(Стеклов 1928: II, 168).
4–349
… для сведения Третьего отделения была тщательно составлена Владиславом Костомаровым вся гамма этого «буффонства»; работа – подлая… – Bсeволод < sic!>(см.: [4–331]) Костомаров действительно составил для следственной комиссии подробный «Разбор литературной деятельности Чернышевского», где, в частности, указал на характерное для «Современника» «надувательство цензуры» с помощью «методы полуслов и намеков, слишком понятных для вникающего читателя» (Лемке 1923: 392–396). Однако о «специальных приемах» и «буффонстве» Чернышевского говорилось в другой представленной следствию записке, автором которой считают профессора М. И. Касторского (1809–1866). «Специальные приемы», согласно записке, состояли в маскировке главной идеи статьи «пустой болтовней» и «пошлыми речами»; в «буффонстве и глумлении»; во введении нужной мысли под видом отрицания ее и т. п. (Там же: 384–385).
4–350
Другой Костомаров, профессор, где-то говорит, что Чернышевский играл в шахматы мастерски. На самом-то деле ни Костомаров, ни Чернышевский ничего в шахматах не смыслили. – См.: [4–247], [4–261]. Первый вариант автобиографических заметок Н. И. Костомарова был напечатан еще при жизни Чернышевского и вызвал у него резкую реакцию. В частности, Костомаров писал: «Я виделся с Чернышевским очень часто и сошелся с ним. Мы играли с ним в шахматы (он играл мастерски), толковали, читали вместе…» (Костомаров 1885: 24; Стеклов 1928: I, 108). В пространных замечаниях по поводу автобиографии Костомарова, содержащихся в двух письмах А. Н. Пыпину от 9 августа и 29 октября 1885 года, Чернышевский комментировал: «Действительно, играли в шахматы (только напрасно он думает, что я „играл мастерски“; я играл, как тогда, так и после, до такой степени плохо, что хорошие игроки, попробовав сыграть со мною одну партию, не хотели играть больше: моя игра была так слаба, что не представляла занимательности для них. Костомаров тоже играл плохо; потому и мог находить, что я умею играть)» (ЛН: III, 525).
4–351
В юности, правда, Николай Гаврилович как-то купил шахматы, пытался даже осилить руководство, кое-как научился ходам, довольно долго возился с этим (возню обстоятельно записывая) и, наконец, наскуча пустой забавой, все отдал приятелю. – Резюме той самой статьи «Чернышевский и шахматы», которая дала толчок замыслу книги Годунова-Чердынцева (см.: [3–66]). Из дневниковых записей Н. Г. 1848–1849 годов, приведенных в статье, мы знаем, что он купил на толкучке шахматы, в которых недоставало пешки и коня, обменял их, потеряв по дороге одну пешку, купил «скверное» руководство к шахматной игре и пытался разбирать по нему партии, играл сам с собой и с родственниками и, наконец, два месяца спустя, отдал «шахматы и шахматные книги» Лободовскому (ЛН: I, 352–353, 363, 385, 393).
«Пустой забавой» Чернышевский в диссертации назвал искусство, лишенное общественно полезного содержания. Ср.: «Содержание, достойное внимания мыслящего человека, одно только в состоянии избавить искусство от упрека, будто бы оно – пустая забава, чем оно и действительно бывает чрезвычайно часто» (Чернышевский 1939–1953: II, 79). Это программное заявление было дважды процитировано в статье Д. И. Писарева «Разрушение эстетики». Выражение несколько раз встречается в письмах Чернышевского из Сибири. «Пустой забавой» он называет статистику, математический анализ, свою попытку рассчитать распределение теплоты по земному шару, установление изотерм, решение сына отправиться волонтером на войну с Турцией (ЧвС: I, 162; II, 29, 43, 199).
В стихотворении Набокова «Шахматный конь» сошедший с ума шахматист начинает прыгать по квадратам воображаемой доски: «и это была не пустая забава / и недолго смеялись над ним» (Набоков 1999–2000: II, 559).
4–352
… помня, что Лессинг с Мендельсоном сошелся за шахматной доской. – В биографии Лессинга (см.: [4–150]) Чернышевский отметил, что Лессинг и философ Мозес Мендельсон (1726–1786), слывший хорошим шахматистом, «сблизились за шахматной доскою» (Чернышевский 1939–1953: IV, 119).
4–353
… он основал Шах-клуб, который был открыт в январе 62-го года, просуществовал весну, постепенно хирея, и сам бы угас, если б не был закрыт в связи с «петербургскими пожарами». Это был просто литературно-политический кружок, помещавшийся в доме Руадзе. – Набоков следует здесь за Стекловым, который, в свою очередь, не вполне точно пересказал соответствующий фрагмент «Воспоминаний» Л. Ф. Пантелеева и примечания к изданию «Записок» М. Л. Михайлова (Михайлов 1922: 25). Ср.: «Шахматный клуб или, как его называли, „Шах-клуб“, открытый в январе 1862 года и закрытый в июне того же года в связи с петербургскими пожарами, был своеобразным литературно-политическим клубом, в котором встречались и обменивались мнениями писатели, имевшие отношение к общественной жизни. <… > Приблизительно то же рассказывает о Шахматном клубе и Л. Пантелеев. По его словам, под флагом шахмат была сделана попытка устроить литературный клуб (в доме Руадзе). <… > Клуб был на волосок от естественной смерти, как вдруг после пожаров удостоился чести быть закрытым» (Стеклов 1928: II, 226–227).
Местонахождение Шахматного клуба у Стеклова и Набокова указано неверно. На самом деле он находился не в доме Руадзе (см. о нем ниже: [4–357]), а, как сообщил Пантелеев, по соседству с ним, «в доме Елисеева у Полицейского моста», ныне Невский проспект, д. 15 (Пантелеев 1958: 270).
4–354
Чернышевский приходил, садился за столик и, пристукивая ладьей (которую называл «пушкой»), рассказывал невинные анекдоты. Приходил Серно-Соловьевич – (тургеневское тире) и в уединенном углу заводил с кем-нибудь беседу. Было довольно пусто. Пьющая братия – Помяловский, Курочкин, Кроль – горланила в буфете. – Описывая обстановку в Шахматном клубе, Набоков почти дословно воспроизводит воспоминания Пантелеева в передаче Стеклова: «Чтобы поддержать новое детище, Чернышевский в известные дни весьма усердно посещал его и всегда имел перед собою столик с шахматами; к нему подсаживались два-три человека, и обыкновенно Чернышевский рассказывал какие-нибудь невинные анекдоты. Приходил Н. А. Серно-Соловьевич <… > находил нужное лицо и погружался с ним в уединенный разговор <… > В Шахматном клубе вечно царила пустота; только в буфете иногда раздавались возбужденные голоса В. Курочкина, Кроля, Помяловского, Воронова и тому подобной, любившей выпить братии…» (Стеклов 1928: II, 226–227; Пантелеев 1958: 270–271).
Чернышевский назвал ладью пушкой в дневниковой записи о покупке шахмат на толкучке (ЛН: I, 352; запись от 21 декабря 1848 года).
Николай Александрович Серно-Соловьевич(1834–1866) – публицист, активный участник революционного подполья 1860-х годов, член «Земли и воли»; был арестован в один день с Чернышевским, умер в ссылке.
Тире перед союзом «и» в предложении с двумя или более однородными сказуемыми – постоянный прием в прозе Тургенева. Приведем несколько примеров из романа «Дым», дважды упомянутого в «Даре»: «Он попытался было спросить самого себя: да полно, точно полюбил ли ты? – и только махнул рукой»; «Ирина протянула было руку, но взглянула на Литвинова, в первый раз после его признания, – и отвела ее назад»; «Он вступил в гостиницу, не замеченный швейцаром, поднялся по лестнице, никого не встречая, – и, не постучав в дверь, машинально толкнул ее и вошел в комнату»; «… она совсем позабыла, что ей следовало вознегодовать, – и только глядела, глядела во все глаза»; «Потугин молча, долго посмотрел на Ирину – и согласился»; «Она поклонилась ему, когда он вошел, поклонилась вежливо, не по-дружески – и не взглянула на него»; «… она прочла этот ответ в самом его молчании, в этих виноватых, потупленных глазах – и откинулась назад и уронила книгу»; «… он стремился к Ирине как к единственно оставшемуся убежищу – и злился на нее» (Тургенев 1978–2014: VII, 343, 347, 348, 355, 367, 370, 371, 373).
Повальному пьянству в 1860-х годах были подвержены многие из литераторов демократического направления. Как писал Ю. П. Морозов со слов П. И. Вейнберга, хорошо знавшего всю «пьющую братию», «пьянство возводилось, можно сказать в идею, в своего рода культ, и пьяные подвиги „героев“ должны были, между прочим, свидетельствовать об их презрении к „толпе“, не чувствующей угрызений того „гражданского червяка“, который сосет сердце избранников. Водка считалась одним из средств „залить“ этого червяка» (Морозов 1908: 152). Н. Г. Помяловский (см.: [3–120]) страдал жесточайшими запоями и довел себя до белой горячки. Много и часто пил Василий Степанович Курочкин (1831–1875) – поэт-сатирик, переводчик Беранже, журналист, тесно связанный с революционным движением, член центрального комитета «Земли и воли». Редакция возглавляемого им сатирического журнала «Искра» (1859–1873) славилась пьяными застольями, постоянным участником которых был сотрудник «Искры», поэт Николай Иванович Кроль (1822–1871); его пристрастие к выпивке отмечают все мемуаристы.
4–355
… проповедовал и свое: идею общинного литературного труда, – организовать, мол, общество писателей-тружеников для исследования разных сторон нашего общественного быта, как-то: нищие, мелочные лавки, фонарщики, пожарные – и все добытые сведения помещать в особом журнале. – Идеи Помяловского изложены здесь по очерку его друга и биографа Н. А. Благовещенского: «Среди бесчисленных знакомых и в бывшем Шахматном клубе Помяловский проповедовал идею общинного литературного труда, и в голове его возникало множество проектов по этому поводу. Между прочим, он настаивал на том, чтобы организовать общество писателей-тружеников для исследования разных сторон нашего общественного быта»