Комментарий к роману Чарльза Диккенса «Посмертные записки Пиквикского клуба» — страница 31 из 59

По существу исполнительной процедуры, которой подвергается мистер Пиквик, надо иметь в виду еще следующее. Взыскание сумм, определяемых к выплате судом (частный долг, возмещение убытков, судебные издержки и т. п.), приравнивается к взысканию долгов, или иначе: понятие «долга», по английскому праву, шире понятия уплаты по долговому обязательству. Вообще говоря, долги могут быть трех основных видов: по обязательству, по закону и по постановлению суда. По этому понятию должник (debtor) не есть дебитор в узком или коммерческом смысле, а скорее «неплательщик». В то же время, если долг по обязательству становится предметом иска и состоялось постановление суда об его взыскании, долговое обязательство поглощается судебным долгом. Именно поэтому объектом взыскания могла быть сама личность ответчика, и он содержался в тюрьме до уплаты своего долга. Тюрьма, следовательно, не являлась заменой взыскания долга, и должник мог провести там неопределенное время. Мистер Пиквик служит одним из примеров — хотя в данном случае и комическим — бессмыслицы такого порядка вещей; хорошо оттеняют картин этого ареста, с одной стороны, самоарест умного Сэма, правильно оценившего нелепый формализм закона (гл. 39, XLIII), с другой стороны — эффективный арест глупой и не понимавшей смысла игры, в которую она втянута миссис Бардль (гл. 42, XLVI).

У маленького Диккенса долговая тюрьма вызвала душевную травму, которая давала себя знать на протяжении всей его жизни. Поэтому он так часто возвращается к этой теме, — не только в комических эпизодах с участием мистера Пиквика, но и в поистине драматических сценах, предстающих его герою во Флите (ср. также в «Дэвиде Копперфилде» обстоятельства пребывания мистера Микобера в тюрьме Королевской Скамьи), и в особенности в подробном описании нравов тюрьмы Маршалси, знакомой Диккенсу с раннего детства (ч. 55) в «Крошке Доррит».

Со времени Закона о должниках (1869 г.) заключение в тюрьму за долги, как правило, не осуществлялось (за некоторыми изъятиями), но у суда оставалось средство заточить в темницу любого неисправного плательщика, стоило только суду истолковать его нежелание (или неспособность) платить как «неуважение к закону» и его постановлению. Это средство, разумеется, и раньше было в распоряжении суда; например, лысый сапожник, в комнате которого Сэм Уэллер снял угол для своей постели, сидел во Флитской тюрьме за «неуважение к суду» двенадцать лет (гл.40, XLIV). Новый порядок, однако, исключил законность ареста за долги не по постановлению суда, то есть те способы, какими дали себя арестовать Сэм и миссис Бардль, первый добровольно, вторая — отнюдь не добровольно. Как выясняется (гл. 42, XLVI; 43. XLVII), непосредственно после суда Додсон и Фогг взяли у миссис Бардль cognovit на сумму собственных издержек. Термином cognovit («признал» — подразумевается: actionem, то есть иск) в английском праве называется письменное признание ответчиком правильности и справедливости предъявляемого ему иска. Подписанием cognovit ответчик заранее, до суда, частично или полностью признавал приговор и, следовательно, подлежал соответствующей экзекуции и при существовании тюремного заключения за долги мог быть подвергнут ему, как случилось с миссис Бардль.

ЧАСТЬ 43Специальные суды

Английская судебная практика различала суды общей юрисдикции и специальной. К последней относятся суды, самое название которых указывает на границы их ведения, например: Университетский, Адмиралтейский, Церковный. Во времена Диккенса, в частности, Адмиралтейский и Церковный суды были объединены в учреждении, которое называлось «Докторс-Коммонс». Кроме этого учреждения, в «Пиквике» из специальных судов фигурирует Суд по делам о несостоятельности.

а) Докторс-Коммонс, или Докторская община, — первоначально коллегия юристов, докторов гражданского права; это наименование переносилось и на принадлежавшие коллегии со средины XVI века дома близ собора Св. Павла (ч. 52), в которых жили судьи и адвокаты, входившие в коллегию, а также помещались находившиеся в их ведении учреждения, «суды» по делам адмиралтейства, утверждения духовных завещаний, заключения и расторжения браков и т. п.

В середине XVIII века (1768 г.) коллегия получила права корпорации (ч. 33) под названием «Коллегия докторов права, практикующих в духовных и адмиралтейских судах». Эти доктора носили специальное название адвокатов, или прокторов, что соответствовало общему юридическому званию «солиситоров», так что, когда в 1857 г., при реформе церковных судов и передаче юрисдикции по делам о браках и о завещаниях светскому суду, упомянутая корпорация была распущена, ее прокторы влились в общий состав солиситоров (ч. 40).

В Англии до введения гражданского и регистрационных браков, согласно установлениям господствующей церкви, заключению церковного брака должно было предшествовать или оглашение в церкви, или разрешение (лицензия), освобождавшее от оглашения. Такого рода лицензия выдавалась номинально архиепископом или епископами; фактически этим делом ведали епископские викарии (заместители). В Докторс-Коммонс находилась канцелярия генерального викария, где можно было получить нужное разрешение. Сюда-то и бегал из «Белого Оленя» Джингль (гл. 9, X), получивший разрешение, как отмечает Диккенс, от архиепископа Кентерберийского[46]. Обстановка, в которой происходила выдача лицензий, достаточно очерчена рассказом Сэма Уэллера о второй женитьбе его отца (ib.).

Докторс-Коммонс был хорошо известен Диккенсу (ч. 8), и он достаточно разносторонне изобразил это учреждение в своих произведениях. Один из «Очерков Боза» («Картинки с натуры», гл. 8) посвящен ему полностью. «Название “Докторс-Коммонс”, — говорит здесь Диккенс, — известно всем и каждому, ибо здесь, в этих стенах, влюбленным парам дают брачные свидетельства, а неполадившим — развод; здесь регистрируют завещания тех, кому есть что завещать, и наказуют вспыльчивых джентльменов, неуважительно отзывающихся о дамах в их присутствии...»[47] С наибольшей подробностью это учреждение характеризовано Диккенсом в «Дэвиде Копперфилде» (гл. 23, 26, 33, 35, 39).

На вопрос героя романа, что такое проктор, его друг разъясняет ему:

«— Это что-то вроде церковного ходатая по делам. Он подвизается в этих затхлых судах, которые заседают в Докторс-Коммонс — сонном уголке неподалеку от площади Святого Павла. Он все равно что поверенный в обычных светских судах. Это чиновник, которому следовало бы исчезнуть два столетия назад. Вы лучше поймете, кто он такой, если я объясню вам, что такое Докторс-Коммонс. Это уединенное местечко, где применяются так называемые церковные законы и где проделывают разные фокусы с древними, допотопными чудищами — парламентскими постановлениями. Три четверти человечества даже и не слышало об этих постановлениях, а остальная четверть считает, что еще во времена Эдуардов они относились к разряду ископаемых. Это такое местечко, где с незапамятных времен существует монополия на ведение дел по завещаниям и бракам и где разбираются тяжбы, имеющие касательство к кораблям.

— Вздор! ‹...› Неужели вы хотите сказать, что есть какая-то связь между мореходством и церковной службой?

— Разумеется, я этого не хочу сказать ‹...›. Я лишь хочу сказать, что одни и те же люди в этом самом Докторс-Коммонс занимаются и теми и другими делами. Пойдите как-нибудь туда, и вы услышите, как они выпаливают скороговоркой добрую половину морских терминов из словаря Юнга по случаю того, что “Нэнси” наскочила на “Сару Джейн” или мистер Пегготи и ярмутские рыбаки доставили в бурю якорь и цепь “Нельсону", идущему в Индию и терпевшему бедствие. А пойдите туда на следующий день, и вы услышите, как они обсуждают свидетельские показания, — взвешивая все “за” и “против”, — по делу какого-нибудь священника, который дурно себя вел... И вы увидите, как судья по мореходному делу стал адвокатом по делу священника, или наоборот. Они — словно актеры. Сегодня он судья, а завтра уже не судья, сегодня у него одна профессия, завтра другая, одним словом — перемена за переменой. Но это всегда остается доходным для них и занимательным для зрителей театральным представлением, которое дается перед избранным обществом»[48].

По краткой характеристике Сэма Уэллера, прокторы заслуживают Олд-Бейли, то есть уголовного суда (гл. 9, X), называвшегося этим именем, потому что он помещался на улице Олд-Бейли (ч. 53); это же название переносится иногда и на уголовную тюрьму Ньюгет (ч. 53), находившуюся рядом с судом.

В «Пиквикском клубе» Докторс-Коммонс фигурирует еще в одной из вышеперечисленных ипостасей: как суд по утверждению завещаний. Если для Тони Уэллера посещение этого учреждения было просто развлекательной формальностью (гл. XLV), то этого никак нельзя сказать о лысом сапожнике, поведавшем Сэму о печальных последствиях доверия, которое оказал ему богатый родственник, сделавший его своим душеприказчиком (гл. 40, XLIV). Рассказчик не называет прямо Докторс-Коммонс, но по указанию адреса — «закоулок близ Святого Павла» — нетрудно его узнать. Порядок ведения дела изложен пострадавшим ясно, а также прекрасно обрисована двойственная роль прокторов. Дело проходило следующие инстанции: Суд по делам о завещаниях (в составе Докторс-Коммонс он назывался Прерогативным судом) — низшая инстанция; Делегатский суд (также входивший в состав Докторс-Коммонс), — его имеет в виду рассказчик, когда говорит о делегатах, — в то время (до 1832 г.) был вообще апелляционным судом по делам церковной юрисдикции. До парламента дело не дошло, застряв в Канцлерском суде (ч. 38), и рассказчик, просидевший в тюрьме уже двенадцать лет, не надеется дождаться решения. Волокита Канцлерского суда — главная причина нападок на него со стороны Диккенса (ср. «Холодный дом»); рост судебных издержек, превышающих в конце концов ценность самого спорного имущества, — результат той же судебной волокиты.