(Крестовский 1876: 295).
4–427
… есть комментаторы, которые зовут Писарева «эпикурейцем», ссылаясь, например, на его письмо к матери, – невыносимые, желчные, закушенные фразы о том, что жизнь прекрасна… — Имеется в виду Е. А. Соловьев (см.: [4–422]), который в биографии Писарева цитирует фразу из его письма к матери: «Жизнь прекрасна, нужно ею наслаждаться, и я нахожу справедливым, чтобы каждый руководился в своем поведении этим прекрасным правилом», и комментирует: «Ясно, что и в статьях, и в письмах, и в разговорах Писарев проводил в это время те же взгляды эпикурейского эгоизма» (Соловьев 1894: 83). В начале 1860-х годов, до ареста, замечает далее биограф, Писарев «является перед нами в образе ликующего эпикурейца, которому действительно сам черт не брат» (Там же: 84).
4–428
… для обрисовки его «трезвого реализма» приводится <… > совершенно безумное его письмо из крепости к незнакомой девице, с предложением руки: «та женщина, которая согласится осветить и согреть мою жизнь, получит от меня всю ту любовь, которую оттолкнула Раиса, бросившись на шею своему красивому орлу». – Как пишет Соловьев, «сидя в крепости, Писарев вообще довольно старательно обсуждал матримониальные проекты. <… > У нас сохранилось даже несколько писем его к некоей Лидии Осиповне, девушке, Писареву совершенно незнакомой, о которой он знал лишь из писем сестры и матери. Со своей обычной поразительной наивностью предлагает Лидии Осиповне руку и сердце, так сказать, заочно…» (Там же: 100). Эти письма во втором и третьем изданиях книги Соловьева приведены полностью (Там же: 100–106; цитируемый пассаж – Там же: 102).
Раиса – то есть Раиса Коренева-Гарднер (см.: [4–47]).
4–429
«Правительство, – говорит Страннолюбский, – с одной стороны дозволяя Чернышевскому производить в крепости роман, а с другой – дозволяя Писареву, его соузнику, производить об этом же романе статьи, действовало вполне сознательно… – Здесь Страннолюбский и Набоков грешат против истины: единственная статья Писарева о «Что делать?», написанная во время заключения Чернышевского в крепости, сначала не была пропущена цензурой (см.: [4–421]), а за ее публикацию в 1865 году журналу «Русское слово» было вынесено строгое предупреждение.
4–430
… Чернышевский продолжал обстоятельно кипеть и издеваться, обзывая комиссию «шалунами» и «бестолковым омутом, который совершенно глуп». – В записках коменданту Петропавловской крепости Сорокину от 10 и 12 марта 1863 года (Лемке 1923: 299, 305; ЛН: II, 446–447).
4–431
… Костомарова повезли в Москву, и там мещанин Яковлев, его бывший переписчик, пьяница и буян, дал важное показание <… > переписывая по случаю летнего времени в беседке сада, он будто бы слышал, как Николай Гаврилович и Владислав Дмитриевич, ходя между собой под руку (черточка верная!) говорили о поклоне от их доброжелателей барским крестьянам… – Цитируются и перифразируются ложные показания московского мещанина Петра Васильевича Яковлева, данные жандармскому капитану Чулкову. Ср.: «Летом 1861 года, около июля месяца, будучи переписчиком бумаг и разных сочинений у г. Всеволода Костомарова и занимаясь у него постоянно, я очень часто видал у него из Петербурга какого-то знаменитого писателя под именем Николая Гавриловича Чернышевского, и переписывая бумаги по случаю летнего времени в беседке сада дома г. Костомарова, когда они, ходя между собою под руку и разговаривая между собою, произносили слова, из которых мне удалось запомнить следующие фразы, произнесенные г. Чернышевским: „Барским крестьянам от их доброжелателей поклон. Вы ждали от царя воли, ну вот вам и воля“» (Лемке 1923: 293; Стеклов 1928: II, 418).
4–432
… получил за это пальто, которое пропил так шумно в Твери, что был посажен в смирительный дом… — Ср.: «Жалкий пьянчужка, купленный за пальто, подаренное ему Костомаровым, и за 25 рублей, выданных ему в награду правительством <… > не вполне оправдал доверие начальства… Обрадовавшись случаю выпить на казенный счет и возомнив себя отныне великим государственным деятелем, Яковлев по дороге в Петербург напился на станции Тверь, учинил буйство, был арестован и отправлен в Москву, где местное мещанское общество, давно знавшее этого хулигана, засадило его в смирительный дом на четыре месяца» (Там же: 419, 420).
4–433
На втором допросе, в присутствии <… > Костомарова, Чернышевский не совсем удачно сказал, что только раз был у него, да не застал… — Согласно Стеклову, этот «крупный промах» Чернышевский совершил на допросе в следственной комиссии 16 марта, а не на очной ставке с Костомаровым три дня спустя (Там же: 426). В ходе последующего разбирательства Чернышевскому пришлось признать, что он посещал Костомарова три раза.
4–434
… потом добавил с силой: «Поседею, умру, не изменю моего показания». – Как пишет Лемке, после второй очной ставки с Костомаровым 12 апреля 1863 года Чернышевский, обратясь к комиссии, сказал: «Сколько бы меня ни держали, я поседею, умру, но прежнего своего показания не изменю» (Лемке 1923: 332; Стеклов 1928: II, 428).
4–435
Показание о том, что не он автор воззвания, написано им дрожащим почерком. – Речь идет о допросе 16 марта 1863 года. Ср.: «… показание относительно воззвания к крестьянам написано дрожащим и нервным почерком…» (Там же: 426, примеч. 3).
4–436
… Плещеев, мирный поэт, «блондин во всем»… — Это апокрифическое высказывание Достоевского о Плещееве (см.: [4–392]) приводит, без ссылки на какой-либо источник, П. И. Сакулин: «Он прекрасный поэт, – саркастически заметил о Плещееве Достоевский, – но какой-то он во всем блондин» (Сакулин 1910: 490).
4–437
Мирный поэт – пушкинская формула: «Подите прочь, какое дело / Поэту мирному до вас» («Поэт и толпа», 1828; Пушкин 1937–1959: III, 142).
От «диких невежд» сената определение было передано «седым злодеям» Государственного совета, вполне присоединившимся, а затем пошло к государю, который его и утвердил, наполовину уменьшив срок каторги. 4 мая 64-го г. приговор был объявлен Чернышевскому… — Ср.: «… сенат постановил: отставного титулярного советника Николая Чернышевского 35 лет лишить всех прав состояния и сослать в каторжную работу в рудниках на 14 лет и затем поселить в Сибири навсегда. <… > Из сената по тогдашнему порядку дело перешло в Государственный Совет, который полностью присоединился к сенатскому определению. После того оно было представлено царю, который 7 апреля это определение утвердил с сокращением срока каторжных работ наполовину <… > 4 мая приговор был объявлен Чернышевскому при открытых дверях» (Стеклов 1928: II, 462–463).
«Дикими невеждами» и «седыми злодеями» сенаторы и члены Государственного совета были названы в статье Герцена о приговоре Чернышевскому, напечатанной в «Колоколе» (см.: [4–38]). Ср.: «Чернышевский осужден на семь лет каторжной работы и на вечное поселение. Да падет проклятием это безмерное злодейство на правительство, на общество, на подлую, подкупную журналистику, которая накликала это гонение, раздула его из личностей. Она приучила правительство к убийствам военнопленных в Польше, а в России к утверждению сентенций диких невежд сената и седых злодеев Государственного совета… А тут жалкие люди, люди-трава, люди-слизняки говорят, что не следует бранить эту шайку разбойников и негодяев, которая управляет нами!» (Герцен 1954–1966: XVIII, 221).
4–438
… 19-го, часов в 8 утра, на Мытнинской площади, он был казнен. – Описание гражданской казни Чернышевского по большей части представляет собой монтаж цитат и перифраз из нескольких рассказов очевидцев «печальной церемонии», а также из справки о ней Третьего отделения, с добавлением нескольких деталей, подчеркивающих гротескный характер сцены. Основным источником послужила дневниковая запись поручика Владимира Константиновича Гейнса (1839–1888; в эмиграции жил под именем «Вильям Фрей»), опубликованная Н. В. Рейнгардтом и приведенная Лемке и Стекловым (Рейнгардт 1905: 460–462; Лемке 1923: 492–494; Стеклов 1928: II, 482–485). Кроме того, Набоков использовал рассказы других очевидцев казни, указанные и отчасти процитированные у Стеклова, – В. Я. Кокосова, А. Н. Тверитинова, А. М. Венского (в записи В. Г. Короленко), В. Н. Никитина, М. П. Сажина. Любопытно, что до Набокова сходным способом описал казнь Вас. Е. Чешихин-Ветринский в очерке «19-е мая 1864 года» (см.: Ветринский 1923: 169–174).
Мытнинская площадь (в первой половине XIX века Зимняя Конная площадь; ныне не существует) находилась в Рождественской части Петербурга (так называемые «Пески»), близ Дегтярной и 5-й Рождественской улиц, и с XVIII века служила местом публичного наказания преступников. В интернете ее часто путают с современной Мытнинской площадью на Петроградской стороне.
4–439
Моросило, волновались зонтики, площадь выслякощило, все было мокро: жандармские мундиры, потемневший помост, блестящий от дождя гладкий, черный столб с цепями. – Ср.: «Утро было ослизлое, скверное, с нависшими тучами, с мельчайшим дождевым туманом, охватившим нас сыростью и слякотью. <… > Дождь моросил постоянно, и эшафот, с выдающимся столбом, блестел, как вымытый. Появились конные жандармы. Помню отчетливо, что они окружили эшафот ранее привоза Чернышевского» (Кокосов 1905: 160). «Моросил дождь» (Тверитинов 1906: 7). «Высокий черный столб с цепями…»