабочих возникает движение, аналогичное движению луддитов и известное под названием суингизма. Лендлорды и арендаторы-фермеры получали угрожающие письма за подписью «Суинг» или «Капитан Суинг», требовавшие уничтожения молотилок и других сельскохозяйственных машин. Так как угрозы нередко приводились в исполнение и у фермеров горел хлеб в скирдах или амбарах, то некоторые предприниматели действительно прекращали пользование машинами. К. Маркс приводите в «Капитале» следующую цитату: «Суингистские восстания показали нам при свете горящих скирд, что под поверхностью земледельческой Англии таятся такая же нищета и такое же мятежное недовольство, как и под поверхностью промышленной Англии»[11].
Суингистское движение, начавшееся в 1830 г., замирает в 1833-м. В промышленных центрах продолжались волнения, и рабочие в любой момент готовы были начать открытое восстание. Вся Европа в 1830 г. переживала крайнее политическое напряжение: Июльская революция во Франции, в Германии и Австрии, восстание и революция в Бельгии, польское восстание, подготовка революции 1831 г. в Италии.
Радикалы и вновь возникавшие буржуазные объединения в Англии решили воспользоваться благоприятным моментом и с усиленной энергией развернули агитацию за избирательную реформу. В июне 1830 г. умер Георг IV; в начале нового царствования (Вильгельма IV), согласно конституции, были проведены общие выборы в парламент, и старая избирательная система сработала так хорошо, что тори все-таки получили достаточное большинство. Но это не была уже прежняя единая партия, — раскол, внесенный каннингитами, углубился, и когда герцог Веллингтон в новоизбранном парламенте заявил, что считает английскую избирательную систему пределом человеческой мудрости и не допускает ее изменения, каннингиты примкнули к вигам. Парламент собрался 2 ноября, а 15-го герцог (по частному вопросу о цивильном листе) потерпел в палате общин поражение, собрав против себя большинство в 29 голосов.
Новое министерство вигов, в течение двадцати трех лет не бывших у власти, во главе с графом Чарльзом Греем внесло билль о парламентской реформе в марте 1831 г. Законопроект показался Палате слишком радикальным; сами виги расходились в вопросе о пределах реформы. Уже во втором чтении билль прошел всего одним голосом. Когда перед третьим чтением в комиссии торийское большинство провело неприемлемую поправку, министерство настояло на роспуске парламента и назначении новых выборов. Новые выборы были прямой апелляцией к возбужденному населению. Тори окончательно потеряли доверие взволнованной постоянными восстаниями страны, а вместе и собственную энергию, тогда как сторонники реформы агитировали со всем возможным воодушевлением и при сочувствии всей страны. В результате виги вошли в нижнюю палату с огромным перевесом в 136 голосов. Теперь билль, и притом в более радикальной форме, легко прошел во всех трех чтениях и был передан в палату лордов, где был отвергнут 8 октября торийским большинством в 41 голос.
Страна забурлила. Буржуазия решилась на крайнее средство: ее агитаторы организовывали многолюдные рабочие митинги и демонстрации, вербовали рабочих в свои боевые дружины, призывали к выступлению с оружием в руках. Множились политические союзы и объединения. В Бирмингеме (ч. 51) радикал Томас Атвуд создал огромный политический союз, насчитывавший около двухсот тысяч членов и готовившийся к походу на Лондон, чтобы силой поддержать билль о реформе. Достаточно было самого незначительного повода, чтобы вызвать жестокое и разрушительное восстание, как это произошло в Бристоле (ч. 50) 29 октября. Картина его очень поучительна и типична: Англия действительно была накануне революции (ч. 17).
Дней за пять до восстания настроение бристольцев уже выразилось в той встрече, которая была оказана епископу Батскому, очень богатому человеку, голосовавшему в палате лордов против билля: толпа забросала его экипаж грязью и камнями, несмотря на то, что он проезжал под охраной своих сторонников. В тот же день вечером в Бристоль стали прибывать агитаторы из Бирмингема и других городов; хорошо одетые люди ходили по пивным и другим людным местам, где подстрекали народ к расправе с лордом Уэдероллом, который голосовал против билля и который должен был приехать в Бристоль для открытия сессии суда присяжных. Его появление в городе 29 октября было встречено свистом, улюлюканьем и градом камней. Дом мэра, где он остановился, был осажден толпою, требовавшей его выдачи. Когда толпа овладела нижним этажом и грозила поджечь дом, лорд бежал на чердак, откуда по приставной лестнице спустился в конюшни, на сеновале переоделся и благополучно выбрался из города. Часть кавалерийских войск, находившихся в городе, к ночи рассеяла уличные толпы. К утру обнаружилось, что действия военных начальников были не согласованы и что главный из них, полковник Брертон, под всякими предлогами уклоняется от того, чтоб стрелять в мятежников. Вновь собравшиеся наутро толпы начали громить городские тюрьмы и, освободив заключенных, сожгли в них все, что могло гореть. После этого начался погром во всем городе: крушили и жгли правительственные и муниципальные учреждения, разгромили дворец епископа. В течение дня к бристольцам прибыли подкрепления из Бата (ч. 49) и окрестностей Бристоля. Было разрушено и подожжено несколько десятков домов «синих» (ч. 46), то есть реакционных тори, но, например лавок и магазинов погромщики не трогали, за исключением складов, где можно было найти ломы, кирки и другие орудия разрушения; да и в этих случаях руководившие восстанием джентльмены обещали вернуть «товар» по миновании надобности. Наметив дом к разорению, толпа предупреждала живших в нем и только после бегства его обитателей приступала к действиям. Испуганные мужчины, дети, женщины, часто неодетые, разбегались, но толпа их не преследовала и насилий над ними не допускала. Лозунг, раздававшийся повсюду, был: «Король и реформа!» В мятеже принимали участие бристольские мещане, матросы, угольщики, рабочие-кораблестроители, но, конечно, и деклассированная масса городского и портового люмпен-пролетариата. После разгрома винных погребов при богатых домах на улицах появилось много пьяных, в итоге жестоко пострадавших, так как десятки их сгорели в огне пожаров. Полковник Брертон продолжал бездействовать. Только в понедельник, 1 ноября, начали прибывать новые отряды кавалерии, и восстание стало затихать. Не менее пятисот человек погибло во время восстания от огня, вина и драгунских сабель: раненых, явившихся в госпиталь, было зарегистрировано всего сто человек, но надо думать, что многие сотни скрыли свои ранения. 2 января 1832 г. состоялся суд: из ста двух подсудимых восемьдесят один был приговорен к разным наказаниям, пять — к повешению, многие — к ссылке, остальные — к тюремному заключению. Полковник Брертон был судим военным судом, но не дождавшись его конца, на четвертый день разбирательства дела застрелился.